В ответ на это мистер Дейл сказал весьма немного. Он сел и в общих выражениях заявил о своем расположении ко всему семейству Имса.

– Вы знаете, Дейл, что я не мастер говорить и потому, чтобы не переливать из пустого в порожнее, обращаюсь прямо к делу. Разумеется, мы все слышали об этом негодяе Кросби и его поступке с вашей племянницей Лилианой.

– Это несомненно негодяй. Только чем меньше будем говорить об этом, тем лучше. Я бы не хотел, чтобы имя этой бедной девушки упоминалось вместе с именем этого подлеца.

– Но, любезный мой сосед, в настоящую минуту я должен упомянуть его. Бедняжка! Я хотел что-нибудь сделать для ее утешения и надеюсь, что сделаю. Знаете ли вы, что этот молодой человек был влюблен в нее еще до знакомства ее с Кросби?

– Как! Джон Имс!

– Да, Джон Имс. И право, я от души жалею, что он не овладел ее сердцем раньше этого мерзавца, которому вы позволяли гостить в своем доме.

– Что же делать, Де Гест, в этом я не виноват, – произнес сквайр.

– Нет, нет, нет! Так уж эти люди ведут себя в обществе, с одного взгляда не узнаешь их. Он был друг моего племянника, которого тоже винить нельзя. Жаль, очень жаль, что она с самого начала не знала чувств этого молодого человека.

– Может, она имела о нем совсем другие понятия, смотрела на него не так, как смотрите вы.

– Да, у этого молодого человека необыкновенно красивая наружность, он статен, плечист, с добрыми честными глазами и вдобавок обладает таким присутствием духа, какое встретишь не во всяком молодом человеке. В своих манерах он не похож на ученую обезьяну – словом, прекрасный молодой человек.

– Все это прекрасно, Де Гест, только теперь поздно.

– Вовсе нет, напротив, самая пора. Не должно быть поздно! Нельзя же, чтобы девушка отказалась на всю жизнь от супружеского счастья потому только, что ее обманул какой-то негодяй. Конечно, она немного погорюет. Сейчас я сам знаю: нельзя ей объявить, что у нее есть другой обожатель. Придет время, Дейл, придет время, свое время всегда приходит.

– Только ко мне и к вам оно никогда не придет, – сказал сквайр, и на сухих губах его показалась едва уловимая улыбка.

История их жизни была почти одна и та же: тот и другой любили в свое время, тот и другой испытали разочарование, а затем тот и другой на всю жизнь остались холостыми.

– Но оно приходило, – сказал граф с особенным чувством. – Было время, когда и нас пригревало солнышко, наша жизнь не была совсем постылой. Во всяком случае, вы и ее мать рано или поздно должны выдать ее замуж.

– Я не думал об этом.

– А я хочу, чтобы вы подумали. Я хочу расположить вас в пользу этого молодого человека и с этой целью намерен быть с вами откровенным. Надеюсь, вы за ней что-нибудь дадите?

– Не знаю, – отвечал сквайр, почти оскорбленный подобным вопросом.

– Все равно, дадите ли вы или нет, но Имсу я кое-что дам, – сказал граф. – Я бы не вмешался в эту историю, если бы не имел намерения взять на себя роль его благодетеля, и это дает мне право спрашивать. – Говоря это граф, выпрямился во весь рост. – Если этот брак состоится, то в денежном отношении будет для вашей племянницы совсем не плох. Мне приятно будет наградить Имса, но еще было бы приятнее, если бы она могла разделить с ним эту награду.

– Она должна быть премного вам обязана, – сказал сквайр.

– Она и была бы обязана, если бы узнала молодого Имса. Надеюсь, впрочем, придет время, когда она его узнает. Надеюсь также, что мы вместе желаем им счастья и что вы будете благодарить меня за то, что я помог их счастью. Не отправиться ли нам теперь к леди Джулии?

Граф чувствовал, что не вполне преуспел в своем деле, и что его предложение было принято довольно холодно, он мало надеялся, что в течение дня сумеет изменить положение в лучшую сторону даже с помощью самого прекрасного портвейна.

– Полминуты, граф, – сказал сквайр. – Бывают дела, в которых я не способен быстро соображать, к числу таких дел относится и это. Позвольте мне подумать, о чем вы говорили, и потом побывать у вас.

– Извольте, извольте.

– А теперь за ваше участие в этом деле, за ваше великодушие и доброе сердце позвольте выразить вам самую искреннюю благодарность.

Сквайр низко поклонился и последовал за графом.

Граф Де Гест все-таки чувствовал, что беседа не увенчалась желаемым успехом. Судя по характеру сквайра и некоторым его странностям, со своей стороны мы можем сказать, что в деле подобного рода нельзя было рассчитывать на успех с первого раза. Он сам объявил, что в серьезных вопросах соображает медленно. Как бы то ни было, граф был разочарован, но, если бы он мог читать в сердце сквайра, его разочарование не было бы так сильно. Мистер Дейл видел, что с ним поступают великодушно и что граф делал предложение, собственно, из особенной симпатии к Джонни и Лили, но не в его натуре было соглашаться немедленно на всякого рода предложения. Поэтому он вошел в гостиную с холодным, спокойным лицом, заставлявшим Имса и леди Джулию полагать, что в кабинете ничего хорошего не случилось.

– Как ваше здоровье, сэр? – спросил Джонни, подходя к сквайру в величайшем смущении и произнося то, что ему велели, но без всякой осмысленности.

– Как поживаете, Имс? – отвечал сквайр самым спокойным и холодным тоном голоса.

После этого до приглашения к столу ничего не было сказано.

– Дейл, я знаю, вы пьете портвейн, – сказал граф, когда леди Джулия, после обеда вышла из столовой. – Если вы скажете, что такой портвейн вам не нравится, это будет означать, что вы ничего в нем не смыслите.

– Да, этому вину лет двадцать, – сказал сквайр, отведав портвейна.

– Прибавьте еще десяток, мне удалось запастись им пораньше, его не починали лет тридцать. Мне приятно предложить его такому человеку, как вы, который узнал его с одного взгляда. Дело другое Джонни. Для него все равно.

– Нет, милорд, не все равно. Мне кажется, он чрезвычайно вкусен.

– Чрезвычайно вкусен! Вкусно и шампанское, и имбирное пиво, и леденцы – для тех, разумеется, кому это нравится. Не хотите ли вы сказать, что можете различить вкус вина, когда у вас во рту пол-апельсина?

– Скоро и он войдет во вкус, – сказал сквайр.

– Двадцатилетний портвейн не придется ему по вкусу, когда ему самому будет столько, сколько нам, – сказал граф, забывая, что к тому времени, как молодому Имсу стукнет шестьдесят, двадцатилетнее вино еще больше состарится и станет как раз по вкусу пожилым джентльменам, как нынешний портвейн был по вкусу самому Де Гесту. Доброе вино до некоторой степени растопило сердце старого сквайра, но все-таки с его стороны ничего не было сказано насчет брачного заговора. Граф заметил, однако же, что мистер Дейл был очень любезен и внимателен к его молодому другу, спрашивал его время от времени о городской жизни и занятиях в управлении сбора податей.

– Работа трудная, – говорил Имс. – Если у вас в подсчетах получается хоть малейшая недостача, поднимется такая суматоха, пошлют за вами и смотрят на вас, как будто вы намеревались ограбить банк, для них ничего не значит держать вас в присутствии до пяти часов.

– Много ли вы имеете времени для завтрака и для прочтения газет? – спросил граф.

– Не больше десяти минут. Газета во время присутствия побывает в двадцати руках, а это как раз приходится по десять минут на человека, что касается завтрака, то мы довольствуемся бисквитом, обмакнутым в чернила.

– Обмакнутым в чернила? Что это значит? – спросил сквайр.

– А это значит, что вы должны его кушать и в то же время писать.

– Я о вас все узнаю, – сказал граф. – Сэр Рэфль Бофль – мой товарищ.

– Не думаю, что он знает о моем существовании, – сказал Джонни. – А вы хорошо его знаете, лорд Де Гест?

– Не видал его лет тридцать, но до того времени был с ним в хороших отношениях.

– Мы называем его Надуфль Крикуфль[5].

– Надуфль Крикуфль! Ха-ха-ха! Он всегда был таким, любит покричать, с большими претензиями, пустоголовый. Мне бы не следовало этого говорить в вашем присутствии, молодой человек. Перейдемте-ка в гостиную.