– Принесите пирожков, – откинулся Петя назад, – с брусникой. И пива.

– С большой радостью, – Павлодарский посмотрел на ветерана, – а Вам?

– Мне? – старик задумался, – тепленького.

– Понятно, – профессор посмотрел на Васю, – Вам?

– Спасибо, – помотал головой Вася, – мне ни чего.

– Почем? – сунув руки в карманы, Петр стоял перед старушкой, разглядывая сушеную рыбину.

– Бери милок не пожалеешь, – старуха схватила две рыбины, разных размеров, средней копчености, с удивительным запахом.

– Я говорю… сколько стоит! – Петя наклонился к ее уху.

– Тридцать рублей, – старушка написала на бумажке цифру и сунула Пете под нос.

– На бабочку не поменяешь? – спросил Петя.

– Чего? – старушка убрала платок с уха.

– Я говорю…, – Петя посмотрел по сторонам, – на бабочку… не поменяешь?

Раскрыв пиджак, он показал ей Центуриона Македонского, заправленного в штаны.

– Уникальная вещь! – крикнул он ей в ухо, – бабочка Македонского, отдам за два хвоста.

– Поди прочь, – замахала руками бабуля.

Закрыв пиджак, он пошел дальше. Стоянка подходила к концу. Поезд просигналил, подстегнув пассажиров и провожающих активизироваться. Первые стали ломиться в вагоны, вторые наоборот. Петр подскочил к своему трапу, прыгнул на ступени, схватил проводницу за руку, подтянулся и побежал по коридору.

– Народу тьма, – открыв дверь сказал он, – казаки с мечами ходят, в шапках…

На стол легла бутылка, пакетик с соленой капустой, буханка хлеба и три луковицы.

– На трезвую голову тяжело ехать, – Петя подкинул емкость, и кивнул на пустую кровать ученого, – тем более с такими соседями.

– Не потерялся бы, – старик почувствовал толчок.

Поезд медленно тронулся с места.

– Не маленький, – Петя посмотрел бутылку на свет, – как слеза!

– А вещи как? – Вася посмотрел на лежащий чемодан и сумку профессора.

– Вещи отдадим проводнику, – решил Михаил Антонович.

– А зачем они ему? – удивился Петр, располагаясь на кровати, – он или себе заберет, или в окно выкинет.

Поезд набрал обороты, за окном снова стали мелькать дома, магазины, люди. Профессора не было. С коридора потянуло свежим запахом мочи. Михаил Антонович, помахал у лица газетой.

– С местами не повезло, – не выдержал он, – воняет…прямо глаза щиплет.

– Чем воняет? – Петя взял луковку, посмотрел на нее со всех сторон.

– Туалетом, – старик ткнул рукой в стену.

– А, – луковица легла обратно.

– А мне нравится, – подал голос Вася.

– Что воняет? – удивился старик.

– Ехать нравится, – Вася с наслаждением лежал на кровати, смотрел в окно и никуда не торопился.

Прямо за дверью, кто-то отчетливо пукнул. Петя засмеялся, широко открыв пасть. Через секунду потянуло говнецом. Михаил Антонович, не выдержал. Соскочив с належанного места он рывком дернул дверь. На полу, в птичьей клетке, сидела обезьяна. Увидев ветерана, существо, сжатое прутьями, выпрямило ноги, встала вместе с клеткой и пошло по коридору.

– Ништяк, – Петр отодвинул старика.

Обезьяна шла, как железный символ сюрреализма. Ее фигура, напоминающая Самоделкина без головы, качалась из стороны в сторону, опираясь о стены руками. В конце коридора показалась проводница. Молча, как должное, она взяла клетку за петельку на вытянутую руку, кратко ругнулась. Почти в тот же момент, открылась дверь, одного из купе, выпустив мужчину в халате.

– Убежал шайтан! – крикнул он, хватая клетку, – говори, не говори…ничего не понимает!

– Оригинально, – Петя закрыл дверь.

Завалившись на кровать, он снова взялся отгадывать слова.

– Животное с длинным носом, представляющее угрозу для санитаров леса, – зачитал он.

– Муравьед, – в купе вошел профессор, – еле успел…пришлось в совсем другой вагон заскочить…

На стол легли какие-то пакетики, пиво.

– Это Вам, – Павлодарский протянул ветерану пушистый комочек, – Оренбургские носочки. Носите на здоровье, не мерзните.

– Особенно в Узбекистане, – буркнул Петр.

Спустя несколько минут, в купе принесли чай.

– Прошу, – Павлодарский достал пирожок, протянул его Пете, – с брусничкой.

Молча приняв протянутый продукт, и сунув его в пасть, Петя отодвинул рукой стакан с чаем. Взял принесенную бутылку, снял пробку, заткнул горлышко пальцем, взболтал, сурово посмотрел на соседей и опрокинул ее в горло. Павлодарский сел рядом с ветераном. Петя сделал несколько глотков, остановился. Внимательно посмотрел на бутылку, понюхал, откусил пирожка и аккуратно поставил на стол.

– Ненавижу Оренбург, – вытаскивая из пирога щепку, Петя вытер сбежавшую слезу, – ни выпить…ни пожрать.

Граница дело серьезное. Если ее нет, значит нет ничего. Поэтому шлагбаум, стоящий в степи, пустыне и между гор, в сопровождении пса и человека, должен быть. Не важно, что их можно обойти, граница это символ, а не преграда, с одной стороны, и источник заработка таможенников и пограничников с другой. Граница между Россией и странами ближнего зарубежья, носит абстрактный характер, явно выраженный на бумаге, и туманно в реальности. Было бы глупо бегать по пустыне и ледникам, в поисках формальных нарушителей с тюками контрабанды. Поэтому представители государства, вклиниваются как отсосы на те участки, по которым народ ходит либо ездит. А что до не огороженных мест, то проход через них целиком ложится на совесть преступных элементов, которых предупреждают щиты: «Стой –запретная зона!», или «Сюда нельзя!».

Поезд в отличии от автомобиля, объехать голодного таможенника не может. Поэтому у всех его обитателей, очень не легкая судьба. Наркотики, которые как хлеб нужны, корчащимся от ломки любителям галлюцинаций, как картошку не провести. Доллары, имеется все доллары которые есть, в кошелек не положишь. Сложно, приходится делиться. Миновав город Илецк, в котором вот уже без малого триста лет, добывают соль, поезд за номером пять «Узбекистан», подкатил к пункту перехода границы России с Казахстаном, станции Третьяковская. Таможенники, радеющие, за государственную собственность, равно как и за его экономику, в орлянку, поделили меж собой вагоны. Молодежь в дележке не участвовала. Два плацкартных вагона, лишенные кондиционеров, озонированные лишь носками, достались им в качестве репетиции к будущей тяжелой работе. СВ достался самым опытным, носом чующим наживу, способным видеть сквозь пластик, сталь и честные глаза. Таможенный осмотр, напоминает набег гуннов на Рим. Победители известны заранее, жертвы обозначены, слезы и мольбы в расчет не берутся. Женщины и дети, исключениями не являются. После осмотра, остаются руины и разбитые сердца.

Когда «пятерочка» остановилась, братва в синем, не ожидая приглашений, ринулась в атаку на нервы. Первые трудности возникли у новобранцев. Хотя особой разницы между плацкартой и вагоном с зоопарком на первый взгляд нет: те же запахи, те же беспокойные глаза, но стимул к работе отсутствует.

Михаил Антонович, как человек старой закалки, не на шутку разволновался. Несколько раз, он открывал дверь, ожидая проверяющих. Вася, спустился вниз и теперь скромно сидел глядя в окно. Петр смотрел на Павлодарского. Сам ученый, ни чуть не беспокоился, скорее напротив. Его глаза светились, он был чему-то рад. Где-то раздался первый крик, ему вторил детский голосок.

– Что-то мне не уютно, – ветеран потер сердце.

– Да что Вы! – ученый всплеснул руками, – не стоит беспокоится. В таможне работают милые люди, они выполняют свой долг.

– Да я понимаю, – старик нахмурил брови.

Крик раздался где-то рядом. Кричал мужчина.

– Наверняка контрабандист! – ученый поправил живые очки, – а как иначе?

Между тем контрабандист, заместитель директора цирка, по хозяйственной части, Бейбулат Алимканов, доказывал таможеннику, что змей прививать нельзя. На кровати, сплетенные в клубок жались две кобры и один полоз.