Пройдя несколько часов, он, наконец, ступил на бывшее шоссе, которое теперь выглядело скорее, как заросшая просека в лесу. Следовать ему было опасно, поскольку мародёры ожидали путников, а также устраивали привалы в лесу вдоль шоссе. Сареф не опасался их. Он был в таком плохом настроении, что скорее вступил бы с ними в схватку и перебил бы ещё одну банду. Ему лишь не хотелось терять на это времени. Вопреки своим разумным соображениям, он всё же решил рискнуть и следовать дороге.

Спустя восемь часов, он подошёл к месту, где пора было сворачивать к дому фермера Кру́да. Он не приходил туда четыре или пять лет, около того. Круд не был приятным собеседником, но он был достойным человеком. Сареф прогонял мародёров, а жена Круда Хе́льви готовила ему обед из курицы. Они сидели за столом вместе с Крудом, его женой и их двумя сыновьями, Бра́угом и То́йром, и ели из одного горшка. Никто особо не разговаривал, и Сареф уходил, обещая вернуться через несколько лет. В этот раз он задержался слишком надолго. Когда он был недалеко от фермы, беспилотник сообщил об отсутствии тепловых пятен и движения.

– Что, даже ни козы? – подумал Сареф. – Нехорошо.

Беспилотник облетел ферму, построенную из старых обломков, с решётками из арматуры на окнах и под крышей из гофрированной стали. Потом он облетел бревенчатый сарай и участок земли, который раньше был огородом. Всё заросло бурьяном, и ни живой души не было в виду. По крайней мере, здесь было безопасно, и Сареф вышел из-под сени леса на поле. Приближаясь к дому, он увидел, что дверь сорвана с петель и валяется на земле у входа. В её досках была пробита брешь, а со внутренней стороны оставлены глубокие царапины. Беспилотник не нашёл никаких ловушек, и Сареф вошёл. Мыши разбежались по углам, пища.

Единственная комната с плитой, обеденным столом, мельницей и верстаком – единственным, чем владели обитатели, была тёмной. Сареф постоял в дверном проёме некоторое время. Он дал глазам привыкнуть к темноте, а затем увидел два черепа среди груды костей. Он подошёл ближе.

Останки лежали у основания двух столбов, которые подпирали балки перекрытия посреди комнаты. Он взглянул на столбы, и сразу стало ясно, откуда взялись кости. Бывшие тела были много лет назад привязаны к столбам за запястья и щиколотки. Они оставались привязанными, пока плоть и сухожилия не истлели. Тогда кости упали вниз.

– Кости прямые, так что они Круда и Хельви, – подумал он. – Но где же дети?

Он осмотрел столбы. Их нижняя часть, от полуметра до метра, была обуглена. Фермеров пытали, прежде чем они умерли или были убиты. Они знали, что такой день когда-нибудь наступил бы. Круд говорил об их неизбежной мучительной смерти очень спокойно, когда Сареф оставался на его ферме. Сареф знал, что ничего нельзя было поделать. Круд и Хельви никогда бы не покинули свою землю, чтобы перебраться в Город. Но судьба их детей не давала покоя даже его высохшей и затвердевшей совести.

– Сколько лет назад? – подумал он. – Судя по виду костей, это случилось почти сразу после моего последнего ухода. Могло быть хоть на следующий день. Почему мародёры захотели убить их? Почему просто не забрать урожай? Вероятно, Круд дал им бой, упрямый осёл, а Хельви, верная выше всякой меры, сражалась бок о бок с ним.

Сареф сбросил крючок со ставен и толкнул их наружу. Дневной свет заполнил комнату, подсвечивая пыльные столбы в воздухе. Он осмотрелся. Всё ценное, которое можно было забрать, было унесено. В комнате оставалась лишь тяжёлая мебель. Снаружи закудахтала курица, и Сареф выглянул в окно. И в самом деле, курица копошилась возле сарая, который, как он убедился, только что был пуст. Она, должно быть, пряталась где-то поблизости, в лесу. Как заворожённый, Сареф смотрел, как курица копает и клюёт, гадая, как она смогла выжить все эти годы. А потом он понял, что у него во рту выделяется слюна от воспоминаний о курином супе с картошкой, который Хельви готовила, когда он приходил к ним на ферму. Он прищурился и встряхнул головой, чтобы прогнать воспоминания, от которых не могло быть ничего хорошего. Пора было уходить. Он снова вытащил свой навигатор и записал ситуацию на метке. Следующая метка появилась километрах в пятнадцати. Отправляться в путь в тот же день было уже поздновато, и Сареф расставил вокруг дома ловушки. Когда его укрытие стало безопасным, он лёг спать на голые доски кровати, на которой раньше спали Круд и Хельви.

Никто и ничто не побеспокоили Сарефа за ночь. Он спал и видел сны о прошлом, о том, что знал как нормальную жизнь, и о том, как она разлетелась на куски, когда разразилась война. Он никогда не видел снов о временах после войны. Возможно, он не считал это продолжающееся существование жизнью. Последним, что он видел в своих снах, были конвои военных грузовиков на шоссе. Они пытались законсервировать атомные электростанции и те химзаводы, на которых присутствовали токсичные продукты, пока у них было достаточно людей. Потом слишком многие умерли, и план был забыт. Для Сарефа, сон был всё равно, что просмотр исторических фильмов. Они все резко заканчивались на дате тридцать лет назад. Он проснулся, проверил состояние ловушек, собрал их и покинул ферму в направлении следующей пометки.

В этот раз путь Сарефа пролегал почти исключительно через лес. Другие выбрали бы длинный маршрут, вокруг скалистого обрыва, над которым жила семья Ле́йды. В отличие от других, Сареф ценил время выше, чем усилия. Он подошёл к обрыву и взобрался на него в одном удобном месте, которое нашёл далеко в прошлом. Через три с лишним часа он вышел из леса на кукурузную делянку. Спустя несколько секунд, его беспилотник нашёл тепловые изображения, и Сареф обратился к фермерам. Лейда и Ма́рси окучивали картофельную делянку. Их дочь, Бе́йш, вывозила навоз из сарая. Увидев их, Сареф улыбнулся. Узнав цвета на его шлеме и одежде, Лейда тоже улыбнулся. Он и Марси вложили в ножны тесаки, которые вытащили, видя, как кто-то приближается, и снова подобрали мотыги.

– Давно не виделись, Сареф, – сказал Лейда. – Какая нелёгкая принесла?

– Обычное дело, – ответил он. – Избегаю бед и жду, пока страсти улягутся.

– Останешься или бродяжничать станешь?

– Могу и остаться, если не надоел ещё.

– Если обещаешь не петь, то оставайся, – усмехнулся Лейда.

– Прекрати это! – рассердилась Марси. – Просто клади ношу в доме, Сареф. Ты знаешь, что и как.

Сареф кивнул и пошёл к хижине. Когда он поравнялся с сараем, Бейш поздоровалась с ним, и он остановился, чтобы обменяться с ней несколькими словами. Бейш тоже была Прямой. Это позволило Лейде и Марси оставаться вдали от Города.

– Как тебе жилось? – спросил он.

– Выжила, – ответила она. – Мародёры приходили несколько раз, забирали наш урожай, а потом пришли ещё, чтобы проверить, не спрятали ли мы больше, чем надо, чтобы выжить. Отец каждый раз надувал в уши этим покорёженным.

Спокойный фатализм девушки Сарефу было трудно выдерживать. Когда бы он ни говорил с ней, её мрачное принятие послевоенного образа жизни вызывало у него холодную дрожь. По его понятиям, она была слишком молода, чтобы иметь столько цинизма.

– Кого-нибудь поранили? – спросил он.

Она посмотрела на него своим единственным взглядом равнодушной обыденности.

– Побили отца раз или два, а маму порезали алебардами, – ответила она.

Сареф не мог найти слов, чтобы утешить Бейш. Он даже не захотел упрекнуть её за городской жаргон, как сделал бы в предыдущие визиты. Она жила здесь, в глуши, всю её жизнь. Она видела, как её родители выращивают кукурузу, картофель, овёс, подсолнухи и овощи, и тоже работала до кровавых мозолей, с тех пор, как научилась ходить. Мир нельзя согнуть под себя. Мир тебя согнёт. Они втроём изгибались и подстраивались под мир, в котором банды погнутых мародёров считали всё, принадлежавшее поселенцам, своим и брали столько, сколько хотели, включая самих поселенцев.

Размышляя о семье Лейды, Сареф зашёл внутрь. Как большинство поселенцев, они втроём жили в одной комнате со всеми своими пожитками. Он снял груз с плеч, оставив лишь оружие.