– Зачем тебе этот коммуняка? – поинтересовался у Жени Рома. Рома закончил ПТУ, у него имелась профессия мясника, но Рома предпочитал работать риэлтором.

– Да какой он коммуняка, – возразил Женя, – так… Надоели эти козлы…

– За что боролись, на то и напоролись… – возразил Рома. – Только всё равно Зюганов – коммуняка.

– А тебе-то что? – оборвал его Женя Маслов. – С твоей профессией при любой власти будет хорошо. Хоть при демократах, хоть при коммуняках.

Борис из соседнего отдела, парень лет тридцати, груболицый, неприятный, всегда сидевший за столом молча, – говорили, что раньше он работал вышибалой, а теперь специализировался на алкоголиках, – неожиданно вмешался в разговор:

– Да что вы, ребята, – коммуняки, демократы… Да все они пидоры… Вы видели пьяного Ельцина в Берлине? Про Шеннон слыхали?..[47] Выборов, скорее всего, вообще не будет. Ельцин никогда не отдаст власть. Им всё равно, как вы будете голосовать. Как в Советском Союзе. Всегда девяносто девять и девять десятых процента. Даже не считали.

Спорить с Борисом не хотелось – мурло… Но и наверху – мурло… Все молча встали из-за стола.

История с Женей Масловым не произвела на Игоря, как и на других, особого впечатления. Ушёл и ушёл. Конкурентом меньше. Его дело. Вполне вероятно, действительно уводил сделки, подозрения Козлецкого казались отнюдь не беспочвенными. Во всех агентствах недвижимости воруют, то есть уводят клиентов; бывает, уводят и сотрудников, даже целые коллективы. Тем более зачем агентам делиться с фирмой собственными вариантами, кровными? Странно было бы, если б эксперты не воровали, то есть не уводили варианты и не делали частные сделки. Здесь – кто кого, игра шла по понятиям, вечное перетягивание каната. «Инвестком» не защищал своих агентов, уволить в любой момент могли каждого, так отчего эксперты не должны были думать о себе? Тем более в стране, где воровали всегда, даже в строгое советское время. Ведь всё было народное, а значит, ничьё.

Игорь не раз слышал истории, как продукцию вывозили с заводов, перебрасывали через заборы, выносили в специально пришитых карманах; людей раздевали догола и досматривали, но, несмотря ни на что, находились умельцы, женщины использовали даже влагалище. С оружейных заводов со строгой охраной выносили детали и дома собирали оружие. Во время Великой Отечественной войны, рассказывали Игорю, на военный завод приезжали партийные чины и брали спирт, необходимый для производства боеприпасов. В стране, где не так давно за пять колосков давали десять лет и где всё принадлежало государству, где ещё недавно существовало крепостное право – при царях и снова при Сталине, в стране, давшей миру лозунг: «Грабь награбленное» – лозунг большевиков и рейдеров, тихо трансформированный слабыми в «Укради украденное», в стране, в одночасье родившей десятки тысяч бандитов, в стране воровской романтики и устойчивой уголовной субкультуры просто не могли не воровать. Тем более сразу после приватизации, то есть гигантских размеров жульничества, разделившего страну на два неравных лагеря – не на демократов и государственников-охранителей, но на тех, кто разворовывал, и на тех, кого обворовывали. Быть может, крупнейшей аферы в мировой истории.

Впрочем, эксперты или агенты – называйте, как хотите, в то время в «Инвесткоме» ещё не было разницы между агентами и экспертами, это позже агентам стали платить меньше, чем экспертам, – обычно уводили вариант, не подводя под это никакие теории, потому что всем нужны были деньги. Увести вариант считалось нормой. Как нормой считалось не платить налоги. «Инвестком» же налоги не платил, то есть платил, но самую малость. В договорах на оказание услуг, заключаемых «Инвесткомом», писали долларов двести, остальные деньги передавали по гарантийным письмам. Клиенты, когда им объясняли, зачем нужно писать гарантийные письма, понятливо кивали головами. Обманывать государство не считалось грехом. Глупо не обманывать того, кто дурачит тебя. Но если кто попадался или попадал под подозрение, того не принято было жалеть. Впрочем, обманывать государство было не так уж и опасно; государство обманывали все, и, следовательно, вероятность попасться была минимальной, к тому же от государства почти всегда можно было откупиться. В «Инвесткоме» же выгоняли даже без доказательств, нередко – по одному подозрению, а бывало, и заставляли платить. В «Инвесткоме», как и везде, жили по понятиям.

Игорь долго не уводил варианты и оставался честен перед «Инвесткомом». Вспоминая это время, после истории с Козлецким, он часто мучился вопросом: почему так? Всё ещё оставался глупцом-идеалистом? Ведь знал же, полной чашей хлебнул от свинцовых мерзостей жизни… Знал уже людей… Да, работа риэлтора ему нравилась, ему было комфортно в «Инвесткоме», надеялся сделать карьеру, и всё же… Козлецкий импонировал? Насчёт Козлецкого, пожалуй, у Игоря не было определённого мнения. Козла не любили, но он это откидывал, пока не обжёгся сам. Козлецкий интересовал Игоря мало, то есть Игорь подумывал, что хорошо бы найти к гендиректору дорожку, стать завотделом, но больше теоретически подумывал. А гад, не гад – для кого как. Игорь не был специалистом ни по интригам, ни по коммуникациям… И душеведом тоже не был никогда…

Единственное оправдание или, скорее, объяснение своей честности Игорь видел в том, что не очень долго проработал в «Инвесткоме». Требовалось сначала освоиться. Но что не думал о том, чтобы уводить варианты, не догадывался, что другие уводят, что в «Инвесткоме» есть иная, скрытая жизнь, вот это глупо… Да, он всегда был непрактичным… Привык витать в облаках… В свои сорок восемь, словно мальчик, полон был спортивного азарта. Хотелось стать лучшим риэлтором в «Инвесткоме». Стахановым[48] капиталистического труда… Мелкое тщеславие, прилипло что-то советское?.. Пустой ярлык… Хотя приятно, конечно… Синдром доски почёта… Да, идеалист… Но парадокс состоял в том, что он не мог стать Стахановым. В «Инвесткоме» в то время всё было устроено так, что ни один эксперт не знал, что делают другие, какие у них сделки и сколько они зарабатывают. Никакого соревнования, никакой доски почёта, голые доллары. Когда Игорь получал зарплату, он не успевал разглядеть чёрную ведомость. Да это ничего и не дало бы, потому что зарплату получали нерегулярно, только когда закрывали сделки.

Между тем дела у Игоря шли хорошо – примерно через полгода он начал надеяться, тайно конечно, что он, возможно, действительно лучший риэлтор в «Инвесткоме». Предполагал и надеялся, но знать не мог. Игорь попытался осторожно спрашивать у Валентины Антоновны, но она отвечала уклончиво, что это, мол, не подлежит разглашению. Чуть ли не коммерческая тайна. Секретность исходила от Козлецкого. Он, как чёрт ладана, боялся налоговой полиции.

Игорь не был любимчиком у Валентины Антоновны. Не делился с ней, такое даже не приходило ему в голову. Он оказался слишком наивен и непрактичен и не подозревал, что другие могут делиться, хотя, скорее всего, – делились. Но, увы, мысль, что можно делиться и состоять с заведующей в особых отношениях, пришла к нему много позже, когда Игорь уже не работал в «Инвесткоме». Вполне вероятно, что лучшие варианты Валентина Антоновна отдавала другим, тому же Жене Маслову, Володе и Нонне. Вероятно также, что отдельные сделки любимчики уводили на сторону вместе с Валентиной Антоновной. Но Игорь мог об этом только догадываться. Догадываться же он начал слишком поздно…

Заявки, поступавшие за день, на следующий день распределяла Валентина Антоновна. Их должен был передавать ей строго в руки специально уполномоченный сотрудник, но если Саблина отсутствовала, он часто оставлял заявки на столе. Между тем после первых успехов Игорь стал замечать, что заявки, которые выдавала для работы Валентина Антоновна, стали явно хуже, чем вначале. Происходило ли это преднамеренно, было приглашением задуматься и переоценить обстановку, результатом кумовства, как годы спустя предположил Игорь, или простой случайностью – этого Игорь Полтавский не узнал никогда. Мысли его пошли в совсем ином направлении. Валентина Антоновна приходила на работу довольно поздно, так что, если прийти пораньше, лежавшие на столе заявки нередко можно было просмотреть и выбрать самые лучшие. Парадокс заключался в том, что чрезвычайная секретность в начале цепочки при поступлении заявок, которые принимали специальные девочки, сидевшие в комнате под охраной, сопровождалась чуть ли не полной безалаберностью в её конце. Заявки учитывались не слишком строго, а может быть, и совсем не учитывались. По крайней мере, Валентина Антоновна относилась к учёту спустя рукава. Не исключено, что просматривал заявки и выбирал для себя не один Игорь…