Наступила тишина.

Мэй лежал, часто и мелко дыша.

От исходящего жаром тела начали запотевать линзы.

Ниже поясницы все зудело, ломило и чесалось, перед глазами стояла зыбкая хмарь. К боли в ногах добавилось ощущение влажности и липкости, видимо, ленты обмотки пропитались кровью, которой истекал Мэй. Снова накрыло вязкой, болезненной паникой и сомнениями — вдруг он неправильно все рассчитал. Если за строем не бежит замыкающий, то…

Его резко подхватили и перекинули через широкое плечо, вниз головой. Где-то наверху раздались уже знакомые тихие ругательства. Пиника, не теряя времени, рванул к медблоку, не заботясь о комфорте своей беспокойной ноши, но травмированный пилот третьего ранга с облегчением выдохнул — не просчитался.

Ввалившись в медблок, тюлень аккуратно опустил его на пластиковый столик для осмотра и мягко толкнул, приглашая прилечь. Мэй повиновался беспрекословно, из положения лежа прислушиваясь, как Пиника разматывает ленты на руках, а потом лезет в шкаф с инструментом. Тюленя он совсем не знал и не понимал с какой стороны подступиться с просьбой. С чего вообще начинать? Все тело ныло и скручивало в болезненных спазмах, зуд и ломота дошли до поясницы и паха, сосредоточиться получалось плохо. Запотевшие стекла очков раздражали не меньше, чем пытавшиеся превратиться в студень кости. Мэй раздраженно подцепил оправу снизу и стянул ненавистный предмет с головы. Яркий свет лампы полоснул по зрачкам, как будто их чувствительность выкрутили на максимум. Мэй, не сдержавшись, клекотнул.

— Не шевелись, — подошедший поближе Пиника накрыл его голову каким-то мягким полупрозрачным материалом. Глазам сразу стало легче. Мэй расслабился и не дернулся даже когда Пиника, прижав его руку за предплечье к поверхности столика, кольнул каким-то лекарством.

— Супрессор? — вяло, без энтузиазма поинтересовался Мэй.

— Анестетик, — Пиника вытянул иглу и бросил ее куда-то под ноги, в утилизатор, — супрессор чуть позже, когда ноги обрастут.

Он присел рядом, оперся локтем на стол.

Мэй сглотнул, не зная что сказать. В воздухе повисла неудобная тишина, но начинать с оправданий не хотелось.

— Ну, и к чему ты все это затеял? — голос Пиники зашелестел, успокаивая. Захотелось довериться, выложить всю правду, зарыдать, уткнувшись в округлое плечо. Мэй удержался только потому, что начало действовать лекарство, делая мысли медленными, вялыми. — Каждый раз теперь при виде капитана собираешься или в обморок, или в госпиталь?

Мэй подавился ответом. Выходит Пиника все знал, а значит и капитан был в курсе… в курсе чего? Боль и зуд отступали, мысли путались. Анестетик разливался по телу, расслаблял мышцы и слегка пьянил, компенсируя выброс адреналина.

Не дождавшись ответа, Пиника встал, поднял одну из ног незадачливого пилота и деловито ощупал. Подцепил с лотка кривые медицинские кусачки и начал аккуратно вспарывать тугую обмотку лент. Мэй как мог скосил глаза, пытаясь разглядеть, что там с ногами, но накинутая на лицо тряпица мешала. Он снова уставился в потолок, ощущая как Пиника расправился с одной ногой и принялся за вторую.

— Неплохо, неплохо… можно сказать, в рубашке родился, — тюлень закончил с ногами и принялся разрезать ленты на животе и груди, поднимаясь все выше, — ну что, расскажешь что к чему?

— Мне нужно поговорить с капитаном Каарху… — признался Мэй без уверток. Язык заплетался, от ваты в голове фразы давались с трудом, — …наедине… чтобы никто… не мешал.

— Не положено, — отрубил Пиника, аккуратно снимая разрезанные ленты с пилотского тела, — приказ капитана Девлера.

Мэй с трудом поднял руку и вцепился в лежащую на лице тряпицу. Хотелось разговаривать, глядя Пинике в глаза.

— Тихо, тихо.. я сейчас, — остановил его тюлень, — погоди немного.

Шурша лентами, он отошел к двери и щелкнул тумблером регулировки освещения, свет замигал и потух. Теперь комнату освещали слабые огоньки приборов да разметка на полу. Мэй с облегчением стащил тряпку и, зажав ее в кулаке, уронил руку на стол. Моргнул пару раз, привыкая.

Пиника подошел ближе, подложил под голову Мэя подушку. Пошарил рукой в изголовье, нажал там что-то. Стол тихо загудел, столешница под спиной и головой начала приподниматься, усаживая Мэя. Из положения сидя оценить ситуацию было проще — Пиника выглядел мрачным ангелом спасения, сгорбившимся над мессивом из крови и ошметков, в которое превратилось пилотское тело. Тюлень достал из стоящей в лотке коробки согревающие влажные салфетки и осторожно начал стирать с лап Мэя последствия экспресс-мутации: сукровицу, куски разорванных лент, осколки чего-то белого, подозрительно напоминающего кости. Там, где он проводил рукой, оставались чистые полоски серебристого, тускло блестящего в полутьме меха. Мэй посмотрел на свой живот, который теперь бугрился мышцами, наросшими на легкий птичий остов, благодаря адаптогену и повышенной силе тяжести Морры. Лекарство еще действовало — по шкуре волнами шло движение. Где-то там под ней в безумном темпе делящиеся и изменяющиеся клетки добавляли к уже имеющемуся новые связки, сухожилия, кости, кожу и шерсть. Пиника согнул и разогнул его правую лапу, закончив ее обрабатывать. По пластику стола глухо клацнули острые когти Мэя.

Не прерываясь, тюлень добрался до паха и теперь орудовал там, счищая налипшую грязь плавными, отточенными движениями военного медика. В его касаниях не было никакого подтекста, только осторожность и желание не навредить. Мэй таращился и все думал, как уговорить помочь, какие привести аргументы. Закончив с пахом, тюлень принялся за живот, двигаясь все ближе к лицу. Освобожденное от лент круглое серое плечо Пиники маячило прямо перед носом. Мэй задумчиво его рассматривал, пока не понял, что завитушки коротких серых волосков поверх замысловатого рубца складываются в смутно знакомый знак.

— Тавро? — вырвалось у Мэя, прежде чем он успел спохватиться о приличиях. — Я думал это пережиток… когда, ну вы знаете.

Пиника застыл на секунду с салфеткой в руке, глянул на пациента, как будто размышляя, делиться или не делиться историями из жизни. Пошевелил усами, перевел взгляд на зажатый в руке влажный белый платок и решился.

— Второй бейсарийский фронт. Омега-батальон. Это в память о товарищах, которых я не смог спасти. Нас тогда сильно потрепало, да и не только нас, — он вернулся к своему занятию. — Я в ту зиму многих друзей потерял на передовой. Омег в расход в основном пускали. Сейчас все изменилось, конечно, но память жива.

— Вы воевали? Пехота?

— Нет, был полевым медиком. Хорошим… а теперь я стар и развлекаюсь тут. Помогаю по хозяйству и лечу любопытных пилотов третьего ранга, которые творят черт-те что.

Пиника закончил растирать живот Мэя и выкинул грязные салфетки. Затем взял со стоящего рядом лотка последний неиспользованный предмет.

— Готов?

Мэй кивнул. Пиника аккуратно воткнул ему в бедро автошприц с супрессором. Мэй чуть дернулся и тут же перестал шевелиться, ожидая, пока поршень в пластиковой трубке достигнет дна.

Тюлень достал из шкафа сложенную в брикет форму. Разорвал одноразовую вакуумную упаковку и протянул Мэю.

— Размер твой не знаю, но примерь, должно подойти. Птички все более-менее одинаковая мелкота.

Мэй вытащил шприц и, чиркнув освобожденным от обмотки оперением по пластиковой поверхности, слез со стола. Постоял пять минут на новых, чуть подрагивающих лапах. Он стал немного выше и, по ощущениям, намного сильнее. Тяготение планеты, которое как назойливый шум доставало все эти дни, исчезло. Если бы маховые успели отрасти хоть чуточку длиннее, Мэй непременно попробовал бы взлететь с прыжка.

Пиника отошел к двери и молча наблюдал, как Мэй одевается, а потом не выдержал и вздохнул.

— Тебе очень повезло, ты был на волосок от необратимых увечий. Что бы там тебе ни принесла встреча с Каарху, таких жертв она не стоит.

Мэй проигнорировал майку, застегнул на поясе штаны странной зеленой пятнистой расцветки, по привычке огляделся в поисках обуви. Вспомнил, что она ему теперь не нужна, присел на край стола, с удовольствием вытянув лапы.