Скорее бы оно настало.
Для Рохелин непривычно было торопиться, ибо в странствии она выдерживала ровный темп, который держал чувство в узде. Но теперь она постоянно замечала даже в собственных движениях, что спешит. Так ли живут гилантийцы — зная, что отмеренный срок утекает, как вода сквозь пальцы?
Хейзан точно подходил под это описание, но Рохелин не знала наверняка, по той ли причине. Он довольно много рассказывал о себе, но все его рассказы были поверхностными, и он, словно водомерка, ловко избегал опускаться на глубину. Рохелин понимала, что, стоит ему раскрыться в чем-нибудь, и ей не останется ничего, кроме как поведать правду о своем отце, которой Хейзан так жаждал — никогда не говорил об этом вслух, но все прекрасно читалось по лицу.
Он рассказывал, что родился сиротой (именно так он и выразился) в Энаре, одном из государств Цепи, и крал яблоки из садов Ореола с помощью упрощенного аналога магии, пока мальчишку не приметил гилантиец Кееаар из Меена. Признавался, что после того, как учитель в шестнадцать лет выгнал его на улицу “жить взрослой жизнью”, бывали эпизоды, когда он питался жареными крысами. Вскользь упомянул, что, когда начал зарабатывать магией, тратил все деньги на бордели, но быстро наигрался. Поведал о своем друге Эоласе, при первой встрече с которым едва не полез в драку. Почти ничего не говорил он об Ийецинне, но там, видимо, и нечему было происходить.
Рохелин слушала, иногда отвечая историями из своего странствия — как она угодила в рабство в Хелтесиме, откуда выбралась лишь благодаря женщине, которая втайне от господ изучала Гиланту, или как на рынке в Хупье потратила все деньги якобы на яйцо дракона, оказавшееся обычным камнем в крапинку. Когда Рохелин предположила, что торговец был магом и омрачил ее разум, Хейзан категорически отрезал, что такое влияние им неподвластно.
— …не можем мы вжиться в мысли — лишь пролистнуть их, как страницу книги.
— Но почему?
— Потому что все иное — внутри. Исказить извне нельзя даже поверхностные мысли, потому что их корни лежат куда глубже. Собственно говоря, единственная область разума, на которую может покуситься чужак — та часть сознания, куда мы, гилантийцы, сосредотачиваем магию. Считай, мы ее выпячиваем, как шлюха — свои прелести, уж прости мне как женщина такие сравнения.
— Не страшно.
Хлопнула входная дверь, и Рохелин вынырнула из воспоминаний. Соскочив с окна, она прибежала в переднюю — на лице промокшего Хейзана явственно отражалась усталость.
— Сделал, — произнес он, и Рохелин едва удержалась от того, чтобы отступить на шаг назад. Она кивнула и отвернулась, краем глаза наблюдая за магом, будто опасаясь, что сейчас он занесет нож и над ней.
— Ты даже не спросишь?..
— А что я должна спросить? — раздраженно бросила Рохелин. — Как ты его убил? Я спать не буду.
— Если ты думаешь, что я иссушил его жизненную силу или как там любят говорить о магах…
— Не думаю. Я просто, — повернулась она и напрямик заявила: — не доверяю тебе.
— Подумать только! — воскликнул Хейзан; на изменчивом лице его отразилась искренняя, почти детская обида. — Поселить меня в своем доме. Отдать ключи от своих дверей. Изображать любовников вплоть до прилюдных поцелуев, чтобы позлить Веза. А если я и правда не заслуживаю доверия?! — рассмеялся он, и улыбка его была едва ли не истерической.
— Не тебе решать.
Хотя дождь заботливо-успокаивающе стучал по бревенчатым стенам, Рохелин, лежа в кровати, никак не могла отделаться от мысли, что Хейзан в это время слоняется по дому. В полусне ей мерещились то цепи, то чьи-то незнакомые крики, полные звериного отчаяния, а сны кружились, как снежинки, заметая ее ледяным бураном. В какой-то момент Рохелин проснулась и осознала, что ей тяжело дышать. Захрипела…
— Тихо, — раздался пресловутый голос, и рука мягко коснулась ее шеи. Тернистый комок начал расползаться, мир — расходиться из одной точки страха по прежним линиям перспективы. — Я не целитель, но должно полегчать.
— Ты что тут делаешь? — выдавила из себя Рохелин, когда нашла в себе силы заговорить.
Послышался короткий смешок.
— И это благодарность? Я только зашел — и удачно, кажется.
Хейзан, к облегчению Рохелин — пусть и знала, что не задушит, — убрал руку и какое-то время молча сидел на краю ее кровати, так что Рохелин даже задремала. А ведь что-то говорила о недоверии…
— Хель, — неожиданно позвал он. — Как ты думаешь, что ждет нас после смерти?
Рохелин молча перевернулась на другой бок.
— Хель.
И ведь не отстанет.
— Я не знаю, что там. Это может придать смысл моему странствию или уничтожить его. Я не хочу ни того, ни другого.
Рохелин не видела Хейзана, но знала, что взгляд его рассеянно блуждает по темной комнате — полкам, картинам, быть может, ее белой руке, лежащей на одеяле.
— Я не могу говорить за тебя, Хель, но меня по ту сторону ждут туманные морские воды. И ведут они к огненным берегам, горящим настолько ярко, насколько полыхало мое сердце в течение жизни.
Рохелин зажмурилась, и воображение мгновенно выхватило картину — покрытый водорослями корабль, что покачивается на якоре, и долгий, выверенный интуицией путь между скал; сверху словно наложено синевато-зеленое стекло, и лишь одно нарушает общую цветовую гамму — проблески берегов в тумане… искры с оперения мифической птицы феникс.
— Они будут гореть ослепительно.
Хейзан коснулся ее плеча, и Рохелин, повинуясь чему-то глубинному, как камни на дне залива, легла на спину.
— Да, — сказал Хейзан, склоняясь над ней. — Все реки впадают в море.
Рохелин прикрыла глаза, ожидая неизбежного. В конце концов, что еще нужно человеку, который пару часов назад убил другого?
Эти движения губ и прикосновения руками она запомнила на всю жизнь — не в пример ярче остался лишь таинственный незнакомец из таверны, что наблюдал за ней весь вечер, а поутру исчез, оставив записку, которую она выбросила не читая.
Слова касаний стали отчетливее, будь то целенаправленная ласка или случайный взмах волос. Прибавились судорожные вздохи. Звучали имена — и Хель, и звонкое Хейз, как маленькие клятвы, дымившиеся под потолком. Впрочем, стоило Рохелин в порыве прикусить плечо своего любовника, и мир превратился во взаимный хаос — лавирование между повозок, нагромоздившихся через городские улицы накануне Йоля.
Когда все кончилось, она нашла себя у Хейзана на плече внимательно слушающей его размеренное дыхание. Пропустила сквозь пальцы его волосы и поцеловала в висок, словно в благодарность за то, что испытала.
Не за удовольствие; впервые за эти долгие дни у нее возникло ощущение, что она на правильном пути.
Весь светлый день Хейзан проспал крепким сном, на вечер же было назначено очередное светское мероприятие — празднество, посвященное дню основания Белой Воды. Особняк именовался так потому, что вид из его окон открывался на пороги реки Хефсрилл, бурлящие белые потоки, несущие воду в город.
Дальвехир был добрым знакомым хозяина, поэтому дозволил себе собрать очередную встречу прямо в одной из гостиных имения. Коротко поблагодарил Хейзана за отличную работу и призвал быть осторожными, чтобы месть Невия и его сообщников не застала веринцев врасплох где-нибудь в темном переулке.
Когда веринцы покинули комнату, Рохелин попросила Хейзана задержаться.
— Ты уверен, что никто тебя не видел? — обеспокоенно вопросила она.
— Уверен. — Хейзан помолчал, отстраненно глядя сквозь темно-болотные глаза, вспоминая, что на улице было пустынно как в склепе. — Что-то будет, Хель. Теперь мы настолько зарекомендовали себя, что можем потребовать от веринцев предоставить нам портал по любой, совершенно любой причине. Этого ты так ждала?
— Этого, — Рохелин поцеловала его в гладко выбритую щеку. Стрелка часов подобралась к двенадцати, готовясь отсечь голову еще одному часу. — Пора.
Главный зал Белой Воды встретил их мелодичной музыкой, что заглушала шум реки, доносящийся сквозь распахнутые огромные окна, белой тканью под стать названию особняка и раскрашенным на сюжет о Хефе потолком. Кричащую роскошь золоченых тарелок и мраморных столов лишь подчеркивал блеск богатых украшений, которыми дополнили свои наряды гостьи. Мужчины казались более скромными, если не обращать внимание на пуговицы или застежки кэанских плащей.
