— Потерплю, — профырчал Мэй в меха капитанской груди, в которую успел уткнуться носом, — да мне и не холодно даже.

Каарху постоял немного молча, соображая. А потом, тяжело вздохнув и как-то совсем по-человечески крякнув, подогнул ноги и уселся прямо на плотный снежный наст. Из ледяной пустыни тянуло чуть заметным ночным ветром, раздувая в клубы тонкие струи пара, выдыхаемого капитаном. Мэй смотрел на это, стараясь сохранить в памяти каждую мелочь. Ему хотелось сидеть так вечно, в теплых объятиях мощных лапищ и со звездным небом над головой.

— Что бы ты хотел знать? — начал капитан, не дождавшись от Мэя вопроса.

— Все! — выпалил Мэй, дурея от открывшихся возможностей и одновременно не зная, с чего начать. — Сколько тебе лет? Почему ты весь в трубках? Ты знаешь, что я твоя истинная пара? Почему ты меня избегал? Какой у меня запах?

— Ну, про избегание — это ты зря, я же тут. Просто сложно было… — Каарху замялся, и Мэй на секунду испугался, что капитан передумал говорить, — … у меня приказ от Астора Девлера, — наконец выдал медведь. — Видеться нам не запрещено, но не вот так, без контроля «Стелии», наедине.

— Почему? — искренне удивился Мэй, забыв, где он находится и с какой целью.

— Не по уставу, — ответил капитан, и Мэй вдруг осознал, что голос его звучит устало. Каарху открыл было пасть, чтобы добавить что-то еще, и внезапно зашелся сухим лающим кашлем. Мэй завозился, пытаясь вынуть из теплого кокона хотя бы одну спеленатую руку. Но ткань одеяла поверх длинного, отросшего за день пера крепко держала конечность плотно прижатой к груди.

— Т-с-с-с… все хорошо, — прокашлявшись добавил капитан, — жить буду. Да, я знаю, что ты предназначен мне судьбой и все, что за этим следует, — он усмехнулся, блеснув в ночи двумя рядами острых зубов, — звучит старомодно, правда?

— Немного, — улыбнулся в темноте в ответ Мэй, — значит ты чувствуешь мой запах? Какой он?

Каарху перестал улыбаться и приблизил широкий кожаный нос к щеке Мэя, повел им вправо и влево, шумно дыхнул.

— Ну? — Мэй готов был наизнанку вывернуться от желания узнать, что же видит Каарху, каким он ему кажется.

— Пахнешь лекарствами и салфетками Пиники, — признался медведь, — собственной кровью и немного птичьими перьями. И еще каким-то растением, то ли кедр, то ли пихта.

— И все? — разочарованно протянул Мэй.

— И все, — подтвердил капитан, — уж такими мы созданы.

Мэй подавленно замолчал. Если Каарху не чувствует его запах и образы, значит ли это, что миндалина или ядро или что там в мозгу отвечает за парность, в общем, это что-то очень важное в мозгу медведя не сработало? Невыносимой тяжести мысль о разделенном импринтинге тут же вкрутилась в мозг как алмазный буравчик, Мэй нахмурился, нервно дернув щекой.

— Ты красивый, — добавил вдруг капитан, заметив спектр эмоций на лице Мэя, — не волнуйся, всему свое время. Настанет день, и я услышу и увижу твой запах, а пока что мне достаточно просто знать.

Каарху поднял глаза к звездам, выдохнул облачко пара. Зевнул, облизнув пасть длинным гибким языком.

— Нам пора, — заявил он, опустив морду к Мэю, вставая, — к сожалению, время у нас ограничено, если останемся дольше, нас хватятся и будут искать. Так что давай остальные вопросы на бегу.

Морозный наст снова захрустел, выворачиваемый когтями капитана, небо над головой качнулось в такт широким шагам.

— Ну а трубки? А возраст? — выцарапывал Мэй крупицы сведений, хватаясь за остатки возможности.

— Мне двадцать восемь, а экзо… подарок от матери.

— Матери? — повторил Мэй, словно вел род не от полярных сов, а от какаду.

— Она умерла, когда мне было четырнадцать.

— Ты помнишь ее?

— Только как образ. Да, помню. Она была доброй… и мудрой… и заботилась о всех нас. Я и сейчас порой замечаю ее присутствие, когда бываю на станции. В самых заброшенных уголках, куда никто не заходит. За почти тридцать лет многое изменилось, и «Стелия» — хорошая «хозяйка», но мать не заменит никто.

— Что с ней случилось? — полез Мэй в совсем уж личное.

— Я думаю, влезла во что-то, во что лезть не следовало, — капитан снова надрывно закашлялся и чуть замедлил шаг, отфыркиваясь, — я был маленьким, подробностей не знаю, — продолжил он хрипло, — душу ее так и не нашли.

Мэй подавленно замолчал. Он плохо представлял, о чем хочет поговорить с Каарху, когда стремился к встрече. Но почему-то ему казалось, что они будут обсуждать то, что происходит между ними, и Каарху подскажет, как действовать дальше. Однако разговор под звездным холодным небом Морры явно зашел в такой тупик, из которого Мэй не знал, как выбраться. Сочувствовать? Расспрашивать дальше? Мэй уткнулся виском в капитанскую грудь, слушая сердце, размышляя о прошедшем и грядущем. Медведь шел молча, равномерно покачиваясь. Снова начало клонить в сон.

— Почти пришли, — сообщил Каарху.

Мэй сонно встрепенулся, с сожалением оторвался от теплой шкуры и глянул через плечо.

Голубизна снега сходила на нет в стерильно белых огнях «Э-терры». Стены станции возвышались в ночи, отражая свет фонарей и блики луны. Мэй увидел дверь. Не ангара, не ту, через которую он сегодня со станции выбежал, а другую, маленькую, тайную… почти незаметную между нанесенными вдоль стены сугробами. От стены отделилась фигура, неузнаваемая в зимней экипировке, и направилась к капитану тяжелой трусцой. Мэй осознал, что пришла пора прощаться с Каарху. Ожидаемо, но все же внезапно. И гораздо быстрее чем он представлял и хотел. Мэй задергался, выдернул наконец-то руку из плотно сжимающего его кокона и, потянувшись, обнял капитана за шею, зарывшись по самые уши в густой шелковистый мех.

Капитан не торопил его, поглаживал по спине через толщу ткани одеяла. Мэй чувствовал, как спокойно бьется его пульс и равномерно, от каждого вздоха, поднимается грудь. За спиной скрипнул снег, оповещая, что таинственный встречающий совсем уже близко. Каарху опустил Мэя на землю, последний раз провел по спине рукой и медленно отступил назад. Мэй нехотя разжал руки, освобождая от объятий шею капитана. Кожа, хоть и обросшая частично пером, тут же покрылась от внезапного холода крупными мурашками. Невидимыми, но вполне ощутимыми.

Мэй поднял глаза, чтобы попрощаться. Медведь стоял перед ним глыбой из шерсти и мускулов, от шкуры клубами валил пар, как будто Каарху пробежал марафон. Глаз невольно отмечал признаки болезненности — колтуны на каскаде гривы, лихорадочный блеск в глазах. Но даже таким медведь выглядел гармонично красивым. Мэй смотрел на него заворожено, пытаясь понять как же он будет теперь жить, пусть на одной станции, но все же слишком далеко от капитана. А что, если Каарху его не почувствует? Как тогда быть?

— С тобой все будет хорошо? — спросил Мэй, тревожась.

Медведь молча кивнул и глянул Мэю за плечо.

— Тебе пора.

Встречающий подхватил Мэя, закинув освобожденную от одеяла руку через шею, следя, чтобы медленно переступающий лапами пилот не споткнулся. Они двинулись к черному входу на станцию, осторожно, шажок за шажком. Почти перед самой дверью Мэй обернулся к капитану, хотел пожелать чего-нибудь ободряющего, но вместо этого одними губами спросил:

— Я вам нравлюсь? — и почувствовал себя так по-дурацки и по-детски, как будто не взрослый солдат, а птенец, только что в первый раз покинувший гнездо.

Капитан не заворчал, не посмотрел укоризненно, а ответил, точно так же, одними губами:

— Да, очень. Да.

***

Когда за ними закрылась дверь станции, сопровождающий опустил Мэя на пол, стащил капюшон из лент, обнажив уже знакомый могавк, размотал лицо.

— Ворон! — облегченно шепотом выкрикнул Мэй, непонятно чего опасаясь.

Ворон удивленно приподнял брови и вопросительно глянул на Мэя, склонив голову к плечу.

— Тьфу… то есть, Август! — хриплым шепотом исправился Мэй.

— Он самый, — чуть слышно ответил ворон, едва заметно улыбнувшись. А потом протянул ему руку, подтягивая вверх и к себе. — Только тише, — он ткнул пальцем куда-то вверх, и Мэй, проследив взглядом, увидел задник камеры наблюдения, направленной от них в противоположную сторону, — «Стелия» нас слышит, но увидеть не может. У нее тут слепое пятно.