Вопрос – что делать теперь? У него не было средств ни определить, кто писал это письмо, ни поговорить с автором. Джулиан не мог и надеяться сойти за родственника – он не знал ни имени женщины, ни возраста, ни внешности. Он мог бы показать миссис Фиске письмо, но не доверял ей – а что если сестра-хозяйка запугала бы написавшую, заставила бы её рассказать, кому адресовано послание или вовсе выставила на улицу? И хотя покинуть это место – скорее благо, возможно, несчастной больше некуда идти.

Если бы он смог поговорить с этой женщиной всего пару минут, он бы мог объяснить, откуда у него её письмо и предложить доставить его, куда требуется. Джулиан сам не знал, почему так сильно хочет помочь. Просто скука или его проклятая рыцарственность? Кроме того, миссис Фиске, с её религиозным узколобием напомнила ему семью матери, с которой он, после смерти отца, провёл несколько несчастных лет ещё мальчишкой.

Вдруг у него родилась идея. Когда миссис Фиске вернулась с брошюрой, он спросил:

- Много ли у вас сейчас постоялиц?

- Две дюжины.

- Вы принимаете ещё?

- Мистер Харкурт считает, что мы можем устроить не меньше тридцати. Конечно, мы тщательно их отбираем. Никаких паписток, никаких преступниц. А если они больны, мы отправляем их в больницу.

- Как вы их находите?

- Они сами находят нас. Узнают о наших трудах и приходят. Мы проводим беседу, и если женщина искренне раскаивается, мы принимаем её. Некоторые не выдерживают и пары дней – слишком слабые и себялюбивые. Они думают, что здесь их ждёт лёгкая жизнь. Но мы быстро их переубеждаем!

- Не сомневаюсь, – мрачновато согласился он. – А они часто уходят?

- Что вы имеете в виду – «часто»?

- В последние несколько дней кто-нибудь уходил?

- Нет, – в её глазах читалась озадаченность и подозрение.

- Спасибо, миссис Фиске. Вы были чрезвычайно добры. Доброго вам дня.

- Доброго дня, мистер…?

Но Джулиан уже уходил прочь.

Он прочитал брошюру по пути домой. Поясняла она немного. Большую часть занимали выпады против проституции – «пятна на душе нации», как её называл Харкурт, и для сведений о приюте и его обитательницах оставалась совсем немного места. Впрочем, глупой или поверхностей брошюра тоже не была. Харкурт писал веско и красиво, но без лишней вычурности, что заставляла многих реформатов выглядеть смешными, а не искренними. Но было ли его красноречие искренним? Джулиан понял, что должен больше узнать о преподобном Гидеоне Харкурте.

Кестрель вернулся домой и поднялся наверх. Когда он клал шляпу и трость на стол в прихожей из гостиной появилась Салли. Её орехово-каштановые волосы были мокрыми и растрёпанными, а босые ноги оставляли на полу отпечатки. На девушке красовался его домашний халат из зелёного шёлка (и, насколько понял Джулиан, ничего больше). Пояс был едва затянут, рукава закатаны до локтей. Подобрав подол, она подбежала к Кестрелю.

- Вы нашли её? Что она сказала о письме? Что это за место? И правда бардак?

- Вы не боитесь простудиться?

- Да плевать! Кто она? Что там твориться?

- Я пока не знаю, кто она, но похоже это обитательница приюта для падших женщин. Именно приют находится на Старк-стрит, 9.

- О, знаю такие местечки, – Салли поморщила нос. – Вы видели её?

- Нет. Двери охранял дракон, – он описал свою встречу с миссис Фиске. – По крайней мере, мы знаем, что женщина, писавшая письмо, всё ещё там, если принять на веру то, что она – одна из постоялиц. Миссис Фиске сказала, что никто не уходил от них последние несколько дней.

- Что мы будем делать теперь?

- Мы найдём для вас что-нибудь потеплее, чем мой домашний халат.

- Мне ничего другого не нужно. Он просто шик! Я будто закуталась в облако!

- Где вы его взяли?

- В шкафу, – она пожала плечами, подчёркивая очевидность своего ответа. – Мне подходит, правда?

- Правда.

По её лицу медленно расплылась улыбка.

- Я вам нравлюсь, мистер Джулиан Кестрель.

- Я думаю, вы очень привлекательны, – вежливо произнёс он.

- И только-то? Враки! Я знаю, когда у мужчин зудит. Я нравлюсь вам в вашем халате, но ещё больше понравлюсь без него. Разве нет?

Он снял перчатки.

- А где Брокер?

- Он пошёл в Севен-Дайлз за моими пожитками. Но ещё до того он притащил целый ушат горячей воды, так что я вымылась. Даже волосы и даже грязь из-под ногтей! Никогда раньше так не делала.

Джулиан был немного озадачен.

- Выскоблила себя до чистоты. Раз Брок теперь так хорош, я должна соответствовать. А вы… Господи, я никогда раньше не встречала такого франта! Брок сказал, вы меняете бельё каждый день. Хорошо, что не я вас обстирываю!

Внезапно Джулиан понял, что ещё не спросил, как она себя чувствует. Салли была такой живой и весёлой, что он почти забыл, что случилось той ночью. Он гадал, насколько её нахальство порождено чистой, упорной храбростью. За всё время, что Салли была здесь, он не слышал от неё ни единой жалобы, хотя девушка всё ещё покачивалась при ходьбе, а под левым глазом оставался синяк. Она перехватила его взгляд.

- Обычный фонарь. Выглядит страшнее, чем болит.

- Я сожалею, Салли.

- Пустяки, – она слегка дёрнулась, будто бы отбрасывая его сочувствие. – Вы не сказали, что мы будем делать теперь. Вы хотите спросить Красавчика?

- Думаю, нет. Возможно, его это вовсе не касается, а если касается – то он предпочёл бы, чтобы никто не совал в это нос, – после беллегардского убийства, Джулиан не горел желанием выдавливать из грешных аристократов вынужденные признания. – Я думаю, самым умным и тактичным было бы найти автора письма и узнать, что она хочет с ним сделать.

- Но вы сказали, что не можете попасть в этот дом.

- Верно, я не могу.

- Тогда как… О, я поняла! Вы хотите, чтобы попыталась я!

Джулиан ответил не сразу. Вообще-то он и правда намеревался попросить Салли об этом и чувствовал, что она согласится без колебаний – неважно, ради того, чтобы исправиться самой или просто в силу природного любопытства. Но осознание того, что он имеет на ней власть, заставило Кестреля задуматься.

- Если вы этого хотите, – сказал он наконец. – Это неприятное место – я пойму, если вы броситесь от него как от чумы. Но миссис Фиске сказала, что они могут принять новых постоялиц. И, если вы окажетесь внутри, найти автора письма, вероятно, будет нетрудно. Там не может быть много образованных и хорошо воспитанных женщин. Вам нужно будет лишь сказать ей, что письмо у нас, и спросить, что с ним делать, а потом вы сможете оттуда уйти.

- Вот это будет забава! Я готова! Мне уже не сидится!

- Я не имел в виду, что нужно срываться с места прямо сейчас. Нужно подождать, пока вы не выздоровеете.

- Да я уже хоть куда!

- Не сомневаюсь. Но Бога ради, потерпите хотя бы до завтра. Один день ничего не изменит.

- О, ладно-ладно, мистер Большая Шишка. Вы командуете этой девчонкой. – Он склонила голову на бок и оценивающе на него поглядела. – Я всё гадаю – есть у вас женщина? Я спрашивала Брока, но он ничего не сказал.

- Какая затруднительная для вас сдержанность.

- Так есть или нет?

- Я холостяк.

- Это я знаю, – нетерпеливо отозвалась она. – Я не говорю «жена». Я про женщину – вроде меня.

- Это как со скаковыми лошадьми. Иногда я теряю на них деньги, но своих у меня нет.

- Умеете же вы красиво говорить.

- Спасибо за похвалу, но сыр изо рта не выроню^[19].

Салли усмехнулась.

- Хорошо. Я поняла, Блеск.

- Блеск?

- Я так решила вас называть. Потому что вы такой… такой… блестящий. Вы знаете, что значит это слово?

- Броский, модный… Воры тоже порой используют это слово…

Она покачала головой.

- Мы, уличные девчонки, имеем в виду совсем другое. У нас все парни делятся на «блестящих» и «дурачков». Дурачок – это тот, кто должен платить. «Блестящий» – тот, кому всё даёшь даром. – Их глаза встретились.