- Да чёрта с два! Он у меня в кармане. О том, что я с ним лицемерю, он знает столько, сколько о той стороне луны. Я питаю его тщеславие – и, пресвятая Мария, какой же у него аппетит! Я говорю Самому, что он святой, а он слушает и принимает за чистую монету, как и всё, что я скажу. Вот тебе небольшой совет – и никому не говори, что узнала это от меня. Если хочешь врать людям, говори им то, что они хотят услышать, и они сами приплывут в твои сети.

У себя в комнате Салли долго лежала без сна, размышляя о Мэри и её письме. Рассказ Пег открыл много новых возможностей. Не соврала ли она, когда говорила, что Мэри не отдала ей послание? Может быть, девушка доверилась Проныре, а та показала её письмо Харкурту или миссис Фиске или какому-то врагу Мэри вне приюта? А может она всё-таки сунула письмо в сумку, но Харкурт или кто-то из сестёр-хозяек нашёл? Если же Пег выполнила свою часть уговора, почему говорит, что Мэри не отдавала ей письма? Правда, если она и правда обманула Мэри, то зачем вообще рассказывала что-то Салли?

Салли уткнулась головой в подушку, чтобы заглушить храп Рыжей Джейн. Отлично… допустим, Пег не врала и действительно не получала письмо от Мэри. Но куда сама Мэри его дела? Как оно в итоге попало к человеку, у которого его вытащила Салли? Кто мог его отправить? Или его выкрали у Мэри до того, как ей выпала возможность отдать его Пег?

Девушка составила своё послание вечером в субботу. Наверное, было не так просто поговорить с Пег с глазу на глаз в воскресение – тогда все постоялицы на весь день собираются в молельне. Возможно, она оставила письмо в комнате ирландки, но его кто-то нашёл. Тогда дежурной сестрой-хозяйкой была миссис Фиске, что с особым рвением обыскивала комнаты постоялиц. Салли посильнее сжала подушку и покрепче прижала её в ушам. Теперь она пыталась заглушить собственные мысли. Будь проклят мистер Кестрель и его головоломки! Один раз задумаешься – и уже не уснёшь!

Если есть на свете справедливость, то он тоже лежит без сна, так же раздумывая над этим делом. Салли представила его в кровати, без идеально сидящего костюма, с разлохмаченными тёмно-каштановыми волосами. Она вздохнула, с удовольствием потянулась и заснула с улыбкой.

Глава 14. Сестра, мышь и слуга

Джулиан искал возможность повстречаться с леди Гэйхарт. Днём в понедельник ему посчастливилось заметить её экипаж, подъезжающий к лавке шляпника на Бонд-стрит. Кестрель сумел подойти как раз вовремя, чтобы подать даме руку и, узнав, что она собирается выбирать чепцы, убедить, что ей не помешает мужской взгляд, а он – к её услугам.

Её тёмно-голубые глаза – прямо как у её брата Чарльза – очаровательно распахнулись.

- Но, мистер Кестрель, неужели вас интересуют дамские чепцы?

- Сами по себе – нет. Но на женских головках они приобретают особое очарование.

- Я уверена, вы найдете это ужасно скучным.

- Единственное ужасное чувство, что вы мне внушаете – это зависть к Гэйхарту.

Она игриво стукнула его парасолью.

- Вы ужасно дерзкий и ни коем случае не должны идти со мной, – и заскользила к лавке. Её невозмутимый лакей придержал дверь и для Джулиана. Кестрель вошёл. Подобострастная француженка поприветствовала леди Гэйхарт и усадила её перед зеркалом. Вокруг засуетились помощники, поднося чепцы, отделанные лентами и кружевом, украшенные цветами и страусовыми перьями. Леди Гэйхарт примеряла каждый, мило хмурилась в зеркало, поворачивала голову так и этак. Джулиан придвинул стул поближе – чтобы лучше рассмотреть чепцы как он объяснил – и пустился в тот род флирта, которого она и ожидала, и который Кестрель мог продолжать даже во сне.

Вскоре они дошли до сожалений о том, как пуст Лондон в это время года. Выяснилось, что Гэйхарты, как и Джулиан, были приглашены в октябре в Брэкстон-Кастл, но праздники были отменены.

- Я думаю, со стороны лорда Брэкстона было просто ужасно сперва обещать веселье, – заявила леди Гэйхарт, – а потом отменить всё в последнюю минуту лишь потому что его дочь захотела сбежать и выйти за капитана с бакенбардами и половинным жалованьем. А Гэйхарт теперь взялся в одно утомительное и скучное дело – одну из тех южноамериканских шахт, на которых теперь все так помешаны – и не хочет уезжать из Лондона и – вы не поверите – не хочет отпускать и меня! Смех! Если нам придётся и дальше всё время быть вместе, то мы начнём так ссориться, что лучше бы и не женились!

- Вы не можете ждать, что я буду сочувствовать тому, что вы остались в Лондоне, лишившись других поклонников, – он добавил будто бы между прочим. – Город почти пуст. Хотя ваш брат здесь.

- О, Чарльз, – она потеряла интерес. – Думаю, он просто боится, что стоит ему попытаться уехать, как на него набросятся кредиторы.

- Так он в долгах? Я об этом не знал.

- Я не знаю, насколько плохи его дела. Но он всё время просил у отца денег – которые получал, потому что отец не думает о нём ничего, кроме хорошего. Вы даже не представляете, какие верёвки Чарльз из него вьет. Это дурно, правда дурно! Но он всегда был любимчиком отца.

- Я не думал, что ваш брат живёт на широкую ногу.

- Я тоже об этом не задумывалась, но, конечно, у джентльмена хватает расходов, о которых он не станет рассказывать сестре. Одному Богу известно, как он будет жить, если окажется таким болваном, чтобы жениться на кузине Аде.

- А это возможно?

- Не могу сказать. Он и Ада всегда были вместе – не думаю, что ему приятно видеть, как с ней теперь танцует этот чопорный майор. Но не думаю, что Чарльз пойдёт на такую глупость, как брак с Адой. Она очень милая, но у неё за душой ни фартинга и никакого вкуса. С ней Чарльз заскучает через месяц. Не хочу сказать, что Гэйхарт обладает неповторимым обаянием, но это искупает его огромное состояние, – она очаровательно улыбнулась и повернулась к зеркалу. – Этот немного слишком кричащий, вы не думаете?

- Я думаю, это очень задорный маленький чепец, который все равно никто не заметит, любуясь лицом, что он обрамляет.

- Какой вы удивительный поклонник. Почему вы не приезжали с визитами?

Кестрель понял, что сунулся в глубокую воду, и решил плыть к берегу. Он поднялся, взял шляпу и трость.

- Мне стоило геракловых трудов удержать себя – видите ли, я слышал, что у вас есть шпиц.

- Но вы же не боитесь этой маленькой собачки?

- Нет, но следую совету моего портного, который говорит, что у меня аллергия на всё, что линяет.

Отпустив ещё пару острот, Кестрель вышел из лавки и направился в один из своих клубов. Слуга подал газету – ещё теплую от утюга, который её проглаживали. Спрятавшись за этой бумажной ширмой, Джулиан принялся обдумывать всё, что узнал от леди Гэйхарт. Его заинтересовало, что Эвондейл – любимчик своего отца. Это могло давать ему власть на честолюбивым мистером Харкуртом – ведь отец Эвондейла, лорд Кербери, был одним из самых рьяных покровителей Харкурта. Что если Чарльз предложит ещё больше поддерживать дело Харкурта или напротив – перестать ему помогать? Как далеко готов зайти преподобный, чтобы сохранить расположение Кербери?

Денежные проблемы Эвондейла – это тоже интересно, но менее ясно. Он не был мотом – в частности не проигрывал за карточным столом целых состояний, что погубило немало молодых людей. Куда же девались его деньги?

Наконец, его привязанность к «кузине Аде». Может ли это быть как-то связано с убийством Мэри, Джулиан и представить не мог. Определённо, Эвондейлу, что был в долгах как в шелках, не повезло влюбиться в бесприданницу. Если он действительно собирался жениться на мисс Грэнтем, это не может не поднять шум. И нет ничего лучше острой нужды в деньгах, чтобы толкнуть человека на отчаянные поступки.

Салли, отскабливавшая пол, выпрямилась и прислушалась. Ничего не услышав, девушка прокралась на площадку и посмотрела через перила. Никого – ни сверху, ни снизу.