Позже, даже уже став взрослой, Элизабет Томпсон не раз возвращалась в памяти к тому разговору с Седриком. Иногда — с улыбкой над тем, какими они все-таки были детьми, иногда — с тоской по школьным временам и по своему лучшему другу. А иной раз — с удивлением от самой себя, что же на нее нашло в тот день.

Но факт в том, что тогда, в юности, сразу после того, как Седрик оставил ее в библиотеке — она не чувствовала ничего.

Уже придя в гостиную Рейвенкло, она сидела в кресле у окна, смотрела на снег и напряженно прислушивалась к себе, даже специально попыталась вызвать в себе хоть какие-то чувства — слезы, гнев, — но внутри было тихо. Это не было спокойствием или умиротворением. Скорее, пустотой. Как будто из самой середины нее вырвали внушительный кусок, тот самый, который раньше грел ее и давал силы жить. И теперь на его месте красовалась огромная дыра, настоящая пропасть, которую заполнить было невозможно.

В гостиной сновали студенты, был разгар дня, она наблюдала за ними сквозь полуопущенные веки. Для размышлений о жизни, конечно, можно было пойти на их с Седриком тайное окно, а не сидеть здесь, но эта мысль ей показалась неуместной. Да и потом, впервые ей нравилось, что вокруг другие люди. Кто-то радостно переговаривался, кто-то сидел в уголке и учил уроки, кто-то опустился на диван, стоящий рядом. Так было легче скрыться от собственного одиночества.

Краем глаза она заметила шевеление в соседнем кресле и нехотя повернулась. Странно, она даже не удивилась, когда увидела его.

Она уже привыкла, что стоило ей повернуть голову, и там оказывался Бен. По иронии он всегда был рядом. Всегда готовый прийти на помощь Бен Бредли. Неплохой парень с красивой улыбкой и ясным взглядом. Он-то точно всегда знал, чего хочет от жизни, и не давал унынию себя захватить.

Интересно, сколько Бен просидел здесь вот так? Он просто смотрел на нее. Словно чувствовал, что сейчас ей необходима его поддержка.

— Привет, — тихо произнесла она.

Их последний разговор был ужасен. И если бы Бен не ответил, она бы даже не удивилась.

— Привет, — улыбка скользнула по его губам. Он поставил локоть на ручку кресла и положил подбородок на руку.

— Что за мрачный вид, Лиззи? Кто умер и оставил тебя вдовой?

Он спросил это так просто и тепло, что она невольно улыбнулась.

— Что бы ты сделал, если бы почувствовал, что запутался, Бен?

— У меня это бывает крайне редко, — ясный взгляд его глаз был невозмутим, словно у него всегда был ответ на самый неожиданный вопрос. — Наверное, хорошенько бы выспался.

Он был прав. Все это напоминало один дурной сон, от которого было невозможно проснуться.

— Мы с Седриком решили не общаться больше, — быстро произнесла она. Сама не зная, зачем.

— О…

Бен выглядел удивленным. Он помолчал. И Элизабет была благодарна за это молчание. За то, что он не стал охать и ахать, или выяснять причины, или лезть с советами. Просто внимательно смотрел на нее, как доктор, который оценивает, насколько болен пациент — смертельно, или его еще можно спасти.

— Все наладится, — вынес свой вердикт Бен.

— Ты ведь понял тогда в Хогсмиде, что я имела ввиду Седрика. Ну, на твой вопрос — в кого я влюблена.

Взгляд Бена едва заметно вспыхнул. Он все так же ее изучал, словно ему приносило удовольствие копаться в ее чувствах.

— Мы так похожи с тобой, Лиззи. Все люди бывают отвергнутыми. Сначала это неприятно, но потом проходит.

— Откуда тебе знать? А вдруг это не пройдет?

— Советчик из меня никакой. Могу дать саркастический комментарий.

Она улыбнулась.

— Самое сложное и самое интересное в этой жизни, Лизз — это жить в ней, — Бен с умным видом смотрел в ответ. Но в глазах его плясали искорки веселья.

— Ты всегда знаешь ответ, Бен Бредли? Каково это, быть таким мудрым?

Бен преувеличенно тяжело вздохнул:

— Это непросто. Всегда видишь все раньше остальных. А потом ждешь, пока они поймут.

Элизабет подумала, что эта фраза была куда более правдивой, чем считал сам Бен. Он действительно видел ее насквозь. И если раньше от этого было неуютно, сейчас приносило радость — ей не хотелось ничего объяснять, снова копаться в себе и думать, почему она или Седрик поступили так, как поступили. Ей хотелось, чтобы кто-то просто заглянул внутрь нее и увидел ее боль. И принял как свою. Она читала это в глазах Бена. Наверное, потому, что он испытывал ту же безответность, что и она. Это было непостижимо. Только человек с разбитым сердцем может понять второго такого же человека.

— Я прочитала твое письмо, — невзначай произнесла Элизабет, по его взгляду было заметно, что ему все еще было это важно. — Я обидела тебя тогда. Прости.

— Не извиняйся.

— Нет, я должна. И за тот раз на крыльце, после Лощины. Когда ты… ну, поцеловал меня. Прости, это было просто ужасно.

— Ты про сам поцелуй или про ситуацию в целом? — как бы между делом уточнил Бен.

Она опустила голову, пряча улыбку. На душе светлело. И пустота внутри нее неожиданно начала заполняться чем-то приятным и забытым.

— Я не хотела быть грубой, Бен.

— А я не хочу слушать, как ты извиняешься. — Проговорил Бен, заставив ее поднять взгляд. — Когда ты влюблен в кого-то, я не знаю, может ли тебя что-то обидеть? И я люблю тебя любой. Когда ты сердишься на меня или когда смущаешься, или когда смеешься. Даже когда падаешь в обмороки, чего не делала при мне ни одна девушка. Или когда…

— Подожди Бен. Ты сказал «люблю тебя».

Его глаза были кристально-чистые и открытые. Как будто он вывернул всего себя, и ему больше нечего было скрывать.

— Так и есть. Разве ты еще не поняла? Я люблю тебя, Лиззи Томпсон.

В его устах это звучало так просто. Слишком просто. Так же просто это произносила и Чжоу, когда говорила, что любит Седрика. Может, когда ты любишь по-настоящему тебе нечего стесняться, и ты наоборот готов рассказать всему миру о своих чувствах? Почему тогда ей было так сложно признаться в этом Седрику сегодня?

Бен все еще ждал ее ответа. Элизабет вернулась в реальность.

— О… Я… я не знаю, что отвечают в таких случаях.

— Ну, можешь ответить, что согласна со мной встречаться, — как бы в шутку предложил Бен и усмехнулся, — или можешь сказать, что я конченый идиот.

— Человек не может быть идиотом из-за того, что любит, — покачала головой Лиззи.

— По-моему, это одно и то же.

Она опустила взгляд на свои руки. Ей впервые признавались в любви. Она всегда думала, что ее первые отношения будут бурным романом, а они казались скорее тихой гаванью. Пристанью, где она могла забыть обо всем плохом, что случилось, и где ее всегда принимали с открытыми объятиями.

— Ты мне нравишься Бен, но ведь я… я говорила тебе про Седрика… — она беспомощно на него посмотрела. Как же сложно быть честной. Она представила себя на его месте. Каково это услышать на «Я тебя люблю» — «Ты мне нравишься»?

— Это самый кошмарный ответ на признание в любви, — поморщилась Элизабет. — Я знаю.

— Все хорошо, — Бен положил руку поверх ее.

Прикосновение Бена ощущалось по-новому приятно. Он был очень осторожен с ней. И все в ней затрепетало. Она вдруг разглядела, какие сильные руки у Бена, увидела линию его подбородка — четкую и мужественную, легкий намек на будущую щетину, и у него была красивая форма носа и губ….

Это было странно — смотреть на него с новой стороны, оценивать его, как симпатичного парня. Еще утром у нее никого не было, а теперь она успела потерять лучшего друга и завести новые отношения.

Все происходящее казалось безумием.

— Мама сойдет с ума от радости, что у меня появился парень, и я нормальная, — рассмеялась Лизз.

— Так значит, — Бен испытующе посмотрел на нее, не выпуская ее руки, — я твой парень?

— Выходит, так, — пожала плечами Элизабет.

Ее жизнь кардинально менялась у нее на глазах, в ней появлялось что-то новое, что-то, что снова давало ей силы. Она подумала о будущем. Вот она и Бен через неделю, через месяц, через год… И от этой мысли было спокойно внутри. Можно было бы начать и с сегодняшнего вечера, провести его вместе — почему бы нет?