Пребывание в почти забытом людьми доме, обиталище одинокого отца, помогло молодому офицеру вернуть утерянное душевное равновесие. Несколько дней он только тем и занимался, что покачивался в отцовском кресле-качалке; не вникая в смысл, скользил взглядом по юмористическим журнальным публикациям Тэффи; механически ел и много спал.

Через неделю полная сил натура потребовала деятельности и новых впечатлений. Валерий вытащил томик по истории Англии, с которым не расставался, и позволил себе приняться за пищу для ума:

«Преемнику страстотерпца, сводному брату королю Этельреду, пришлось пережить как предательство собственных подданных, так и нашествие язычников-датчан. В итоге в 1013 году он вынужден был бежать из страны.

…Затем, «после краткого правления христианских королей-датчан (1016–1042), на трон взошел вернувшийся из изгнания святой Эдуард Исповедник; и ему пришлось бороться с восстанием могущественных графов на севере и на юге.

…Правление св. Эдуарда Исповедника принесло мир и процветание, но одновременно характеризовалось резким упадком нравственности народа. Так, например, Эдмер Кентерберийский писал незадолго до вторжения Вильгельма Завоевателя о монахах храма Христа в Кентербери, что они живут „в пышности, какая только возможна в мире, в золоте и серебре и изысканных одеждах; спят на ложах под роскошными балдахинами; имеют всевозможные музыкальные инструменты, на которых любят играть; имеют лошадей, собак и ястребов, с которыми выезжают на охоту, в общем, живут, скорее, как графы, а не как монахи“.

…За несколько лет до нашествия нормандцев, – писал англо-ирландский историк Уильям Малсбери, – любовь к литературе и религии пришла в упадок. Малообразованные клирики с трудом и запинанием произносили слова священных молитв; человек, знающий грамматику, был предметом всеобщего удивления. Монахи пренебрегали уставом, одеваясь в роскошные одежды и услаждаясь разнообразными и изысканными яствами. Знать, предаваясь роскоши и разврату, не ходила регулярно утром в церковь, как следует христианам, но только от случая к случаю приглашала на дом какого-нибудь священника, который торопливо совершал утреню и литургию для этой знати в перерывах между ласками их жен. Простые люди, не имеющие никакой защиты, становились жертвами людей знатных, которые увеличивали свои богатства, захватывая их имущества и земли и продавая их иностранцам. Пьяные оргии ночи напролет были делом обычным. Грехи, сопутствовавшие пьянству, расслабляли и душу и ум»[8].

Валерий Валерьянович разволновался – даже ладони вспотели: он поразился сходству с современной эпохой, словно снимали копию с нынешнего бытия его народа. Православного и заблудшего, все более охватываемого бесноватым духом самораспада.

«Расплата за эти грехи была предсказана в видении умирающему королю Эдуарду в 1065 году. “Только что, – сказал он, – передо мной стояли два монаха, которых я когда-то хорошо знал в дни моей молодости в Нормандии, – люди большой святости, давно уже отошедшие от земных забот ко Господу. Они передали мне послание от Бога: «За то, что люди, – сказали они, – достигшие высочайшего положения в Английском королевстве, – графы, епископы, аббаты и члены священных орденов, являются не теми, за кого выдают себя, но, наоборот, являются слугами дьявола, за это Бог через один год и один день после твоей смерти предаст все это проклятое Богом королевство в руки врагов, и дьявол пройдет по этой земле огнем и мечом и всеми ужасами войны». «Тогда, – ответил я тем святым мужам, – я расскажу народу о Божием приговоре и люди покаются, и Бог помилует их, как пощадил Он ниневетян». «Нет, – ответили те святые мужи, – не покаются они; и Бог не помилует их…

…6 января 1067 года, точно спустя год и один день после смерти короля Эдуарда Исповедника, исполнилось его предсмертное пророчество. В этот самый день состоялась коронация Вильгельма, герцога Нормандии, который стал первым католическим королем Англии. В последующие три с половиной года его армии опустошали страну вдоль и поперек – антихрист пришел в Англию.

…Последний православный король был убит; его тело было разрублено на части нормандцами, а душа „анафемствована“ римским Папой. Храмы были разрушены; Православные святыни поруганы и сожжены; английские епископы заменены французскими католиками; литургическая практика, все церковные и культурные традиции были уничтожены; даже английский язык был запрещен и заменен французским. Земли крестьян были опустошены и отняты. Священников заставили развестись со своими женами, которые вместе с детьми вынуждены были просить подаяние. Каждый пятый англичанин был убит. Каждый из ста (включая цвет аристократии) эмигрировали – главным образом в Константинополь, Киев и Крым, где была основана колония „Новая Англия“[9].

«Англия до нашествия нормандцев в 1066 году и после – это две разные страны. Как сказал один историк, “в результате только одного дня битвы (14 октября 1066 г.) Англия получила новую королевскую династию, новую аристократию, новую церковь, новое искусство, новую архитектуру и новый язык”»[10].

«Поручик Шевцов, – мысленно произнес Валерий, внутренне подтянувшись от эпохальности своего открытия, – если нравственное падение российской элиты вкупе с бессовестным притеснением простонародья столь же богомерзко, то мы на волоске от катастрофы. Не достает только убиения последнего „Дозорного“ – Помазанника Божия – чтобы окончательно и бесповоротно сползти в пропасть». Содрогнувшись, он отогнал от себя мрачные предчувствия.

Восстановив внутреннее равновесие и самообладание, Шевцов наконец счел себя в силах объясниться с женой. Он не стал брать пролетку, решив прогуляться по знакомым улицам.

Ничто не указывало на зреющий в глубинах государства абсцесс, вызванный революционной инфекцией. Прилежно помахивали метлами степенные, обстоятельные дворники; цокали по мостовой лошади, запряженные в элегантные экипажи; усердно гудели трамвайные рельсы; расхаживали глазастые зеваки. Бестолково блуждали по Невскому иногородние, справляясь о своем местонахождении у солидных городовых и доброжелательных квартальных. На перекрестках мальчишки сбывали газеты; мелкие лавочники торговали пампушками, сбитнем, фигурными леденцами. Перекупщики оранжерейной продукции предлагали изысканные цветы.

Шевцов выбрал кипенно-белые орхидеи, предпочитаемые Валерией Леонидовной, а на Малой Садовой зашел в «Елисеевский» за ее любимыми греческими сластями. Нагруженный гостинцами, он попросил швейцара вызвать подъемный механизм. Поднялся на свой этаж, поразмыслил и достал ключ. Неслышно отворил дверь – прислуги дома не было.

В прихожей висела шинель с нашивками подпоручика, на столике лежали мужские перчатки и фуражка. Шевцов затих: из глубины квартиры звучал мужской голос: некто спокойно вопрошал, где его кальсоны. На мгновение Шевцову почудилось, что он, спятив, перепутал квартиру.

Подавив дурноту, он собрался с духом и, почти пробежав залу и столовую, остановился у открытой двери в спальню. Человек в костюме Адама заметался в приступе стыдливости, ища, чем бы прикрыться. Шевцов едва скользнул по нему взглядом: дружок по военному училищу, Борис Емельянов. Тут же забыв о нем, прошел в уборную, откуда откликалось воркование хозяйки. Валерия Леонидовна, слабо охнув, упала на случившийся по счастью рядом стул. Шевцову стала до боли противна полная непотребства картина. Развернувшись, он обнаружил в дверях впопыхах прикрывшегося фаворита.

Ухватив за шею, повлек его в прихожую.

Не сознавая себя, в туманящем разум гневе швырнул засипевшего от удушья шалопута на лестничную клетку, туда же отправил его шинель и фуражку и, захлопнувши дверь, хлобыстнул хахаля жены по лицу. Тот и не думал защищаться, растекшись по полу лужей простокваши.