— Что теперь будет? Нас накажут?

Мэй натянул на голову шлем синхронизатора, готовясь перехватить управление, и теперь, ожидая от Августа отмашки, внимательно наблюдал за его действиями.

Ворон на секунду оторвался от терминала и задумчиво глянул в потолок.

— Не думаю, — тяжело вздохнув, выдал он, — мы слишком ценны, да и я уже в некотором смысле наказан. Но не зацикливайся на этом, главное сейчас — долететь до медблока, а мне — пережить эту ночь.

Ворон засунул планшет обратно в сумку и протянул руку к своей панели управления, над которой высветился экран разблокировки. Глянул на Мэя:

— Готов?

Мэй улегся на торпеду и коротко кивнул, глядя в несущуюся навстречу ночь. Ворон вырубил автопилот, «Стрекоза» мягко дала напряжение на оба рычага управления, отдаваясь приятной тяжестью в руках пилота. Мэй довольно улыбнулся себе под нос — корабль ожил.

***

На снег они высадились за десять минут до полуночи, судя по «Стрекозьему» таймеру. Вырубив все системы и обесточив корабль, ворон ураганом слетел со своего места и на бегу сорвал с себя остатки одежды, оставив только неизменную сумку, которую примотал к голому бедру. Мэй кинулся было помогать, но ворон кивнул на дверь шлюза и поторопил:

— Быстрее, — его била крупная дрожь. — Открывай, открывай!

Цифры на таймере обнулились, и полночь наступила ровно тогда, когда они вывалились на чуть подтаявший под «Стрекозой» наст. Мэй тащил ворона, перекинув его руку через шею, стараясь не наступить напарнику на ноги и сильно не подгонять. Август тяжело и сбивчиво дышал, запинаясь на каждом втором шаге. Несмотря на мороз, на висках у него собрались капли пота, все его худое, жилистое тело источало жар.

— Опусти меня тут, — потребовал ворон в пяти метрах от входа в медблок, — прямо на снег. Мне понадобятся вода и воздух Морры.

Мэй, придерживая его одной рукой, осторожно стянул одеяло. Усадил ворона на жесткий наст, придерживая за талию, и присел на корточки рядом, ожидая дальнейших указаний. Август глянул на него мутным, лихорадочным взглядом. Моргнул, продержав глаза закрытыми чуть дольше положенного, откинулся голой спиной на твердый наст и, откашлявшись, сказал:

— Когда завершится мутация, оттащишь меня в медблок. Скорее всего я — альфа, но если вдруг выяснится, что я — омега, вколешь мне супрессор, течка нам сейчас не нужна, — ворон замолк, задумчиво покусывая губу.

Закрыл глаза.

По телу его волнами пошли первые признаки изменений. Прокатились по груди, по шее вверх: под смуглой кожей каркас наливался мышцами, дернулись, расправляясь, перья. Август молчал, и Мэй на секунду расслабился, когда ворон открыл глаза и, приподнявшись на локте, начал шарить в набедренной сумке. Вытащил планшет, вручил Мэю, снова засунул под клапан пальцы и через секунду выудил откуда-то из холщовых глубин знакомое круглое драже.

— Это то, что я думаю? — мгновенно очнувшись ввиду адреналинового прихода спросил Мэй.

— Ага, — кивнул ворон, — была не была!

Он закинул таблетку в рот, с хрустом раскусил и пожаловался:

— Горькая, — сглотнул вязкую слюну. — Не хочется оставаться совсем уж пернатым. Главное — не трогай меня, пока все не закончится, лучше отойди на пару шагов, — сделал паузу, и добавил, — со мной все будет в порядке. Извини, что придется на это смотреть.

Мэй поднялся и помедитировал немного на растянутого на снегу ворона. Его хрупкая темная фигура пошла рябью, когда в нагрузку к возрастной мутации вступил в силу адаптоген. Пилот сделал шаг назад, потом второй, когда начали трансформироваться ноги. Как и у Мэя — от ступней до коленей и дальше вверх.

Со стороны это выглядело завораживающе. Завораживающе и кроваво: кости с хрустом ломались, буграми шла кожа, через которую прорастал черный мех. Мэй зажмурился, когда начал деформироваться череп — лопалась и скручивалась подхваченная изменениями кожа, и окончательно закрыл глаза, когда у ворона с хрустом вытянулась челюсть, и начали отрастать острые, блестящие от слюны и крови клыки.

***

Август дышал тяжело, лежа на спине и глядя в ночное небо широко открытыми глазами. Вяло шевелил хвостом со слипшейся кисточкой из перьев на конце. Снег под ним успел подтаять, снова остыть, и теперь ледяная каша медленно смерзалась жесткой коркой. Мэй поежился, даже смотреть на это было неприятно, не говоря уже о том, чтобы в этом находиться, поэтому он поднялся с места, перекинув через руку одеяло и подошел к лежащему Августу. Тот навострил уши и скосил на него глаза.

— Значит, феррах, — сказал Мэй, любуясь изящной мордой Августа, — красиво.

Ворон приподнялся на локтях, сунул руку между лап и, не обнаружив признаков течки и текущей по шерсти смазки, с видимым облегчением выдохнул.

Мэй ухватил протянутую руку, помогая Августу подняться. Ворон втянул когти, потянулся, отряхнулся, очищаясь от намерзшей кроваво-бурой ледяной крошки. Ухватившись за плечо Мэя как за опору, сделал на новых лапах осторожный шаг вперед, еще один.

— Ну да, феррах, теперь ты это знаешь.

— Как себя чувствуешь? — поинтересовался Мэй, помня в каком шоке он был после подобного испытания.

— Планшет. Где мой планшет? — встрепенулся Август. Забрав и судорожно прижав к себе, уже спокойнее ответил:

— Нормально, наверное. Пока что не понимаю. Пошли, зайдем внутрь, умыться хочу.

Десятью минутами позже, усадив ворона на перевязочный стол, Мэй внутренне усмехнулся сложившейся ситуации и ожидаемо возникшему чувству дежавю. Разложил по поверхности под левой рукой необходимые салфетки и инструменты. Провел кончиками пальцев по своду стопы ближайшей лапы. Август вздрогнул, и Мэй тут же отдернул руку, поднял взгляд на воронову морду. Тот полулежал, уперевшись спиной в приподнятый подголовник стола. Откинув уши. Тихо дышал и смотрел куда-то в сторону от Мэя, как будто боялся пересечься с ним взглядом. Кажется, нервничал, но скрывал, хотя его с головой выдавал мечущийся по пластиковой поверхности кончик хвоста.

— Я буду осторожен, — на всякий случай предупредил Мэй, — не бойся.

— Я не боюсь, — буркнул Август и сложил спереди руки, прикрывая наготу, — и я готов, можешь начинать.

Мэй вынул салфетку из пачки и осторожно провел по лапе, очищая от последствий стремительного взросления. Повторил несколько раз, любуясь тем, как начинает блестеть черная шерсть. Ворон лежал не шевелясь и, кажется, наблюдая. Мэй, стараясь не смотреть на морду ферраха, сосредоточившись на движениях, очищал лапы Августа сантиметр за сантиметром. Череда действий была почти медитативной, Мэй отгородился от всего, что находилось вокруг. Мир сузился до мягкого, короткого меха под салфеткой и мелькающих над ней рук. Все выше и выше, от подобранных пальцев он дошел до колен, потом до бедра.

Прервался.

Смял и выкинул салфетку в утилизатор, вытянул новую из пачки.

Потянулся и застыл в сантиметре от теплой, велюровой поверхности лапы.

Чувство дежавю, преследовавшее с момента входа в медблок, вдруг усилилось в несколько крат. Мэй медленно поднял глаза и, как в первый день встречи, по-новому и одновременно по-старому увидел ворона — зрачки, черные как смоль, разлились по радужке, не оставляя каемки. Черный ежик из перьев на голове и тонкий запах металла. Только в этот раз четче, осязаемее. Не смешанный с запахом капитана.

Ворон глазел на него, не отрываясь, полуприжав уши и, кажется, готов был зашипеть. Или замурчать. Мэй не очень разбирался в выражениях эмоций кошачьих. Не понимая, как разрядить обстановку или еще больше ее накалить, Мэй высказал то, что давно вертелось на языке, что давно следовало озвучить:

— Ты так здорово пахнешь, — признался он наконец-то, наблюдая, как выражение кошачьей морды меняется на недоуменное. Ворон медленно навострил уши, заметно расслабил покрытые перьями плечи. — Я все хотел сказать, но почему-то молчал.

— И как давно? В смысле, как давно ты это понял?

— Не сразу, — честно признался Мэй, — сначала ты пах только в присутствии капитана, и поэтому я не понял, что твой запах — твой. А потом уже сам по себе. Это что-нибудь значит? Ты о таком когда-нибудь слышал?