— Бейсарийски фронт, значит, у меня дед там воевал…

— Не припомню никого по фамилии Декарт, — Пиника грузно возвышался в подсвеченном дверном проеме, опустив руки, просто слушая.

— Он был омегой, его звали Лица Альба, — всматриваясь в безразличную морду тюленя, пытаясь понять реакцию, ответил Мэй, — фамилия Альба вам о чем-нибудь говорит?

— Говорит… — тихо прошелестел квартирмейстер, — о многом.

— Он был героем войны, выступал за отмену рабства для феррах и северных народов Бейсарии, а позже — воевал за освобождение омег.

Пиника шевельнулся, почесав затылок. Ничего не ответил, но, по крайней мере, не перебивал.

— Нас, северян, осталось очень мало, — поднажал Мэй, хватаясь за призрачный шанс, — Свободная Бейсария, Монтрэ да Горный Удел. Мы всегда держались вместе, заступались друг за друга. Мой дед Альба — если бы не он и не его стая, скорее всего мы бы с вами сейчас не разговаривали. Поэтому, прошу, помогите мне, как он когда-то помог вашим предкам и вам.

Тяжелыми секундами растянулось молчание. Мэй стоял, замерев, как будто боялся, что Пиника ответит отказом, если случайно не так вздохнуть.

— Пожалуйста, — срывающимся голосом повторил Мэй, не дождавшись реакции или ответа, — прошу вас. Я не могу отступиться, мне нужно с ним увидеться… даже если для этого придется снова бессмысленно рисковать.

— Не стоит, — наконец полушепотом отозвался Пиника. Развернулся, нажал на кнопку разблокировки двери. А потом, стоя на пороге темной фигурой, через плечо добавил, — отдыхай пока тут, я за тобой кого-нибудь пришлю.

Дверь отъехала в сторону, на секунду ослепив вовравшимся в проем светом, и закрылась, оставив за собой тишину. Мэй, как был, завалился на бок, поморщившись от неприятного скрежета заломанных о пластик перьев. По самую макушку его заполняло жгучее, болезненное разочарование, в горле застряла тоскливая безнадежность, разъедающая как кислота.

— Лесная поляна, — закрыв глаза, пробормотал себе под нос Мэй, — а над ней порхают разноцветные бабочки. Чудесный летний месяц, пахнущий нагретым деревом и наполненный теплом, — из-под прикрытых ресниц по холодному оперению скулы потекла случайная слеза. — Опушка. Самый короткий и самый теплый месяц в году — лето. Все цветет, природа набирается сил, скоро вылупятся братья и сестры. Опушка…

========== Глава 4: Звездное небо над головой ==========

Снаряд разорвался чуть правее, взметнув куски дерна и камни, вкрутившись в небо сизым вертикальным столбом удушающего дыма. Мэй упал на землю, прикрыв руками голову, опасаясь дышать. В сантиметре над затылком, обдув ветром перекрещенные пальцы, пролетел осколок и глухо цвиркнул, срикошетив от ближайшей стены. Уткнув нос в чернозем, Мэй считал до десяти, прежде чем встать и бежать.

Земля пахла гарью. Запах забивался в глотку и скапливался там густой черной жижей. Казалось, что стоит двинуться, и он начнет этой жижей безудержно блевать. Мэй досчитал и осторожно шевельнул сначала правой лапой, потом левой. Скрутился, выгибая дугой спину, подбирая конечности под себя. Шерсть на загривке встала дыбом, на горячем ветру затлели перья, добавляя к смолистому запаху копоти привкус чего-то животного. Сейчас или никогда — он упруго оттолкнулся и стелясь низко, почти касаясь земли, огромными скачками двинулся в сторону полоскавшихся на ветру пурпурных стягов.

Поле боя, иссеченное бороздами от снарядов и траншеями, норовило поймать лапы пилота в капканы черных провалов. Мэй, маневрируя между горами обожженного мяса и дымящегося железа, бежал не оглядываясь, молясь двуликой богине, обжигая подушечки лап. Когда, загораживая небо, перед ним взвились очертания развороченного, как хризантема танка, он на бегу взмахнул крыльями, бесшумно и плавно рассекая воздух. Горгульей взлетел на высокую, в его рост, замершую гусеницу железного монстра и огляделся вокруг.

Насыпная стена молча, зловеще глядела на Мэя узкими прорезями амбразур. Пилот окинул ее взглядом, надеясь увидеть движение или хотя бы намек на него, ускользающую тень. За спиной просвистел очередной снаряд и, тяжело бухнув, оглушил, осыпал дождем из мелкой земляной крошки и чьих-то обгорелых останков. В мареве взрыва алым блеснула опутывающая крепость, едва заметная, тонкая, смертоносная паутина бруно. Мэй выругался и вздрогнул от звука собственного голоса. Вместо родного певучего северного наречия, горло изрыгнуло незнакомые рычащие слова чужого звериного языка. Дико. Непривычно. Неправильно.

Еще один снаряд разорвался чуть ближе к убежищу Мэя. Пилот присел, напряг мышцы и сухожилия, переступил с лапы на лапу, приноравливаясь к прыжку, готовясь взлететь. Завыла сирена, в небо над горизонтом темной тучей поднялись «Стрекозы», блестя разложенными полупрозрачными крыльями, и единым роем, щерясь обвесом орудий, потянулись куда-то за спину, в сторону невидимого врага. Раздался скрежет, целясь, лязгнули тысячи пушек. От залпа почва под лапами пошла волнами, встала на дыбы. В воздух взметнулся черный снег пепла, Мэй оттолкнулся и изо всех сил и прыгнул, не глядя. Взмахнул крыльями, раз, второй, разгоняя сизую мглу, паря.

Когда дымка первого залпа рассеялась и наступило затишье, предвещающее ураган, Мэй увидел внизу, на стене, тонкую человеческую фигуру — белую как снег, исходящую серебряным светом. Фигура повернулась в его сторону, как будто почувствовала приближение Мэя. Вуаль из перьев, неестественно чистых на фоне чада войны, изящных как арабская вязь, качнулась и застыла изморозью. Мэй понял, что некто на стене смотрит на него, наблюдает за ним внимательно и цепко, запоминает каждую птичью черту, каждый звериный волосок. Мэй судорожно прикрыл голову руками, отгораживаюсь от алого взгляда локтями и маховыми. Свернулся в тугой клубок шерсти и остьев обгоревшего пера. И полетел, полетел, полетел вниз, прямо в хищно блестящие петли острого, как бритва металла, закричал…

… и очнулся в тишину, охватившую его тепло и крепко. Он лежал, уткнувшись носом в длинный мех. Успокаивающе пахло морозной шерстью, а прямо под ухом гулко билось чужое сердце. Не поверив в реальность, опасаясь, что все еще спит, Мэй тихо выдохнул куда-то в теплую шкуру и металлические заклепки:

— Ты?

— Угху-м, — утробно и раскатисто раздалось сверху, — кто ж еще.

Мэя дернуло вверх, слегка качнуло. Зашипела, открываясь, дверь медблока, и Мэй увидел темное, усеянное звездами небо над головой. От свежего, морозного воздуха защипало щеки, заставляя окончательно проснуться. И подтверждая реальность, под капитанскими лапами жалобно захрустел наст, отмечая каждый шаг.

— Куда мы идем… то есть, куда вы меня несете? — Мэй завороженно рассматривал мерцающий в небе млечный путь, уходящий за взошедшую голубую луну Морры. Белый снег, отражая свет небесного тела, сверкал как топаз, странным образом гармонируя с неоном, окутывающим Каарху.

— На станцию, в твой блок, — Каарху остановился, перехватил покрепче и поудобнее. Тихо шелестнуло термоодеяло в которое был завернут Мэй.

— На станцию?! — Мэй забарахтался возмущенно, в попытках выкрутиться из слоев согревающей ткани и крепкой хватки капитана, — стоп.. стой! Да постой же ты, прошу!

Каарху остановился и глянул на трепыхающегося пилота третьего ранга. Вернее, Мэй понадеялся, что глянул. Переливающийся всем видимым спектром космос над головой, дополненный розовыми и голубыми бликами надстроек капитана, превращал его морду в чернильно-сверкающий сполох северного сияния. Мэй изо всех сил всмотрелся в мимику Каарху, пытаясь понять, в каких капитан настроениях. Но контраст темных вихров с калейдоскопом из звезд и наполненных светом трубок был слишком резким и слишком слепящим. Таким, что даже острое зрение хищника не помогло Мэю разглядеть нюансы.

— Я хотел поговорить, — честно признался Мэй в молчаливый, мерцающий силуэт, — у меня есть вопросы… мы можем обсудить их где-нибудь, где нас не будут отвлекать?

— Отчего же нет, — голос капитана наверное был мужественным, рычащим. Но Мэю он показался музыкой, сладкой как монтрэйская патока. Она отозвалась в его мутировавшем теле где-то на уровне генов, заставляя каждое перышко трепетать. — Только в силу некоторых обстоятельств, разговаривать придется прямо тут. Потерпишь холод?