Победа достанется не ей.

- Немедленно перестань, - уговаривает она сестру, ревущую в три ручья; та слушать не хочет, только размазывает по лицу слезы и хватает Милену за руки. - Уля, перестань, слышишь? Я вернусь. Ты и соскучиться не успеешь! Я выиграю и вернусь.

Девочка с трудом открывает глаза, чтобы посмотреть на нее.

- Правда?

- Ну конечно, правда, - недрогнувшим голосом отвечает Милена, прежде чем обнять ее, прижать к себе, поверх ее плеча обменяться долгими взглядами с матерью. - Разве я тебя обманывала когда-нибудь?

На этом Жатва в Восьмом заканчивается. Борис ставит запись на паузу. Ему нужно отдышаться. Он кашляет в платок, привычно смотрит, как к утренним бурым разводам на ткани добавляются свежие красные.

“Я должен был понять”, - думает он так отчаянно, будто это могло что-то изменить.

Кого он обманывает. Это не изменило бы ничего.

========== Слабость ==========

Второй раз нож возникает между ними все в том же вагончике, но на этот раз Борис и Валерий одни. Дело идет к ночи; Борис заглядывает в “штаб”, думая найти там Валерия, и действительно его находит - вот только тот спит глубоким сном прямо за столом, на карте, уронив голову на скрещенные руки. Рядом валяются его очки и стоит нетронутая тарелка с ужином.

“Вот черт”, - проносится у Бориса в голове. Да, все здесь работают на износ - от самого Бориса до последнего миротворца или шахтера из Дистрикта 12, - все лишают себя сна и отдыха, все вдыхают невидимый и смертоносный яд, но почему-то видеть Валерия, который, кажется, вознамерился загнать себя до полусмерти, Борису тревожно и неудобно. Будто он что-то успел задолжать этому странному ученому из пятого дистрикта и теперь не знает, как будет отдавать долг.

- Эй, - в конце концов, нельзя оставлять его в таком состоянии (от одного вида того, как он скорчился над столом, у Бориса начинает ныть спина), и Борис подступается к нему, с необычной для себя осторожностью касается его плеча. - Эй, Вале…

Он не успевает договорить. Все происходит абсолютно бесшумно - распрямившись, как пружина, Валерий слепо бросается на него. Борис еле успевает заметить сверкающее в его руке и отступает назад, уклоняясь от яростного, пусть и неуклюжего удара, а потом сам переходит в наступление, не дожидаясь, пока его новоиспеченный противник нанесет еще один. Одной рукой он хватает Валерия за запястье, в котором зажат нож, и другой - за плечо, и прижимает его к стене, пока тот пытается трепыхаться и отбиваться; ни один из них не произносит ни звука, и они проводят несколько секунд в своей немой борьбе. Валерий изворачивается, как уж, и держать его становится все более непростым делом, и тогда Борис с силой встряхивает его, как мешок, чтобы тот наконец проснулся.

- Вы что, с ума сошли?! - рычит он, силясь отвести все дальше в сторону его руку с ножом - иначе Валерий, без сомнения, давно полоснул бы ему по горлу. - Посмотрите на меня!

Он смотрит. Наконец-то он смотрит - и, замерев, обмякает, будто получив сильнейший удар по макушке. Рукоять выскальзывает из его пальцев, и нож летит на пол; Борис отшвыривает блестящее лезвие в сторону пинком - от греха подальше.

- Мы не на арене, - зло шипит он Валерию в лицо, не торопясь его выпускать - мало ли что он еще вздумает учудить. - Здесь не нужно бросаться на людей с оружием.

Валерий продолжает смотреть на него, глаза его распахиваются все шире, и вместе с осмысленным выражением их заполняет страх. Конечно, он испугался - и себя, и за себя; то, что он сделал, можно - и нужно, - расценить как нападение на представителя Капитолия. Людей арестовывали и за меньшее. Валерий, несомненно, прекрасно об этом знает.

- Я… простите меня, - бормочет он; они все еще остаются близко друг к другу, и Борис может услышать его сбитое, рваное дыхание. - Я не хотел… я думал…

- Я понял, о чем вы думали, - говорит Борис чуть мягче, хотя в нем еще сильно желание если не врезать этому сумасшедшему, то хотя бы отчитать его как следует - должен же он был понимать, какую беду может на себя навести. Был бы на месте Бориса кто-нибудь другой, кто не стал бы медлить с доносом? Кто доложил бы Горбачеву и Чаркову?

- Простите, - повторяет Валерий беспомощно, и Борис выпускает его, отступает, чтобы опуститься на ближайший стул - короткая схватка оказалась неожиданно тяжелым испытанием для его сил.

- Вы всегда спите с оружием? - осведомляется он, взглядом отыскивая на столе бутылку - просто вода, но и она сойдет, чтобы смочить пересохшее горло.

- Нет, - откликается Валерий, с явным трудом выговаривая слова; кажется, он сам от себя в недюжинном шоке, и Борис может его понять. - Только… только когда у меня плохие дни.

- И часто у вас, - Борис наполняет водой стакан, делает несколько огромных глотков, спрашивает сипло и сдавленно, - такие плохие дни?

Валерий надевает очки, долго смотрит на него - как обычно, серьезно и грустно.

- Постоянно с тех пор, как мы здесь.

Борис устало думает, что вообще-то не должен ему сочувствовать. Победители Игр - образцы для подражания, примеры отваги, самоотверженности и умения для жителей Панема, настоящие герои, у которых нет и не должно быть никаких… проблем, а то, что чуть не натворил Валерий - форменное безумие. Может быть, доложить и стоило - но сейчас, глядя на него, растерянного и загнанного в угол, Борис ясно понимает, что не будет этого делать.

- Повезло мне, что вы плохо видите без очков, - мрачно шутит он, поднимаясь, - иначе бы я так просто не отделался.

Валерий подавленно молчит, просто смотрит, как Борис подбирает оброненный им нож.

- Я это заберу. Чтобы вы ненароком никого не убили.

“Или чтобы под горячую руку не угодил кто-нибудь, кто будет более щепетилен, чем я”.

“Более щепетилен” звучит, по крайней мере, солиднее, чем “менее слаб”. Борис в каком-то смысле собой доволен.

- Возвращайтесь в город. В гостиницу, - командует он, стараясь придать своему голосу обыкновенную суровость - но все равно получается почти родительское, заботливое увещевание, и Валерий наверняка это слышит, потому что явственно вздрагивает и смотрит на Бориса с изумлением. - Попробуйте отдохнуть.

- Я… - Валерий хочет что-то сказать, но запинается и замыкается, будто ему не хватило воздуха, - да. Хорошо.

Борис делает шаг к выходу - но зачем-то задерживается перед тем, как распахнуть дверь, повторяет резче и настойчивее:

- Здесь не арена. Вы давно вернулись с нее.

- Нет, - догоняет его тихий, но отчетливый голос Валерия, - оттуда не возвращаются.

Борис решает не слушать его - в груди что-то трескается и разламывается, и бьет наружу, как из развороченного реактора, нечто горячее и опасное, - и уходит, пряча в кармане нож.

В дальнейшие дни он спасается мыслью, что безнадежно отравлен - просто потому, что не хочет думать, что слаб.