Вновь спотыкаясь, уже о собственные трясущиеся ноги, Селиста бросилась бежать — не в академию, а к себе домой, ведь ее отец Огиус славился по всему Энару как талантливейший врач и целитель. Если кто и способен был привести в чувство таинственного незнакомца, то именно он.

В то время как его учитель Кееаар говорил о столпах, Хейзан впоследствии упоминал нити — все нити. Они натягивались, словно струны, и на плоти запредельного выступала кровь, которая и была магией. Четвертое измерение пересекало вакуум плотным течением — густым потоком марева, ощущавшегося разбитыми позвонками. Хейзан не отрицал, что все это может оказаться горячечным бредом, но раз Гиланта в какой-то момент была его частью — не мог ли он увидеть, что творится за пределами Универсума, собственными не-глазами?

Целый месяц он не приходил в сознание, а Огиус боролся за его жизнь — то теряя, то обретая. Селиста же была уверена, что обрела кого-то — но пока не до конца понимала, кого. Она почти никогда не ходила на второй этаж дома, однако после того, как там устроили постель больного, стала подниматься все чаще — и даже заимела привычку перед сном сидеть возле незнакомца и вслушиваться в еле заметное дыхание. Селиста постоянно задавалась вопросом, как можно настолько привязаться к человеку, с которым ни разу не говорила, и сама не могла ответить; ночью она просыпалась в холодном поту от кошмаров, в которых больной умирал на ее глазах, а отец не мог ничего сделать — лишь бормотал молитву, которая из спасительной медленно перерастала в поминальную.

Одним августовским вечером — время в Цепи полностью соответствовало времени на Просторах — Селиста, как и всегда, сидела подле больного, попутно расчерчивая с помощью магии схему построения средоточия, которую завтра должна была представить комиссии. Переведя взгляд на лицо юноши — такое странное лицо, словно составленное из двух половинок: одна бровь изгибалась дугой, в то время как другая росла ровно, а глаза были посажены чуть по-разному, — Селиста вдруг заметила, что ресницы его слабо подрагивают. Наклонилась, и тогда юноша приоткрыл глаза удивительного золотистого цвета, который не могли испортить даже лопнувшие сосуды в белкé.

— Наконец-то, — выдохнула Селиста, со внезапной нежностью проведя рукой по его спутанным волосам. Незнакомец что-то шепнул одними губами — что-то короткое, напоминающее имя или отдельный слог, — но Селиста не заметила, в один прыжок бросившись от постели к лестнице: — Отец, он очнулся! Очнулся!

Хейзан уронил голову назад на подушку и, проваливаясь в былую угрюмую черноту, больше подумал, нежели вымолвил:

— Нет… не Хель.

На следующий день он уже сидел и тогда же обнаружил шрамы — когда снял рубаху, чтобы Огиус обработал пролежни. На обеих руках от запястий до локтей протянулись ровные полосы серой омертвевшей кожи — словно борозды в земле, проведенные плугом на равном расстоянии друг от друга.

— Откуда это? — спросил Огиус. — Я всю голову сломал, пытаясь понять, как можно заполучить такие шрамы. Первый случай за мою многолетнюю практику.

— И, скорее всего, последний, — ответил Хейзан; на лице его невольно прорезалась улыбка. — Это следы Великой Сущности.

— Кэаны? — недоуменно переспросил Огиус.

— Гиланты. — Хейзан провел пальцем по одному из шрамов и ничего не почувствовал. — Я видел записи вашей дочери, которые она здесь бросила. Она маг, верно? Возможно, она поможет пролить свет на то, что со мной случилось.

— Селиста! — позвал Огиус, и девушка немедля взбежала по лестнице на второй этаж. Увидев Хейзана с обнаженным торсом, она зарделась, однако быстро подавила смущение и села рядом, рассеянно улыбаясь. Откинула золотистые волосы за спину — на свету из оконца они лучились, точно пламенели.

— Селиста, — обратился к ней маг, — меня зовут Хейзан. Гилантиец.

— Рада знакомству, — заморгала Селиста и вцепилась в пальцы протянутой им руки, словно утопающий — за плавник. Взгляд ее упал на шрамы, и она невольно ойкнула, прижав ладонь ко рту.

— Да… об этом, — произнес Хейзан и решил начать издалека. — Тебе известно что-нибудь об артефакте под названием Иррсаот?

— Конечно! — воскликнула Селиста; глаза ее загорелись, а сама она подобралась, дабы гордо сказать: — Мой профиль как мага — потерянные артефакты и легенды о них.

Хейзан вскинул бровь:

— Вот как? Тогда что ты думаешь о теории, будто Иррсаот — не артефакт, а нечто хтоническое? Изъян нашей вселенной, который позволяет нарушать ее неписаные законы, а заодно — разбрасывает по ней случайные аномалии?

Селиста хотела возразить, что его слова ничем не подкреплены, однако в разуме мелькнула безумная догадка.

— Ты нашел Иррсаот?

Медленный кивок.

— И уничтожил.

Селиста крепко схватилась за оголовье кровати, чтобы не упасть без чувств. Перед глазами заплясали мушки.

— Как ты это сделал? — только и сумела выдохнуть она.

— Не столько я, сколько Гиланта, — признался Хейзан — и чертыхнулся, когда Огиус принялся втирать целебную мазь в особенно глубокую рану. — Я отправился в библиотеки Чезме, как только обнаружил, что гилантийцы больше не могут перемещаться с помощью четвертого измерения. Там же я встретил Обездоленного, — несколько слукавил он. — Незадолго до этого я видел сон о Ха’геноне…

— Подожди, — остановила Хейзана Селиста, тщетно пытаясь уследить за сюжетом его злоключений. — Можешь рассказать еще раз, только медленнее и в подробностях?

— Подробности уже не важны, — отмахнулся Хейзан; далекое минувшее слепилось в клубок, разорвать которого он был не в силах. — Так или иначе, я прибыл в Лайентаррен и там отобрал Иррсаот у его новой хозяйки, меенки по имени Рун. Тогда-то Гиланта и… заговорила со мной.

— Словами? — изумилась Селиста.

Хейзан помотал головой.

— Образами. Аллегориями, которые казались мне более ясными, чем летнее небо. Нечеловеческими метафорами, вплетающими в себя что-то без границ и пределов…

Закончив свои манипуляции, Огиус тихо поднялся на ноги и оставил Хейзана и Селисту наедине, невольно усмехнувшись предчувствию, что эти двое не только поладят, но и привяжутся друг к другу всем сердцем.

— Я любил одну женщину…

Внутри у Селисты заклубилось что-то остроугольное и жгучее — смесь внезапной ревности и неверия. Затем она разозлилась на саму себя; глупо было думать, что взрослый маг с прекрасными золотыми глазами одинок.

— Странницу по имени Рохелин. — Хейзан встал с кровати и стиснул кулаки, оглядевшись, точно в поисках какой-то подсказки. — Я должен ее найти.

Селиста едва сдерживала накатившие слезы. У богов нет сердца.

— Если она странница, — выдавила она, стараясь спрятать как можно дальше свое оскорбленное чувство, — как ты ее отыщешь?

— Я знаю, что она собиралась в Ме… погоди, ты плачешь?

— Аллергия на пыль, — отмахнулась Селиста, зная, что врет совершенно неумело, и не проницательный взгляд Хейзана ей обманывать.

Хейзан склонился к ней близко-близко, отчего по спине Селисты пробежали мурашки.

— Селли, — вполголоса произнес он, — я знаю, что ты ко мне чувствуешь — и не понимаю сам себя. Возможно, это путешествие наконец поможет мне разобраться, а заодно разложить по местам все, что я изведал.

В груди екнуло; то, что он говорил… то, как он это говорил — пело, будто надежда еще не потеряна.

— Я отправлюсь с тобой, — решительно заявила она. — В печку академию.

Ей показалось, что во взоре Хейзана промелькнуло сожаление.

— Хорошо, — сказал он — и коснулся губами ее лба. Под ложечкой у Селисты вспыхнул бессильный гнев — сожалеет он. В лобик целует. Как же…

— Не кори себя за то, что уничтожил Лайентаррен, — ласково произнесла Селиста, укрыв желание погладить Хейзана по темным волосам, вьющимся от влажной стылости. — Это сделал не ты, а Гиланта.

Хейзан не стал распаляться перед нею, что гибель Скорбящего была делом именно его рук, и только это осознание — самолюбивое осознание — поддерживало на плаву его новую жизнь. В конце концов, Селиста не знала ничего о смерти — и о том, что убийство переворачивает мир с ног на голову лишь однажды.