– Аяя! Не бойся! – крикнул я, приземляясь недалеко от неё, но не совсем рядом, я не хотел увидеть страх в её глазах.

– Не подходи, Арий! – воскликнула она, отступая выше по каменистым и всё же поросшим травой крутым склонам горы. – Не приближайся…

– Не бойся меня, – не крича, сказал я и бросил ей туфли, потому что ободрать ноги на этих кручах она сможет с первых же шагов.

– А ты не подходи, – сказала она, всё же отодвинувшись ещё на несколько шагов.

– Я стою, не двигаюсь, Аяя, остановись, – сказал я.

Она остановилась, но всё же готовая ещё отступить или снова улететь.

– Зачем ты здесь? Чего ты хочешь? – спросила она, вглядываясь в меня, словно с трудом узнавая. – Диавол всё же предал меня?.. Что ж, вероломство Его изобретение… Ты…что… убить меня… убить хочешь?..

– Убить? – мне стало дурно, словно вся кровь разом оттекла от головы и сердца. – Ты могла подумать, что я хочу убить тебя? Что я могу…? Могу этого хотеть…

…В его голосе что-то дрогнуло, и словно обнажилась разверстая трещина, как рана. Я нанесла её… Арик… и в глазах мелькнуло… чего я не видела так давно, что решила, что этого и не было вовсе никогда… или этого никогда раньше не было? Боль, спрятанная доселе глубоко-глубоко, но неизжитая, жгучая. Что он станет делать с этой болью?

– Тогда… для чего ты… для чего явился?

Он опустил руки и плечи, пожал плечами, развернув ладони.

– Я не знаю, Аяя… Наверное, я не могу жить без тебя.

Я села на землю и верно, хоть и поросшую пучками травы, но сухую и острую, и собралась обуться.

– Можешь, не лги, ты без меня прожил почти одиннадцать веков, – сказала я, отряхивая ступни, в которые впились мелкие камешки.

– То не была жизнь, то…

– Не надо, – перебила я, поднявшись на ноги. – Не надо мне… говорить, как это не жить… Я лучше тебя это знаю… я здесь…

– Тогда… – он шагнул было ко мне, светлея лицом.

Как мне хотелось броситься ему в объятия! Снова утонуть в своей любви к нему, позволить ей снова жить, дышать и петь… обнять его сейчас, зажмурившись от счастья, почувствовать его тело, его руки, его чудный запах… Но нет, то всё обман и наваждение, всё то же наваждение, что длилось две сотни лет… обман и самообман… как долго я обманывала себя и ждала его возращения, что его сердце оживёт, откроется для меня, а оно камнем лежало в его груди, белым камнем, который ничего не принимает, и всё отталкивает, даже свет… и моя любовь соскальзывала с этого камня. Я не обольщаюсь, я не светило, не солнце и не звёзды, она соскальзывала как вода, даже не смачивая поверхность… и всё после стольких лет растворения друг в друге, он вдруг вытолкнул меня… Пусть я нехороша, пусть я вовсе не Богиня и не ангел Любви, как бы много все не говорили об этом, но я любила его всегда, и он всегда это знал…

Нет… нет, никаких объятий, не смотреть в его глаза, которые топят в себе… всё это тупик, ловушка, из которой выход только вот такая смерть при жизни…

– Не приближайся, Арий! – сказала я, снова отступая и вытянув руку.

– «Арий»… – проговорил он. – Не назовёшь больше Огнем?

– Огнь выжег меня дотла…

– Прости меня, Аяя…

– Не надо! – закричала я.

Как он не понимает, что мне больно даже слышать его голос! Моё сердце полно им, до сих пор вся моя душа, в каждом её уголке он, и… я едва могла дышать через всю эту заполненность… столько лет я рвалась на части между тем, чтобы броситься назад к нему, забыв обо всём, и его холодными глазами, которые как стеной отодвигали меня. И вот он… вот он передо мной, поглощает меня своими глазами, и то не холодная вода теперь, не лёд… и я тону, тону в них… ещё немного и я почувствую его тепло на расстоянии… какое же мучение… я думала, что уже не буду чувствовать этого никогда… я так надеялась, что омертвела. Но, оказывается, я жива и это очень больно…

Я задыхалась, так быстро стучало сердце, захлёбываясь, я задыхалась, мне казалось, я упаду… но если я упаду, он коснётся меня… а ничего страшнее и непоправимее этого не было.

– Нечего прощать… нечего… всё… Всё прощено и забыто… Всё забыто, прошло… и ничего… ничего нет… Зачем ты здесь?

– Чтобы видеть тебя.

– Невеликая радость, подумаешь… Ты двести лет не мог смотреть в мою сторону… без отвращения…

– Отвращения?!

– Отвращения… ещё… презрения… ненависти… не знаю…

– Да ты что, Яя… я… я же…

– Не надо этих слов, Арий. Ни слова… о… о любви… я не могу более этого слышать и… думать… Не надо больше… – я готова заплакать, но надо было держаться…

– Аяя… что хочешь, делай со мной, что хочешь, но…

– Я ничего не хочу. Ни-че-го не хо-чу.

– Ты не любишь меня больше?

– Считай, как хочешь… Что не люблю, что не любила, что притворялась, что изменяла, что… что… теперь я просто ничего больше не хочу. Я здесь отдалась безвременью и небытию насколько могла. Нет смерти для меня, я умерла вот так.

– И меня тем убила… Почему, Аяя?..

…Она побледнела, выпрямляясь, словно я ударил её.

– Почему?!.. – в её голосе дрогнули струны, обрываясь и замолкая. И она заговорила, торопясь, дрожа и мелко просеивая слова, – Да, нет причин… Ничего нет, и ничего не было… Всё прошло, всё закончено, не о чем говорить.

– Боги… прости… Я не то… не то хотел сказать, вся вина на мне…

– Нет никакой вины, просто всё кончилось, Арий. Забудь меня, как забыл, что было когда-то, и возненавидел меня… теперь забудь и ненависть, и месть.

Как страшно… что она так думает обо мне… кем я был, что так изранил её, отправил сюда на добровольную смерть…

– Я и не думал мстить… – бессильно произнёс я.

– Всё ложь! «Не думал»…Сейчас не думал, после вспомнишь.

– Да нет же!

– Всё, кончено! Всё… всё, Арий…

– Яя!

– Кончено! Я не вернусь. Никуда не вернусь… никуда… Ни в долину, ни… Я умерла, так и считай. Это мой загробный мир, меня нет больше нигде и ни для кого, особенно для тебя… Забудь меня.

– Ты что говоришь?! Что ты говоришь… «забудь»… я жив и во мне жива ты.

– Нет! Забудь это! Нет меня!..

Ветра и штормы носились вокруг острова, вспенивая волны, срывая их верхушки, набрасываясь на берега злыми укусами, не давая лодкам добраться до нашего городка. Рынок из-за этого не работал, но в лавках по улицам припасы оставались. Сей день опасно было выходить на нижние и самые верхние улицы, любой пешеход рисковал быть смытым волнами или сброшенным ветром в море, такой бушевал шторм. Ветер бросал в стёкла брызги, и казалось, что это не дождь, а брызги морских волн долетают до наших окон, интересно, сколь долго этот ужас продлиться?

И не помешает ли это Арику вернуться оттуда, куда он отправился за Аяей. Он сказал, что обернётся за пару дней. Я не говорил с ним, он сказал это Вералге. Я не хотел говорить с ним, и даже смотреть в его, хитрой бестии, лицо я тоже не хотел, потому что иначе я не сумел бы сдержаться и разбил ему его. Его самодовольный вид, его уверенная наглость, его радость, всё это бесило меня.

Я не мог забыть того Арика, каким он был всегда и каким он стал, когда я его нашёл в его долине. Теперь я не видел своего брата, это был нахальный мерзавец, похожий на него, который посмел говорить о том, что Аяю надо наказать. Он станет наказывать Аяю! Он! Или кто-то из этих станет наказывать её за то, до чего он её сам и довёл! И объявил Аяю преступницей, требуя какого-то там наказания! Мерзавец! Проклятущий мерзавец!

– Не надо Эрбин, не злись на брата, что бы ни происходило, вы единственные из нас, кто друг другу родня, – сказала на это Рыба.

Я покачал головой, не соглашаясь, за много лет Арик не придумал, как попросить прощения. Не у меня, хотя передо мной он виноват как никто, но перед Аяей, за всё. За всё. За то, что лишил её ребёнка, а после дома, и своей преданности. Своей преданности, вот это главное преступление. На кого полагалась Аяя? Кому доверяла безоговорочно, всегда, кому? Кто стал для неё всем и он, этот человек, главный в её жизни, её бросил и предал настолько, что она сбежала от него, как сбегают из темницы. Вот в чём его главное преступление. И этого я ему не прощу. Как и моей испоганенной судьбы. Как счастлив я мог бы быть… я всё потерял, а он взял и испортил то, что я сам ему отдал: возможность любить и быть с той, кого он так добивался… Вот за это я его ненавижу. Ненавижу.