– Неужели? – отстранилась от неё Оксана.
– Беги скорей домой, – потребовала старая цыганка, – неси любое золото, тогда беду отведу.
– Я же сказала, ничего у меня нет. Я только что приехала сюда. К сестре в гости.
– Не жалей. Смотри, проклятье на тебе останется, – грозно пообещала ей третья, в коричневой юбке с красными розами.
– А серёжки, – погладила её по плечу первая, – снимай серёжки тогда золотые.
– Матерь Божья Пречиста, – в отчаянии прошептала Оксана, не зная, что делать.
– Снимай, а то вся почернеешь! – посулила ей третья, подступившая слева.
– У меня только одна серёжка осталась, – как бы извиняясь, соврала она.
– Тем более, не жалей, – уставилась в глаза ей старая цыганка, – и матерь божья дарует тебе милость.
Отведя в сторону длинные русые волосы, пальцы Оксаны невольно сами потянулись к мочке левого уха. Сняв серёжку, отлитую в форме сердечка, она протянула её старой цыганке.
– Заверни её теперь в бумажку, – сказала та.
– Какую ещё бумажку? – не поняла Оксана.
– В денежную. В самую крупную купюру, что у тебя есть.
Оксана вынула из бокового кармашка сумки двадцать гривен.
– Мало, – мотнула головой старая. – Крупную, я сказала. Это для дела надо.
Оксана вздохнула и вытащила из другого кармашка заначку в двести гривен.
– Заворачивай скорее!
Завернув золотую серёжку в розовую купюру, Оксана сложила её квадратиком и отдала «лесю» цыганке. Взяв свёрнутый пакетик, та поочерёдно приложила его к животу, к груди и ко лбу Оксаны, а затем к левому и правому плечу, сопровождая сие действие скороговоркой:
– Даю тебе счастье, даю тебе любовь, даю тебе разум. Не на год, не на два, а на все века. Забираю от тебя проклятье, забираю от тебя беду. Да сгинут они навсегда.
Дунув на свёрток, она мигом сунула его в один из потайных карманов своей объёмной юбки.
– Всё, иди, – добавила она, – и ни о чём не жалей. Всё что отдала, вернётся к тебе вдвойне.
Лишившись за одну минуту одной серёжки и двух сотен гривен, но зато в надежде обрести вечное счастье и вечную любовь, девушка в алой блузке и чёрной юбке ошеломлённо побрела по переходу на жёлтый свет. И тут важны были цвета, вернее, сочетание цветов.
Мы верим в любовь
«In love we trust». Табличка с такой надписью на английском языке, чем-то похожей на девиз «In god we trust» на долларовых купюрах, висела над головой Агнии. Ещё две таблички висели справа и слева от неё – «Бог есть любовь» и «Любовь превыше всего».
Как и подобает гиду, она сидела в одиночном кресле, установленном при входе в салон таким образом, чтобы видеть лица всех своих подопечных. Недостатком такого расположения являлось то, что сидела она спиной к водителю и не могла видеть всего, что происходило по ходу движения.
– Унгвар, – продолжала она свой рассказ, – застроен преимущественно двух-трёхэтажными зданиями. Поэтому многие культовые сооружения видны прихожанам с любой точки города. В самом центре возвышается костёл святого Юрия.
– Святого Юлия? – переспросил сатир Юлий, как бы очень удивившись.
– Мне кажется, вы очень большого мнения о себе, – осадила его Агния.
– Вам не кажется, – не остался в долгу козлоногий.
– Вон его башня над крышами торчит! – показала Агния рукой.
– Офигительно похожа на лингам, – подметила гарпия Карма, сидевшая у окна.
– Я бы даже сказал, – добавил сатир Юлий, – похожа на мой лингам.
– Что, действительно, похожа на твой? – иронически спросила у него длинноногая плеяда Хелен, которая сидела слева у окна и не видела костёл. Её высокие коленки вплотную упирались в спинку стоявшего перед ней кресла.
– А ты посмотри, чтобы сравнить! – усмехнулся сатир.
– Не хочу, – покачала головой плеяда.
– Да, охренительно похожа, – подтвердила фурия Ульяна, разглядывая башню, – при этом видно, что это явно обрезанный лингам.
– И он нависает над всем городом, – многозначительно заявил о. Владимир.
– Скорей не нависает, а стоит, – вновь не удержался козлоногий.
– Юлий! – осекла его сидевшая напротив плеяда Хелен. – Что за манера видеть во всём свой утлый челн?
– Я не ослышался? – поднял брови силен.
– Ты ослышался, – пояснил ему Юлий. – Хелен имела в виду мой член. Но разве я первым обратил на это внимание?
Не обращая внимания на вспыхнувшую перепалку, Агния продолжила:
– Но самой главной доминантой города, видимой отовсюду, являются две зелёных башни Крестовоздвиженского кафедрального собора, мимо которого мы сейчас проезжаем.
– Ой, сколько тут цыган! – удивилась наяда Эвелина, заметив перед входом в храм целую группу пёстро одетых ромов, которые назойливо приставали к выходящим со службы прихожанам, нахально выпрашивая у них деньги.
– Да, в последнее время ромы полностью оккупировали наш город, – подтвердила Агния, – есть даже целый район трущоб, где они обитают – Радванка, куда лучше носа не показывать… но не будем отвлекаться. Кстати, на примере этого собора, которым владели вначале римо-католики, затем униаты, потом православные, а сейчас снова владеют греко-католики, можно убедиться, что свято место пусто не бывает.
– А православные храмы у вас есть? – спросил о. Владимир.
– Есть, но в основном они все расположены на левом берегу Ужа.
– А синагога? – неожиданно спросил панк-купидон Серж.
– Есть, и очень красивая, в неомавританском стиле. Правда, от неё осталось лишь одно здание. Местные власти… после того, как эльфов здесь практически не стало, превратили эту синагогу в областную филармонию, убрав с фасада магендовид и заменив скрижали завета на фронтоне на символ музыкального искусства – лиру.
– Выходит, что эльфов у вас нет? – удивился Серж. – Остались только музыканты?
– Ну, почему же? Жизнь постепенно налаживается… Кроме музыкантов это место посещают также многие местные художники, писатели и прочая творческая интеллигенция, – улыбнулась Агния. – Именно по их инициативе и открыли здесь недавно памятник жертвам Холокоста, который представляет из себя колонну, состоящую из нанизанных друг на друга шестиконечных звёзд. А на Хануку перед сквером ежегодно устанавливают светящуюся менору высотой в 6 метров и зажигают 9 свечей, чтобы они были видны отовсюду. Что же касается кафедрального собора, – продолжила она тараторить, – то его две башни-звонницы с вмонтированными в них часами-курантами построены в стиле ренессанса. При этом большой колокол, слышный отовсюду, бьёт каждый час, а малый – каждые пятнадцать минут.
– Это что же получается? – озабоченно спросил сатир Юлий, заставив многих усмехнуться, – он, что, и ночью будет трезвонить мне… каждые пятнадцать минут?
– Нет, на ночь его отключают … специально для брюзжащих обозревателей, – успокоила его Агния.
– Слава богу, – воспрянул духом Юлий, – а то я уже собрался покупать себе беруши.
– Я не понимаю, мы сюда на экскурсию приехали, или как?– съязвил сидевший на одиночном сиденье панк-купидон Серж. Ему было явно скучно одному.
– Всё зависит от вас, – ласково и снисходительно ответила ему Агния, – на экскурсию вы сюда приехали или как.
– Я имею в виду, когда мы непосредственно перейдем к делу?
– То есть к самой…любви, – поддержал его пан Тюха, слегка заикнувшись.
– К любви мы перейдём ближе к обеду, – сообщила всем Агния, – когда состоится представление участников и распределение их по парам.
Серж вновь демонстративно заткнул уши чёрными наушниками и отвернулся к окну.
– Правда, – продолжила Агния, – хочу вас заранее предупредить… во избежание возможных недомолвок… что поскольку многие из вас в настоящее время или замужем, или женаты, или живут в гражданском браке…
– Ну, вот зачем так сразу выдавать всем конфиденциальную информацию, – сконфузился пан Тюха, и щёки сразу на его лице предательски заалели.
– Пан Тюха, рано или поздно это всё равно перестанет быть секретом.
В это время совершенно некстати зазвучал гимн, под звуки которого всем тут же захотелось встать. Пан Тюха по привычке приложил руку к груди, после чего выудил из заднего кармана джинсов смартфон и тотчас приложил его к уху: