Лучше не придумать. Большинство постоялиц сейчас на дневной прогулке по заднему саду. Харкурт засел у себя в кабинете. На дежурстве миссис Джессоп – наименее бдительная из сестёр-хозяек. Эта высокая и назойливая женщина с толстыми щеками и красными руками больше любила читать нотации, чем бродить по приюту и хватать нарушительниц.

Салли прошла через к кладовой хозяек. Это была комнатка всего шести футов шириной, втиснутая между кабинетом Харкурта и комнатой, где ночует дежурная сестра. Девушка открыла дверь и заглянула внутрь. Наверное, лучше зайти внутрь и закрыть дверь за собой, но так она окажется в кромешной тьме.

Салли осмотрела полки, заставленные фарфором, бельём, свечами, мылом и лаком. На верхней полке стояло несколько бутылок. Салли достала одну и прочитала название вслух: «Ипекакуана». Скорчив гримасу, она вернула бутыль на место. Нужная нашлась совсем рядом – этикетка гласила «Укрепляющий эликсир Саммерсона», а в её правом верхнем углу виднелась знакомая эмблема c лучистым солнцем. Она часто видела это солнце – оно сияло из окон лавочников, со страниц брошюр и картонных вывесок.

Бутыль всё ещё была наполовину полной. Вытащив пробку, Салли вынула из кармана кусочек чёрного хлеба, что остался от завтрака и быстро макнула его в густой, пурпурный сироп, а потом вернула пробку и бутылку на место. Завернув хлеб в носовой платок, Салли закрыла кладовку и рванула к своей щётке и мыльной пене.

Девушка была довольна. Ей не только удалось получить образец лекарства, но и сделать важное открытие. Оказывается, из кладовой можно было слышать всё, что происходит у Харкурта в кабинете. Сейчас ей не удалось расслышать ничего стоящего – Восковая рожа просто ходил туда-сюда да пару раз кашлянул. Но если когда-нибудь у её появятся причины подслушивать, они будет знать, как.

Прозвонили к обеду. Салли закончила с работой и поспешила в столовую. После обеда она выскользнула в сад за конторой. Там, почти скрывшись за кустарником, её ждала перевёрнутое и придавленное камнями сито.

- Как ты там, Барни? – прошептала она.

Из-под решета донёсся жалобный писк.

- Я понимаю, каково тебе. Мне и самой не нравится сидеть взаперти, – Салли огляделась, чтобы убедиться, что никто за ней не следит, развернула платок и вытащила хлеб. – Принесла тебе пожевать. Твой живот, наверное, думает, что тебе уже перерезали горло.

Она просунула хлеб под решето так, чтобы мышь не выбралась, и наклонилась, печально глядя через сетку. Барни нюхал хлеб, его усы подрагивали.

- Это не моя вина, – попыталась объяснить Салли. – Мне нужно узнать, был ли в лекарстве яд, а ты единственный, кто может помочь. Так что если ты перекинешься, то ради доброго дела.

Она не видела своего узника до самого ужина, когда сумела пробраться в сад со свечой. Хлеб почти весь исчез, а Барни скакал внутри своей темницы весёлый, как сверчок.

- Значит с лекарством всё в порядке, – прошептала она. – Спасибо, Барни, ты молодец. Иди гуляй, – она подняла решето, и мышь выскользнула в сад.

Сперва сделанное открытие показалось Салли очень важным. Если бутыль не была отравлена, значит яд был в стакане Мэри. Его наливала миссис Фиске, значит и отравительница – она. Но немного подумав, Салли поняла, что не всё так просто. «Укрепляющий эликсир Саммерсона» продавался на каждом углу, а все бутылки похожи. Что мешало убийце отравить одну во вторник, а на следующий день, когда Мэри найдут мёртвой, заменить её на другую – точно такую же, но безвредную?

Тем больше Салли узнавала, чем больше вопросов появлялось. Как садиться на карточный стол с шулером – у него не выиграешь. К тому же, девушка поняла, что если она смогла пробраться в кладовую, то это же могла сделать и любая из постоялиц, готовая к наказанию или изгнанию, если её поймают. Она знала, что никто из постоялиц не покинул приют после смерти Мэри. Значит ли это, что теперь у неё две дюжины подозреваемых? Она слишком много думала о том, что мог убить Мэри. Надо думать о том, кто хотел. У кого могли быть веские причины? Не просто неприязнь, а настоящий мотив?

Завтра вторник. Миссис Фиске будет на дежурстве в первый раз после того как в приюте появилась Салли. Девушка решила зорко следить за сестрой-хозяйкой. Миссис Фиске казалась ей лучшей подозреваемой – отчасти потому что она не нравилась Салли, отчасти потому что у неё была хорошая возможность отравить лекарство и оставить склянку от лауданума. Нужна была всего-то одна хорошая улика! И если эта улика вообще есть, Салли её отыщет.

Немногие джентльмены знают, что у их камердинеров есть свои клубы и встречи, отражающие те, на которые собираются господа. Место слуги на таких вечерах зависит от места его господина. Быть камердинером мистера Джулиана Кестреля, образцового денди, было почётно. Лоуренс Биркетт, слуга Чарльза Эвондейла был немало польщён, когда Брокер позвал его опрокинуть по кружке тёплой фланели вечером в понедельник.

После нескольких стаканов Биркетт разговорился. Служить у мистера Эвондейла сейчас – сущий ад. Он всегда был недурным господином – хорошо платил и часто отдавал одежду. Но в последнее время он будто места себе не находил. Он бывал то на одном званом вечере, то на другом, но будто бы не получал удовольствия ни от чего. По вечерам он выглядывал из окна, будто боялся врага, что может бродить вокруг дома.

- И это ещё не самое странное, – многозначительно добавил Биркетт.

Брокер налил ему ещё стакан.

- Чего же страннее?

- Я как раз собирался рассказать, – Биркетт осушил стакан. Брокер же незаметно долил в свой воды – ему нужна ясная голова.

- Так о чём я? – пробормотал Биркетт. – О, да! Самая странная штука была на той неделе. Кто-то вырезал здоровенную букву «Р» на складной крыше его кабриолета. Он здорово разозлился. Это что-то значит, попомните мои слова.

- Так может это просто какой-то мальчишка дурачился?

- Это что-то значит, – настаивал Биркетт, – потому что день или два после того, мистер Эвондейл вернулся домой и нашёл такую же «Р» на парадной двери, написанную мелом.

- И правда странно, – признал Брокер. – А что значит эта «Р», как думаете?

- Я не знаю, но готов побиться об заклад, что он знает. Он весь затрясся, когда увидел её. Конечно, ничего мне не сказал. Не доверяет он мне, мистер Брокер, вот оно как.

- Вам только кажется, – успокаивающим тоном проговорил Брокер. – Почему бы ему вам не доверять?

- Да не знаю! – Биркетт добрался до плаксиво-сентиментального этапа опьянения. – Но знаю, что не доверяет. Иногда уезжает куда-то на неделю или больше, а меня с собой не берёт и даже не говорит, куда поехал.

- И давно такое было в последний раз?

- Это было… О, дайте вспомнить… Думаю в июле. Тогда он пропадал больше обычного – почти две недели. Он-то думал, что я не знаю, где он бывает. Но я у меня ведь есть глаза, мистер Брокер. И я знаю кое-что.

- Вы хитры, это верно.

- Аб-со-лют-но. И я же собираю ему вещи. Он потребовал шерстяную одежду – и это в июле! Я так скажу – он ездит на север, далеко на север.

- А вы умны. Ваш господин и в половину вас не ценит.

- Истинная правда! Я не держусь за это место, мистер Брокер, я найду другое, вот что я сделаю. А если он не заплатит мне к Рождеству^[37]? – он понизил голос. – Мистер Эвондейл ведь по уши в долгах, знаете ли.

- Изучал царствование четырёх королей, а?

- Нет, он никогда много не играл, ни в карты, ни в какие другие игры. Думаю, у него где-то есть юбка, потому он и делает из этого такую тайну.

- Дела у него сильно плохи?

- Я не знаю. Но он собирался продавать Далилу – это его лучший гунтер^[38] – и он бы не стал этого делать, если бы не припекло.

Биркетт говорил все медленнее, а его глаза тяжелели. Брокер успел вытянуть ещё один ответ до того, как его коллега слёг.

- Давно ваш господин боится, что за ним шпионят, глядит к окно и так далее?