Знаете, что мы увидели? Если бы я сама не была предвечной и не видела самых разных чудес, в том числе творимых моими близкими, но то предвечные, а это совсем юный, курносый белокурый парнишка, в котором сомневается Вик, и уже почти перестала сомневаться я. Так вот, впереди мелькнула рыжая спинка лисы, в ужасе бегущей от нас, не только мы, но и остальные уже увидели её, и полетели стрелы. И Василько… не оглядываясь и даже не глядя, он просто поднял руку и поймал на лету несколько из них, другие, я слышала, со свистом пролетели мимо и воткнулись в стволы или просто в землю. Я обернулась на Викола и по тому, как он побледнел, я поняла, что и он увидел то же. Василько не дал убить лису…

– Почему ты остановил не все стрелы? – спросил Викол, когда мы ночью пришли к Василько, который ночевал в конюшне, как и положено.

Василько, спавший в сене, прикрытый тулупом, приподнялся на локтях, недоумённо моргая спросонья. Но до того как он попытался возразить, Викол поднял руку и произнёс:

– Не пытайся спорить, мы видели, – Вик обернулся на меня, стоявшую за его спиной, и я кивнула, подтверждая его слова.

Василько сел, со вздохом всплеснув руками.

– Меня выпорют или… как казнить станут?

– Не станут. Не видел больше никто, – сказала я.

А Вик продолжил:

– И никто ничего не понял. Так почему ты остановил не все стрелы?

Василько посмотрел на нас снова и сказал:

– Не все летели в лису.

Я усмехнулась, когда Викол посмотрел на меня.

– Так ты знал, куда точно попадёт каждая стрела?

Василько пожал плечами и кивнул, опустив голову.

Тогда Вик с видом мудрого наставника сел рядом, и сказал, многозначительно почистив горло:

– Вот что… Мы должны открыть тебе одну тайну, Василько. Но… это потребует времени. Мы должны уехать отсюда вскорости, мы выкупим тебя у князя…

– Я свободный, не раб, – с достоинством сказал Василько, выпрямляясь.

– Ну тем паче. Тогда спрашиваю тебя напрямую, коли ты свободный юноша, а не раб, поедешь с нами?

– Зачем мне с вами ехать, я ведаю про вас только, что вы книжники. И что в церковь ходите, но молитесь, будто не как все… А вдруг сманите на что дурное, вроде чернокнижия. Это я не согласный.

Вик посмотрел на меня, потому что в том, что касалось молитв, это была правда, нам с ним трудно было молиться на кресты и иконы, изображавшие тех, кого мы знали в лицо… Но заметить это можно было, только если очень внимательно вглядываться, если быть, по-настоящему, проглядливым и очень умным. За столько веков, что христиане правили Европой, никто ни разу не заметил, что в том, как мы с Виколом крестимся и кладём поклоны, есть что-то не как у всех. Притом, не могу сказать, что мы были неискренни, я уважала память об Ивусе, и к самому Ивусу я относилась с сочувствием и симпатией, но за прошедшие века люди успели так много навертеть вокруг него и всей той истории, так много переврать и извратить, что самому Ивусу, светлому человеку, это совсем не понравилось бы. А уж, сколько было пролито уже крови, и прольётся ещё, якобы во славу его имени… Вот, например, раскол церквей, произошедший больше века назад, когда, поспорив, как правильно возносить Христа, восточная и западная ветвь рассорились навсегда, и начались Крестовые походы один за другим, якобы для освобождения Гроба Господня… Ох, войн становилось всё больше и всё чаще их прикрывали благими целями и самыми светлыми именами.

– Что же ты заметил?

– Заметил. Но… то, что узрел я, смогут узреть и все другие. Вы какие-нибудь… демоны? Или нет, колдуны?

– Нет, Василько. Мы такие, как ты, а ты, такой как мы. Мы – предвечные. Не колдуны, не боги, мы люди, но мы… немного особенные, – сказала я, улыбаясь.

– И ты такой. Поэтому тебе не надо бояться, – сказал Вик.

– Я и не думал бояться вас, – хмыкнул Василько, высокомерно, как и положено юнцу, вроде него, а светло-голубые глаза при этом тревожно блестели, он, думается, решал в голове, сразу убежать от двух опасных чернокнижников или безумцев, он не понял пока, или всё же дослушать.

– Не боишься, и отлично. Если ты не боишься и поедешь с нами, мы сможем рассказать тебе многое о тебе самом, и…

– И ты узнаешь других, таких как мы, как ты. Для начала я дам тебе несколько книг об этом, о нас.

– Книг? Если есть такие книги, почему никто о вас не знает? Я не слышал ни разу…

Викол засмеялся:

– Это тайное знание, только для тех, кто посвящён. Обычный человек не способен даже увидеть те письмена. Так, что нам не придётся доказывать, что ты наш, ты сам поймёшь это.

– А если нет?

Викол усмехнулся:

– Тем проще, значит, ты обычный человек, и наш разговор ты забудешь, словно видел его во сне.

Василько смотрел на нас, не понимая, верить или уже начать думать, что он спит и всё это грёзы.

– Когда ты родился, ты знаешь? – спросила я.

– А?.. да… на… На яблочный Спас.

Я посмотрела на Вика, что ж, время ещё было.

И едва мы подумали, что время до весны у нас есть, как пришли веси о том, что Арий приехал на север Франции, в небольшой городишко на острове Мон-Сен-Мишель, где теперь обретались Эрик, Агори, Дамэ и Рыба. Эту весь принесла Басыр, она сказала, что Арий едва явился туда, потребовал, чтобы собрались все, потому что грубо нарушен один из законов предвечных, и необходимо принять решение всем вместе. Так что всё складывалось так, что нам суждено было собраться всем вскорости.

Не дорогами, как предполагали, мы теперь двинемся в путь, а переместимся немедленно. И времени на раздумья и сомнения у Василька уже не было. Но он не стал отказываться. Как и все предвечные, они имел живой и даже не даже немного авантюрный склад ума и характера, потому, конечно, согласился отправиться с нами.

– Меня должно обратить? – сказал Василько, в три ночи осилив все книги, что Викол, как и обещал, дал ему.

– Верно, Василько, именно так. Но теперь у предвечных существуют законы, и мы, собравшись вместе, введём тебя в наш круг.

– Но посвящает кто-то один. Не все.

– Верно то ж. Поэтому мы должны собраться все, ты войдёшь не просто в наш круг, ты войдёшь, зная, кто твои собратья по несчастью.

– По-несчастью? – удивился Василько.

– Ты поймёшь… – засмеялся Викол. – Ты выберешь сам, кто посвятит тебя.

– Что мне выбирать, вы нашли меня, вы и…

– Выберешь любого. Нас и то двое, – сказала я. – А там ещё красивые женщины…

– Ты, Вералга, краше всех красивых, на что мне выбирать, а Викол всех умнее и…

Я настолько расчувствовалась, что даже обняла его и потрепала по мягким волосам.

– Вот и хорошо, не придётся мучиться выбором…

Все собрались в Мон-Сен-Мишель, потому что сюда приехал Арик и объявил, что он обнаружил нарушение законов предвечных, которым теперь исполнилось тринадцать веков, во что не верилось, но то была истинная правда. Мы переехали сюда на этот островок, буквально осколок скалы среди залива, заполняемого во время прилива. А при отливе остров оказывался словно маленькая остроконечная шапочка на чьей-то лысине. Мы перебрались сюда из Испании, пережить очередной перерыв в тридцать лет.

Мир становился всё более многолюдным, всё более тесным, и при том всё более жестоким, и безумным, где преследуют всех, кто думает или молится иначе, кто отличается, незамедлительно обвиняя в колдовстве и ереси, новое словечко, появившееся в последние столетия, и всё меньше оставалось мест, где можно было жить таким как мы. Несколько раз между нами возникал вопрос, не вернуться ли на Байкал, но Агори, вспоминая тамошние снега и морозы, и всё, что происходило, бледнел и хмурился, умоляя не заговаривать больше об этом.

– Я понимаю вас, там ваша родина, но, право слово, давайте пока останемся где-нибудь, где нет слоёв снега высотой в два дома.

– Там потеплело уже, Агори, – улыбалась Рыба.

– Ой, не рассказывайте! – отмахивался Агори. – Здесь в вашей Европе везде холод, снег, долгие зимы, не то, что в моём Кемете, где всегда тепло и сухо. Но моего Кеми давно нет, там теперь всё иное, прежние Боги давно забыты, даже народа моего больше нет, его поглотили пришельцы с востока.