– Что?! Повтори свои грязные слова, девка, и я вколочу свой молот в твою черепушку! – Вскричала кузнец. – Как ты смеешь так с нами говорить, ничтожная иноземка?! Стоя при этом на нашей земле!

– Смею! О да! Да будет вам известно, я уже два раза встречалась с одним из ваших односельчан! – Рассмеялась Романдина, упиваясь бессильной яростью деревенского кузнеца. – Он рассказал мне всё! Сколько у вас воинов, жрецов, какое оружие у вас есть, кого из вас он ненавидит, а в кого по-настоящему влюблён, где частокол укрепили, а где он ещё шатается, рассказал он мне и о том, что с прошлого года урожай ещё остался в огромных количествах. А значит, вы врёте мне прямо в лицо, прибедняясь, как беспринципные торговки на рынке! – Вольга ничего не знал о частоколе и его слабых местах, но Романдина хотела напугать селюков, а потому выдумывала интересные подробности находу, от чего самодовольная улыбка её только ширилась.

– Кто-о-о-о?! – Прорычал кузнец. – Скажи мне, кто эта крыса, девка!!! Скажи и мы вышвырнем его тело к тебе за частокол, чтобы ты смогла удостовериться в том, что мы не прощаем предательства!

– Что же… – Притворно задумалась Романдина и бросила незаметный взгляд на Вольгу. Тот стоял возле старика Итильбера далеко не в первом ряду, но она без труда обнаружила его лицо в толпе. Юношу пробрал холодный ужас. Он почувствовал, как колени его подгибаются, когда его взгляд упал на красного от ярости кузнеца, сверлившего девушку взглядом. Его ноздри раздувались и сквозь зубы от мощных выдохов вылетали крупные капли слюны. Романдина расхохоталась – она приняла решение. – Помню он ещё говорил, как его раздражает, что жреческое искусство ему никак не даётся… преотвратный же у вас жрец, выходит дело… взял себе всего одного ученика, и того не сумел научить своей науке… Ну что, кузнец? Догадался уже? Или тебе картинку пальцем на заборе твоём нарисовать?!

– Гр-р-р… – В молчании только рычание кузнеца слышалось над частоколом. Люди медленно обернулись к Вольге и воззрились на него с такой ненавистью и таким презрением, что парню захотелось провалиться сквозь землю. Он знал, что ему не выпутаться. Бежать было некуда.

Вольга неосознанно отступил на шаг назад. Его начинало трясти, а сердце подпрыгивало до самого горла. "Вот и всё. Сейчас я погибну. Ведь они просто меня разорвут… странно, что они не сделали этого раньше… вот и вся моя судьба! Не тяните только! Прошу…" – подумал Вольга и зажмурился, приготовившись к худшему, как вдруг почувствовал на лице лёгкий порыв ветра. Он открыл глаза и увидел, как между ним и толпой встал с простёртыми в стороны руками старик Итильбер. Его глаза лучились громами небесными. Он будто стал выше и моложе, а вид его сдвинутых кустистых бровей внушал людям истинный трепет. В напряжённом молчании прошло ещё несколько мгновений.

– Эй, кузнец! – Послышался из-за частокола голос девушки. – С предателем в своём стане ты разберёшься потом, а сейчас слушай меня! Как я и сказала – оставлю в каждой семье только двух мужчин. Остальные пойдут со мной. Согласно семьдесят второму указу Великого князя Довмонта, – девушка достала из-за пояса свиток с княжеской печатью, – за попытку сопротивления, на нарушителей налагается наказание в виде увеличения размера продовольственных поборов. Я бы прибила этот приказ к воротам, но боюсь, ты всё равно не умеешь читать, кузнец! Теперь из-за вашего упрямства, я заберу по семь мешков с каждого двора. Они окажутся у меня – сегодня по вашей воле или завтра, но уже по моей. Сейчас я уйду, а вы начинайте грузить телеги зерном и приходите к моему лагерю, как добровольцы, иначе завтра отправитесь с нами в столицу, как рабы.

Сказав это, девушка удалилась в лес вместе со своими воинами, но никто не удостоил её взглядом или ответом. Всё глаза были прикованы к лицу жреца, чей твёрдый взгляд один противостоял десяткам разозлённых глаз, направленных на него и его ученика. Вольга был бесконечно благодарен Итильберу, но не мог выдавить ни слова в своё оправдание. Ему было стыдно, что он совершил такую глупость. Стыдно и от того, что жрец, который и так вытерпел немало осуждений, когда решил спасти малыша от гибели, теперь снова стоял против всех по вине того же самого малыша, ставшего взрослым юношей, но все ещё подставляющим своего защитника под удары. Так подло… и так глупо…

– Разве не говорили тебе почившие ныне старики, – начал кузнец, – что ничего путного из нужского семени не вырастить? Разве не противилась вся деревня, когда ты взял его в свои ученики и позволил ему есть с нами за одним столом на пирушках и праздниках? Разве получилось у тебя сделать из него сильного нашего защитника, силой Перуновой распоряжающегося? НЕТ!!! – Внезапно громыхнул низкий голос, от чего иные крестьяне даже вздрогнули. – НЕТ! Только гибель одна и проклятья на наши головы от этого пса иноземного! И теперь, после всего услышанного, ты встаёшь опять на его сторону?! Да как ты смеешь! Да кто мы для тебя и кто он?!

– Он – мой сын! – Воскликнул старик, и небо потемнело над селением. Люди отшатнулись от колдуна, только кузнец остался стоять, где стоял.

– Наказание за предательство – смерть! – Прорычал кузнец. – Ты это знаешь! Люди не будут сражаться с ним завтра плечом к плечу!

– Не будут. Но и убить я его не позволю.

– Что же ты сделаешь, жрец? Будешь драться за него со своими же соседями?!

– Нет. Если вы убьёте мальчика, я попросту вас оставлю. И тогда завтра вы будете сами сражаться с брягами! – Люди зароптали. Никому не хотелось терять столь ценного собзника.

– Он здесь не останется, Итильбер, это точно! – Не унимался кузнец.

– Тогда изгоните его. Пусть идёт куда вздумается и никогда не возвращается в деревню. Такой приговор вас устроит? – Жрец оглядел толпу. Люди поникли головами и опустили взгляды, задумавшись. Кузнец молча кивнул и стиснул зубы, раздув сильные желваки на щеках.

– Да будет так. – Процедил он и пошёл к своей кузне. Люди всё ещё поглядывали на жреца и его нерадивого ученика через плечо, но тоже принялись расходиться по домам. Итильбер развернулся к Вольге, и тот было съёжился, но старик крепко и заботливо сжал его плечи.

– Вот и всё. – Сказал он и тепло улыбнулся. Небо стало проясняться над их головами. – Прости меня, сынок… я не могу последовать за тобой. Тебе придётся идти одному.

– Как… – Вольга едва сдерживал слёзы. – Как я виноват перед тобой, Итильбер… прости… сможешь ли ты простить меня? Я такой идиот…

– Не бойся. Не думай об этом. Я выбрал свой путь, когда спас тебя. Я был уверен, что сделаю тебя жрецом. Но, быть может, это просто не твоё. По моей вине ты провёл свою жизнь в деревне, где все тебя ненавидели. Я виноват, я знаю, за что и прошу у тебя прощения. Но не плачь по мне и по деревне. Возможно, всё это только новое начало! И где-то там, за лесами и холмами, ждёт тебя ещё твоё истинное призвание, мой мальчик.

– Я же… – Вольга сдался и слёзы полились по его щекам. Ему было наплевать, видят его селяне сейчас или нет. Что они о нем думают, и что говорят друг другу в своих покосившихся избах. – Я же не смогу выжить в этом мире без тебя… отец…

– Сможешь, сынок, сможешь. Эта деревня мало похожа на весь остальной мир. Мир куда разнообразнее, уж поверь старику! Ведь в твои годы я так много странствовал, что… впрочем, теперь уже не до этих историй. Возможно, скоро ты сам узнаешь всё, что я мог бы тебе рассказать. Ступай на север, через лес Кунар и холмистые долины. Доберись до скалистых земель. Там ты увидишь высокий холм на просторе, а из него торчат высокие мегалиты. Один из них – Перст Перуна – возвышается на несколько косых саженей над землёй. Там под этими тяжёлыми камнями ты найдёшь поселение моих братьев – жрецов Перуна. Ступай к ним. Они тебя приютят и укроют от ворогов.

– Спасибо тебе…

– Чтобы они узнали, что ты от меня, я отдаю тебе свой посох. – Сказал старик и протянул Вольге старую длинную палку с резным набалдашником в виде Божественного лика. Грозно глядел Перун с посоха. Волосы его были перевязаны тесьмой, красовался на ней его шестиугольный знак.