— Почему Гиланта не может сжалиться и даровать тебе нечто большее? — пробормотала Рохелин, не рассчитывая на ответ, однако Хейзан его дал:

— Бессмысленно взывать к Кэане, рваться к Кертиаре, упрашивать Гиланту. У них нет личности, нет той искалеченной сути бытия, которую мы так ищем. Они сами — бытие. — Маг глубоко вдохнул, погружаясь в аффект своих мыслей, диаметрально противоположный асвертинской пустоте. — Если однажды они и явят свой бесконечный разум, то заставят нас сделать абсолютно все, что прикажут.

========== Часть 5: Гроза | Хор ==========

Первым знаком того, что Эолас на правильном пути, была речушка, родившаяся у него на глазах из затхлых болотцев и тины. Густо заросшая тростником и аиром, она неторопливо окатывала крутые берега, точно кот облизывал молочную кринку. Несмотря на то, что тумана было не видать, Эолас не рискнул спускаться в долину, однако неотступно следовал руслу.

Когда река вышла из низины и раздалась вширь, появились едва заметные останки фундаментов — они отзывались под ногой твердым, в отличие от рыхлой лесной подстилки. Затем Эоласу встретились развалины церкви, густо увитые зеленым плющом; внутри взрастал из земли разбитый алтарь, потемневший от крови, которая лилась на него многие века назад. Теперь на сотни лиг вокруг простирался великий безбрежный лес; природа вернула все, что отобрал у нее людской род.

За садом одичавших вишен Эоласу преградили дорогу заросли шиповника, а за ними — глухо-серая, покрытая копотью стена. Осторожным полукругом Эолас обогнул развалину и, сам того не ведая, выбрался на древний тракт, который привел его прямо ко вратам Ха’генона. Впрочем, трудно было назвать вратами железные двери с повыпадавшими заклепками, в плотный слой застланные ржавчиной. Странно; создавалось впечатление, что ворота сковали уже после гибели Ха’генона — только это могло объяснить, почему они не рассыпались в прах за восемьсот лет. Эолас аккуратно, даже робко толкнул створку — и она свалилась, подняв нечеловеческий грохот и тучу рыжей пыли. Заклекотали птицы; оглушенный, Эолас призвал Гиланту в страхе, что из-за угла повалят Обездоленные, но так и не дождался.

Страх перерос в любопытство, и Эолас, перешагнув упавшую дверь, миновал каменную арку и оказался во внутреннем дворе. Река пересекала его гладким полотном, усыпанным листьями ив. Берег был убран в тот же глухой гранит, но часть облицовки лежала расколотой на дне. Отделенный рукавом реки островок почти полностью занимало огромное дерево неизвестной породы, внутренняя сторона чьих листьев серебрилась на солнце. Птицы вновь расселись по веткам, когда поняли, что им ничто не угрожает.

Угрожает ли что-либо мне, подумал Эолас?

Тишина однажды уже обманула его. Но во дворе было не сказать, чтобы тихо: поквакивали лягушки, кто-то невидимый бултыхался в воде, даже ветер прорвался через обнаженный дверной проем и всколыхнул высокую траву и Эоласовы волосы. Однако черная громада Ха’генона безмолвствовала, и это угнетало; прижимало к земле, словно пыталось выдавить из груди весь воздух.

У Эоласа закружилась голова, когда тот поднял ее, чтобы рассмотреть, где кончается этот квадратный колодец исполинских размеров. Ненормальная чернота стен наводила на мысль, что когда-то Ха’генон сожгло драконье пламя, — невзирая на то, что драконов не существует.

Темные провалы, где раньше висели двери, одновременно звали и отталкивали своим зияющим мраком. Но альтернатив у Эоласа не было: прежде, чем до Ха’генона доберутся Хейзан и Рохелин, ему нужно изучить замок на предмет Иррсаота, Обездоленных и боги ведают чего еще.

Сделав из толстой ветки примитивный факел, которому не требовалась промасленная тряпка, поскольку зажженное на нем пламя было магического происхождения, Эолас заглянул в один из коридоров нижнего этажа. Шаги гулко отзывались под невидимым потолком; более бледные прямоугольники на стенах указывали на то, что прежде их украшали гобелены — ныне давно истлевшие. Коридор привел Эоласа в, очевидно, тронный зал, где в факеле не было нужды — потолок обвалился, и кривые зубы изувеченных стен скалились в вышину. Через кроны деревьев Эолас различил башню, каким-то чудом оставшуюся целой — под “чудом” Эолас подразумевал магию. Не там ли прячется человек, в чьих руках Иррсаот рассыпал столько последствий по всем Просторам?

Эолас знал, что может столкнуться с ним в любой момент, и крепче сжимал факел — едва ли незнакомец — или незнакомка? — встретит гостя с распростертыми объятиями. Конечно, Эолас всегда полагался на свое красноречие, однако чуть что, и ему придется вступить в бой. И когда он успел настолько изменить себе, жалкому трусу, который прячется в нору от любого шороха?

В детстве Эолас увлекался замками ранней эпохи и знал в общих чертах, как они устроены, однако Ха’генон не собирался соответствовать ожиданиям. Завернув за угол, Эолас рассеянно подумал, что, кажется, уже проходил здесь, но счел, будто все замковые коридоры похожи между собой. Только когда он вернулся к разрушенному залу, где росли такие же деревья и так же щерился дальний угол, похожий на собачью голову, Эоласа проняла дрожь. Он припомнил, сколько раз поворачивал и куда; худо-бедно привлек пространственное мышление, с которым у него всегда были проблемы — дорогу от своей каморки до издательства он заучивал пару месяцев, — и пришел к категорическому выводу, что никак не мог обойти Ха’генон по кругу.

Или мог?

Раз главные ворота были нетронуты, хозяин Иррсаота и его Обездоленные пользовались черным ходом либо проложили путь через обвалившиеся части замка. Если бы Эолас нашел эту лазейку…

На сей раз он решил осматривать каждую комнату, что ему попадается. Во мраке поджидала новая напасть — сделав несколько шагов в обратном направлении, Эолас натолкнулся на груду камня. Она никак не могла появиться там за время, что он размышлял в искупленном природой зале: Ха’генон безмолвствовал. Или же поглощал все звуки, кроме птичьего пения и шума листвы.

Эолас отыскал бывшую кухню; печь заросла вьюном, а над разрушенным дымоходом покачивались еловые лапы. Из пасти погреба сочилась дымка, и Эолас спешно бросился обратно, пока она не осыпала его новым градом бессердечных воспоминаний.

Смежные помещения слуг Эолас не стал изучать; вряд ли хозяин Иррсаота, кем бы ни был, хранил артефакт там. За следующим поворотом он снова выбрался на воздух, во второй двор, мимо решетки, через которую текла река — и утопала в лесной зелени. В кустах Эолас увидел человеческий силуэт; незнакомец стоял спиной. Окликнуть его Эолас не решился, поэтому просто замер в ожидании — до тех пор, пока в разум не прокралась мысль, что один взмах магического лезвия решил бы все проблемы, даже если этот человек — хозяин Иррсаота.

…в реку с задорным плеском шлепнулась черная голова. Кровь стянула течение липкой пленкой, окрашивая воду в багрец.

Ха’генон безмолвствовал.

Только к ночи Эолас наконец отыскал винтовую лестницу, которая не могла увести его никуда, кроме башни. Пытаясь не задеть факелом стену — лестница вилась так, что должна была мешать нападению преимущественно праворуких воинов, — Эолас поднимался по высоким, щербатым ступеням и к первой площадке совершенно запыхался. Сквозь оконце не было видно ни зги, лишь задувал дикий ветер. Вскоре он окончательно выбьется из сил, в этом нет сомнения; как же тогда он поведет разговор с кэанцем, чьей беспечности — или злому умыслу, и Эолас не знал, что хуже, — ему придется противостоять?

Добравшись до вершины башни, Эолас едва не сполз на пол. Долго стоял, наклонясь и положив руки на колени, и пытался отдышаться; в груди шумело, голова ходила ходуном, а ноги дрожали, словно у припадочного.

Когда каменная кладка перестала отдаваться гулким эхом в ответ на его судорожные вдохи, Эолас подхватил брошенный факел и осветил дубовые двери. Два предположения: либо их повесил кэанец, которого он разыскивал — дуло бедняге, наверное, — либо Иррсаот каким-то образом поддерживал место своего хранения в первозданном виде. Эолас уже не сомневался, что отыщет артефакт здесь, не в сердце Ха’генона, но в его воздетой к небу ладони.