Не прерываясь, Мэй украдкой глянул на ворона, который стоял у генератора питьевой воды, зажав в замотанном кулаке наполовину полный одноразовый стаканчик. Август не успел до конца освободиться от лент, на левую ногу все еще был надет армейский ботинок, зато обмотки были сняты с левой руки, обнажая ее всю, включая кусок груди и шеи. Мэй заметил, что ключицы Августа все идут рябью от прорастающих остьев оперения. Рука по всей длине, от запястья вверх по плечу, поверх исчезающего птенячьего пуха была покрыта кончиками зачаточного пера. С расстояния выглядело красиво, как будто на коже ворона распустились нежные черные листья невиданного растения. Словно услышав мысли Мэя, ворон сосредоточил блуждающий взгляд на нем. А потом вытянул обнаженную руку перед собой.

— Недолго уже осталось, и, хоть шансы невелики, возможно хоть что-то я от Морры отхвачу, — внезапно он широко улыбнулся, обнажив чуть выдающиеся вперед клычки, — не подведи, планета!

Залпом допив воду, он кинул стаканчик в утилизатор и, доковыляв до кровати напротив, осторожно сел на нее. Стянув с ноги второй ботинок, потянул за концы плотно охватывающей ногу ленты. Умный материал с тихим треском поддался, отклеиваясь от кожи. Август соединил концы вместе, перехватил поудобнее и начал медленно, осторожно сматывать утеплитель с ноги в тугой рулон.

— Ну а ты на Морре какими судьбами? — задал он встречный вопрос, добравшись до коленки. — Сам выбрал или семья послала?

— Сам, — ответил Мэй, закончив разматывать вторую ногу и принявшись за ленты на шее, — дома я дослужился до третьего ранга, а потом прилетел сюда.

— И что же тебя так привлекло в этом заброшенном уголке? — ворон завозился, стараясь снимать утеплитель как можно аккуратнее, чуть приподнял ногу, виток за витком освобождая бедро от лент.

— Сложно сказать, наверное желание выйти из зоны комфорта, не покидая ее, — Мэй наклонился вперед, скатывая ленты с задней части спины, — дома у нас нет условий, чтобы подняться выше третьего ранга, и тогда я стал искать планеты подальше от дома, с необходимым оборудованием и типами кораблей. И обязательно холодные… я так люблю зиму. Морра шла четвертой в списке, и когда я увидел ее, такую далекую и… белоснежную, всю в вечных льдах, я… я…

Мэй закончил со спиной, поднял голову и уперся взглядом в Августа. Тот сидел, подобрав голые ноги на кровать и, жмурясь от удовольствия, гладил их, разминая затекшие мышцы. Наполовину размотанные на руке и теле ленты струились вокруг него по койке, спускаясь на пол как экзотический ледопад. Мэй завороженно уставился на тонкие пальцы, которыми Август не спеша вел по стройным икрам, явно наслаждаясь прикосновениями. Нетронутая мутацией кожа сияла белизной, расчерченной голубоватой сеткой вен. В чуть приглушенном освещении блока Мэй острым зрением ночного хищника видел, как там, где длинные черные когти случайно или нет задевают кожу, остаются чуть заметные исчезающие розовые следы. Как пальцы медленно скользят вверх, начиная от изящных стоп, по тонким лодыжкам, задевая по пути выступающую косточку. Как слегка сжимают и разминают сухие поджарые мускулы, плотно обвивающие кость. Как останавливаются ненадолго возле коленки, которую ворон не спеша обводит по кругу большим пальцем, пока думает куда двинуться дальше. А потом плавным движением перемещаются чуть выше, туда, где под тонкой кожей перекатываются мышцы бедра. Сначала не торопясь скользят по внешней части, нажимая и разминая, массируя, а потом переходят на внутреннюю и гладят ее. Все выше и выше, и выше, и выше, в бесконечном плавном движении, от носочка до паха… Как жмурящийся ворон поджимает пальцы от удовольствия, начиная каждый новый круг…

— … влюбился, — завершил фразу Мэй неожиданно охрипшим голосом.

В воздухе повисла звенящая тишина, в которой распаленный пилот третьего ранга различал лишь свое тяжелое дыхание да бешеное биение собственного сердца. Кровь прилила к щекам, внутри все сладко скрутило и возбуждением разлилось по телу. Член напрягся, дернулся и чувствительно уперся в остатки обмотанных вокруг бедер лент. Мэю показалось, что еще чуть-чуть, и он весь пойдет трещинами, а потом взорвется, заливая все вокруг бурлящей, пузырящейся лавой.

Август застыл с руками, сложенными на коленях. Приоткрыл глаза и посмотрел на Мэя в упор, спокойно, безмятежно, и с совершенно не с птичьей интонацией проурчал: «Пр-р-р-родолжай».

Мэй не мог продолжать, у него не осталось слов, осталось только обнаженное, чистое желание. Больше всего ему сейчас хотелось освежающего холодного снега или провести руками по нежным бедрам Августа, погладить шелковую кожу его живота, засунуть пальцы в его ассиметричный смешливый рот. Мэй перестал понимать, от человеческого это исходит или от птичьего, но это было неважно. Важно было прямо сейчас погрузиться во влажное вороново нутро.

Август молча, не шевелясь сидел на кровати напротив, наблюдая за ним внимательным взглядом.

Трясущимися руками Мэй ощупал пространство вокруг себя, сгреб мотки снятых лент. Распутал пару и обмотал их в несколько слоев вокруг бедер, поверх оставшихся, на манер полотенца. Из двух вариантов — возможного и невозможного — Мэй выбрал возможный. И если бы не повышенная гравитация, в санузел он побежал бы бегом. Но планета давила на него, замедляя движения, усложняя простейшие действия. Путь до ванной казался длинным и вязким как ночной кошмар. Он добрался до входа, шурша лентами и осторожно ступая ногами, сдерживаясь, чтобы не глянуть еще раз через плечо на воронову наготу. Ввалился в спасительный проем, нащупал кнопку замка и ударил по ней…

— Мэй, ты в порядке? Мэй?! — было последним, что пилот услышал, перед тем как захлопнулась дверь.

Все это никуда не годилось и абсолютно не укладывалось в привычную картину мира. Истинные пары, собственная взбесившаяся птичья сущность, внезапная тяга к ворону… она-то откуда взялась? В этом калейдоскопе мыслей и ощущений внезапно нахлынувшее возбуждение пугало целомудренную натуру Мэя больше всего. Доковыляв до душа и врубив ледяную воду, он залез под лейку прямо в чем был. Ручейки потекли поверх мелкого отросшего на плечах и скулах пера, намочили волосы на голове, заструились по коже спины, живота. Все тело тут же покрылось мурашками. Мэй закрыл глаза, собрался с мыслями и попытался успокоиться методом, который был известен ему лучше всего.

Вспомнил тепло и зелень хвойного леса.

Солнце на траве, стрекот насекомых и пение птиц.

Запах цветов и трав, изо всех сил берущих свое в скоротечное лето.

Вода текла, смывая жар желания, и мутную взвесь мыслей. Мэй начал медленно приходить в себя, снова становясь тем Мэем, которого он знал чуть более двадцати лет. Размотав ленты, он опустил их на пол рядом с душевой, уперся лбом в стену под лейкой и стоял так неведомо сколько, закрыв глаза, пока «Стелия» не пиликнула о возможном переохлаждении и не добавила в поток горячей воды. В дверь тихо поскреблись и донесся приглушенный взволнованный голос Августа.

— Ты там как?

— Я… нормально. Все хорошо, — голос дал петуха.

Выключив воду, Мэй выбрался из душа и подобрал ленты. Подошел к шкафу-сушилке, чтобы засунуть их внутрь.

— Боксы прибыли, я свой разобрал. Я отойду ненадолго, твой бокс сразу за дверью.

— Понял, иди…

На автомате он развешал ленты в шкафу, закрыл дверцу и в каком-то ступоре с минуту рассматривал себя в зеркало, висевшее на внешней стороне. Он стоял близко, поэтому мутации, подгоняемые наступающим совершеннолетием, были видны в мельчайших деталях. Пух на лице почти весь сошел, вместо него большая часть была убрана мелким серебристо-белым пером. Поднимаясь по скулам вверх, под нижним веком и дальше на виски — оно придавало глазам слегка раскосую форму. Радужка глаза начала понемногу желтеть, и Мэй ощущал, что за прошедшие пару дней его зрение стало острее.

Рассматривая себя, он задумался, что вообще знает о взрослении, мутациях, альфах, омегах и истинных парах… особенно о последних. Получалось, что не так уж много. Что-то слышал в школе, о чем-то рассказывали родители, но сам он вопрос не изучал никогда.