— Кора «Стелия», я могу запрашивать данные? Существует ли какая-нибудь база знаний… или архив статей… может, библиотека?

«Стелия» беззвучно развернула перед ним голографический экран с пустой строкой ввода.

***

Ровно через два часа после первого отправленного запроса «Стелия» сообщила, что грядет отбой, и свернулась в привычный таймер с обратным отсчетом. Мэй откинулся на стуле и обеими руками взъерошил волосы и перья на голове, устало потер глаза. Выписки и вырезки из найденных статей парили вокруг него, требуя организации, но общая картина была в целом ясна.

На Старой Земле, до великого рассеяния, истинные пары не были редкостью, велись исследования, все было подсчитано, взвешено, задокументировано и учтено. Однако, после великого рассеяния количество человек на квадратный километр вселенной стало слишком разреженным, истинные пары практически перестали образовываться, и знание о них было утрачено, перейдя в разряд баек и городских легенд.

Мэй откусил от зернового батончика, который нашел рядом с генератором питьевой воды, и задумчиво крутанул в воздухе голограммы с информацией тысячелетней давности.

Вырезки из несуществующих больше газет и выписки из забытых всеми архивов рассказали Мэю о том, что первые истинные пары появились сразу после того, как человеческая ДНК начала подхватывать и адаптировать животные гены. За распознавание пары отвечало находящееся в мозгу миндалевидное тело, развившееся у человечества в результате генетического дрифта. Оно постепенно развивалось вместе с обычным телом и духом носителя и окончательно формировалось к совершеннолетию, которое наступало по стандартному космическому — в двадцать один год.

Мэй еще раз крутанул голограммы, остановившись на продолжении истории.

Миндалина в мозгу работала на прием и передачу, считывая биополе предполагаемых партнеров. Если партнер подходил, то отправляла срез информации о носителе в запросе. Получив запрос, биомеханика, зашитая в тело реципиента, анализировала полученную от потенциальной пары информацию, и если по всем параметрам человеческое подсознание и звериное альтерэго одобряли образец — вуаля! Участники процесса входили навсегда в эмоционально-сексуальный клинч. Действие, которое нельзя отменить. Пары, которые нельзя разлучать. Ни на месяц, ни на год, ни на много тысяч километров.

Получившийся эффект совсем древние издательства старомодно называли «любовью с первого взгляда», литература начала великого рассеяния переименовала все в «эротическое запечатление», а в последних найденных заметках ученые умы обозвали это «половой импринтинг».

Для участников обмена всё это выглядело как набор образов, звуков и запахов и отдавало душком синестезии.

Дальше шли короткие замечания про взаимодействия истинных пар, истинное послушание и истинную плодовитость. На этом, не объяснив подробно ни одного термина, скудные архивы «Стелии» исчерпывались и дополнительной информации не выдавали.

Мэй сохранил и свернул все находки, чтобы вернуться к ним позже, запихал в рот остатки батончика и глянул на таймер. Времени оставалось всего ничего, нужно было разобрать бокс. Обдумывая прочитанное, Мэй подошел к двери, которая мягко и беззвучно отъехала в сторону, и шагнул за порог на виток уровня восемь. Бокс был припаркован справа от входа — тихо левитировал, поблескивая металлическими боками. Привычным жестом Мэй засунул руку под брюхо коробки и, дернув за рычажок, привел бокс в вертикальное положение. А потом, мягко подтолкнув, вдвинул в открывшийся в стене паз. Теперь доступ к боксу был возможен из комнаты, как к обычному шкафчику.

На этом следовало бы пойти спать, но за спиной у Мэя находились перила уровня. А за ними — шахта станции, которая шла от купола вниз через все витки, прямо к чреву планеты. Мэй, повинуясь желанию, возникшему у него еще днем, подошел к молочно-белому заграждению, отделяющему галерею от пропасти, и осторожно заглянул вниз. На секунду у него закружилась голова: внизу разлилось темное звездное небо. Оно расстилалось по дну шахты и чуть забиралось на стены и отвесы, мерцавшие огоньками окон и техники, очерчивало шахты лифтов. Мэй вцепился руками в поручень и сглотнул, приглядываясь, а потом его осенило, и он поднял голову вверх. И увидел то же самое небо сквозь прозрачный потолок купола станции — свет от звезд проходил через толстое стекло и отражался от зеркального изолята, которым было устлано дно.

Мэй пялился на незнакомые звезды чужого неба, не мог оторваться, пока в зенит не взошла одна из трех лун Морры. В голубоватом отсвете небесного тела он увидел поднимающиеся над ним этажи и два темных силуэта на одном из витков — большой, подсвеченный голубовато-розовым неоном медвежий и изящный птичий, принадлежащий пилоту. Мэй потянул носом и почувствовал запах зверя и битвы, крови и чего-то еще, не замеченного раньше. Полутон соленого моря, металл, чуть-чуть безмятежности… Медведь протянул руку к миниатюрной фигурке, та потянулась к нему в ответ. И в слабом отсвете десятка трубок, обвивающих лапу капитана, Мэй увидел ворона, шепчущего что-то медведю в ответ. Его тонкие черты лица, мягко освещенные подсветкой, казались зыбкими, смазанными, незнакомыми.

Мэй затаил дыхание, попытавшись прислушаться, ощущая, как что-то сжалось в груди.

На секунду возникло щемящее чувство — он должен быть там, с ним. А не здесь…

Он огляделся в поисках ближайшего лифта, пытаясь сообразить, как добраться до нужного уровня. Но в эту секунду «Стелия» отобразила на таймере шесть красных нулей и бесшумно затянула прозрачный свод купола диафрагмой, одновременно приглушая остатки подсветки там, где она до сих пор работала.

Станция погрузилась в непроглядную тьму.

Мэй постоял, пялясь в никуда еще с минуту. И когда зрение адаптировалось к черноте ночи, снова взглянул на уровни над головой, ища взглядом силуэт или голубовато-розовый отблеск капитанской экзо-оснастки. Первый, второй, третий, пятый — он всматривался, но все уровни оказались пусты.

Мэй колебался, не в силах отойти от перил, надеясь увидеть в ночи движение или блик. Но шахта молчала в ответ темнотой, пилот развернулся и поплелся к себе в комнату, не раздеваясь залез в кровать под одеяло. Свернулся колечком и начал прокручивать в голове события прошедшего дня. Думал о планете, капитане, станции, Пинике и истинных парах. О том, что же принесет ему завтрашний день. О вывертах собственного организма старался не думать, отвлекаясь на рутину. Постепенно дыхание выровнялось, мышцы расслабились, и Мэй незаметно для себя погрузился в сон.

Чуть заполночь в комнату проскользнул Август и как можно тише прокрался к койкам. Постоял недолго, слушая дыхание спящего. Нашарил в набедренной сумке старый планшет. Забрался с ногами на свою койку и погрузился в изучение информации на экране, едва слышно мурлыча под нос знакомый только ему мотивчик.

========== Глава 3: Снег и кость ==========

Проснулся Мэй до сигнала побудки удивительно свежим, выспавшимся и отлежавшим себе руку. «Стелия», заметив что он больше не спит, подсветила его место мягким рассеянным светом. Мэй перевернулся на спину и вытянул онемевшую конечность перед собой, покрутил сжатым кулаком, чтобы разогнать кровь. Руку слегка закололо, потом в пальцы вернулось ощущение… пальцев. Мэй еще пару раз сжал и разжал кулак и понял, что к новому дню и свершениям готов. То ли отсутствие усталости, то ли организм довольно бодро начал адаптацию к планете, но все действия давались гораздо легче и проще, чем накануне. Хотелось вскочить и идти, бежать, что-то делать, исследовать и всячески существовать. Но здравомыслящий пилот третьего ранга подавил в себе эти стремления и аккуратно сел в кровати, спустив ноги на пол.

Свернувшись запятой поверх одеяла, ворон тихо сопел в койке напротив, поджав к груди ноги. За ночь остья на лопатках и плечах Августа успели отрасти в короткое перо, тускло отливавшее синевой и зеленью в мягкой рассеяной подсветке.

Стараясь не шуметь, Мэй собрался на утреннее построение, облачился в теплые ленты. Ботинки, чтобы не громыхать, зажал подмышкой. Прокравшись на цыпочках к выходу, ненадолго задержался у двери. Необжитая комната все еще казалась неуютной, и Мэй, размышляя будить ли Августа, задумался — приятно ли просыпаться в этой стерильной чистоте в одиночестве. И, пока не передумал, спешно выскользнул за дверь, в коридорную тьму.