Возвращаясь домой, на перевале я уже чувствовал себя более уверенно. Но попутчица с сыном все же поднималась на перевал пешком. Успешно преодолев высоту, дальше мы ехали спокойно и добрались домой вовремя.

Здания в поселке отапливались котельной. Специфика теплоснабжения на Севере в том, что теплотрассы в землю не закапывают, как на материке. Там же вечная мерзлота, толку-то закапывать. Тундру не обогреешь. Поэтому теплотрассы проходили между домов, между бараков над поверхностью земли. Делали специальные деревянные короба, туда укладывали трубы, засыпали опилками. В случае ремонта или аварии на теплотрассе короб ломали и устраняли неисправность. Затем его восстанавливали и вновь засыпали опилками. Брали опилки на пилораме в зоне.

Зона строгого режима располагалась недалеко от Омчака. За характерные полоски на одежде работяги между собой называли тамошних заключенных полосатиками. Как в песне: «И вот теперь мы – те же самые зэка – Зэка Васильев и Петров зэка».

Эта исправительная колония находилась в распадке среди сопок. Место словно специально выбрано: обзор во все стороны на несколько десятков метров. Сопки кольцом окружили лагерь.

Заключенные в лагере, кроме того, что пилили лес, шили рукавицы, утеплительные капоты на машины, фуфайки. Зеки на бартер делали ручки, браслеты, зажигалки.

Подъехал к зоне. Машину загоняешь в своеобразный предбанник. Ворота закрылись, и оказываешься, как в клетке: решетки впереди, сзади и даже сверху. Охранники все нерусские. Заезжаешь – машину капитально обшмонают, нет ли чего запрещенного, выезжаешь – все опилки проткнут специальными пиками, не спрятался ли кто.

На въезде в кабину садится сопровождающий, мужичок в годах из вольнонаемных. Он инструктирует: общаться с заключенными запрещено, выходить из кабины запрещено, брать/передавать запрещено.

Поехали с этим мужичком в промзону к эстакаде с опилками. По пути пришлось преодолеть еще несколько ворот, где тоже стоит охрана, но машину уже не обыскивают.

Здесь я и увидел впервые «полосатиков» воочию. Вначале было как-то не по себе, а потом успокоился.

Подъехали к эстакаде с опилками, поставил машину под погрузку и автоматически открыл дверку, выпрыгнул из кабины. Сопровождающий кричит: «Куда? Нельзя». Но уже поздно: зеки окружили меня. «Полосатики» видят, что новый человек приехал, начали знакомиться – откуда, чей.

«Чай привез?» – спрашивают одни. Перед поездкой знающие люди посоветовали взять с собой чай. Так я и сделал. Припрятал несколько пачек. Тогда котировался 36-й грузинский. Зеки стали предлагать свои поделки. Расчет чаем, такса разная.

Подошли другие заключенные. «Ты с ними дела не имей, – говорят, – если чего надо – поделки, сувениры, к нам обращайся».

Впоследствии уже так и общались, без боязни. Я им чай – они мне ручки, шахматы, другие поделки. Надо сказать, сделаны были мастерски, настоящие шедевры! Потом в один из моих следующих приездов «полосатики» дали специальный пояс с потайными карманами под чай: десять пачек туда вмещалось.

Еще была придумка такая – ведро с двойным дном, в нем чай. Заеду под эстакаду, оставлю ведро, повесив в кузове, «полосатики» заберут, а мне – свои поделки.

Если аварии на трубопроводах не было, меня за опилками не посылали. Бывало, по трассе едешь на своем зилке, встречный дальнобой моргает фарами – просит притормозить. Поравняемся кабинами, он и говорит: «Тебе там «друзья» привет передают. Спрашивают, что-то Рыжий не едет, чай не везет».

Там, на Колыме, мне часто везло на людей, с которыми довелось общаться. При всех своих недостатках они были необычными, положительными, с особым внутренним стержнем. Не все, конечно, но очень многие. У каждого из них была своя правда, свой взгляд. Судьба каждого – целая книга. Только учись! История жизни у кого-то смешная, бывало – грустная, но всегда поучительная. Многих из моих тогдашних знакомых уже нет.

Персонажи этой книги – простые люди с непростыми биографиями, герои книги, которую я мечтал написать всю жизнь.

Если бы Бог дал возможность узнать судьбы колымских знакомых, где они, в какой земле лежат, я поставил бы им по стопочке, обязательно помянул бы каждого. Хотя один мой друг просил, мол, лучше при жизни налей, а на могилку можешь не плескать. Колымский закон гласит: первая стопка «За уважение «Дальстроя»». А потом каждый наливает себе сам, сколько душа принимает. Неволить, уговаривать никто не станет. Не принято. Душа меру знает, и у каждого эта мера разная… Негласный, да, нарушать его нельзя никому, колымский закон. Правильная вещь!

Правда, случалось, что и этот закон нарушали. Как-то на Токичане в магазин завезли питьевой спирт. Мужики приисковские на ТО иногда этот спирт потребляли. Специфика такая, что если лишка выпить этого спирта, человек теряет ориентир, не знает, куда идти. Один мужик так заплутал, не дойдя 200 метров до дома. Потом поговаривали, что он себе больше всех наливал. Похмеляться после этого спирта легко, воды попил – и опять пьян.

Кстати, спирта этого я решил домой на Урал отправить. Куртки-спецовки у нас классные были: с меховым воротником, теплые, удобные. Думаю, пошлю батьке такую куртку. Когда посылку собирал, в рукава, в карманы куртки натолкал этих бутылок со спиртом. И ведь все дошло, ничего не разбилось.

Вот он… то есть я, теперешний, пожил, так сказать, и тот двадцатилетний деревенский парень – тоже я. Что изменилось между нами? Разница есть. Всю жизнь проработал на бульдозере, горно-обогатительный комбинат, одна запись в трудовой книжке. Автотракторный цех. Медаль за труд. Прожил я нескучную жизнь. Обернуться назад было некогда, дети маленькие, потом перестройка. Стране нужен металл! А тогда, много лет назад, если бы мне кто-нибудь сказал, мол, судьба твоя такая – не поверил бы.

Ехал я на Колыму за туманом, не за деньгами же… за туманом и только за ним.

В нашем АТЦ была такая система: кроме смен по графику, приходилось выходить еще в ночные смены. Чаще вместе с оперативным дежурным. Как правило, это кто-то из высшего начальства. Ездили по срочным делам по полигонам, участкам прииска. Мало ли, аварийная или еще какая ситуация, ЧП, у них полномочий больше, едут, разруливают.

Первое мое дежурство было с начальником отдела кадров, Титорагой. Пока ехали, разговорились. Он меня расспрашивал, откуда родом, кто родители… Говорю, мол, закончил Исовский геологоразведочный техникум.

– Да, да, – подтвердил Титорага, – он по всему Союзу котируется, слышал про него. Исовский прииск тоже хвалят. Даже наши мужики с Гастелло перенимать опыт работы на драгах ездили.

– У меня просьба есть, – воспользовавшись случаем, сказал я, – брат просит вызов сделать.

– А какая у него профессия?

– И буровик, и линейщик, и электрик.

– Пиши адрес, сделаю вызов. Такие люди нам нужны, – улыбнулся Титорага.

Чиркнул я на бумажке адрес, а в душе все было сомнение, вдруг забудет свое обещание или адрес потеряет. Но Титорага был человеком слова.

В то время мой брат Сергей работал на прииске по добыче платины на Урале. Планировал рвануть с подругой на Дальний Восток, но жизнь сложилась по-другому. «Не получилось, не срослось» – как в песне. Подружка у него была геологом. Договорились, что она поедет на Дальний Восток первой. Уехать-то она уехала, а вот дальше что-то пошло не по плану, видимо. Так или иначе, но я получил письмо от брата, в котором он сообщал, что тоже хочет приехать на Колыму, и просил сделать ему вызов.

После моего разговора с Титорагой прошло полмесяца-месяц. Однажды вечером дверь распахнулась, и в мою общаговскую комнату завалился братка с рюкзаком. Ёкарный бабай, радость!