Он помедлил, посмотрел на меня вприщур, будто соображал, правильно ли я пойму то, что он скажет, и стоит ли вообще говорить то, что он собирался сказать.
– Кстати, у вас, детектив, было два случая… э-э… послесмертных контактов, верно? На самом деле их было восемь, кроме этих двух. Два практически достоверных, четыре вполне вероятных и еще два сомнительных, но я их включил, поскольку сами по себе такие контакты – явление не широко распространенное, и даже сомнительная информация имеет значение.
– Послушайте, – прервал я молодого человека, – о чем вы говорите? Что значит – «явление, не широко распространенное»!? Вы допускаете, что, в принципе, возможна связь с тем светом?
– Детектив, – в свою очередь перебил меня молодой человек, – я не интерпретирую явления, я лишь регистрирую – по вашей просьбе – их присутствие. Два случая я нашел в ваших протоколах. Еще восемь обнаружил в ходе статистического исследования, и об их степени надежности сказал. Меня заинтересовал эффект – повторяю, не интерпретация, здесь могут быть самые разные варианты. Если говорить о вере, то скажу сразу – я, естественно, в загробный мир не верю. Но явление по-видимому существует, и я, понятно, заинтересовался, насколько оно распространено – вне того класса данных, с которыми мне пришлось работать. Я провел, скажем так, расследование – не в детективном, разумеется, а в математическом смысле, – и обнаружил сообщения о множестве подобных «фактов» в самое разное время и в самых разных странах. Во всех случаях оценка надежности очень низка. Я посчитал это фоновым шумом – надо было установить уровень статистической погрешности, от которого отталкиваться. Так вот, «наши» десять случаев значительно «выбиваются» из фона. Если среднее статистическое отклонение определяется на уровне одной сигма, то «наши» имеют значимость от двух с половиной до четырех сигма.
– Стенли, – в очередной раз перебил его я. – Извините, ваши сигмы для меня темный лес и китайская грамота. Вы можете по-человечески?
– Могу. – Вакшанский посмотрел на меня с презрением, а может, мне так показалось. – В десяти случаях – именно в наших и ни в каких других – достоверность «посмертных сообщений» выше девяноста девяти процентов, а в трех случаях – в частности, и тех, на которые указали вы, – больше девяноста девяти и девяноста девяти сотых процента…
– Иными словам, вы даете голову на отсечение…
Вакшанский смерил меня взглядом.
– Голова мне еще пригодится, детектив. А эти эвенты действительно существуют на приличном статистическом уровне. Хотя признаю – выборка невелика.
– Если есть круг, – глубокомысленно высказал я очевидную мысль, – то должен быть и его центр.
– Безусловно. – Вакшанский посмотрел на меня, как на шимпанзе, у которого, к изумлению экспериментатора, обнаружились зачатки разума. – Но и местоположение центра из-за скудости статистики определяется с точностью около полумили. Собственно, вот.
И мне был показан на экране компьютера, куда была выведена спутниковая карта Эванстона, круг, внутри которого находились улицы от бульвара Мак-Кормака на западе до парка Эллиота и Мичиганских пляжей на востоке, а центр… там была не точка, как мне бы хотелось, но круг поменьше – в районе Ридж-авеню. Там, где жил я, где находился наш полицейский участок, где были три больших супермаркета, торговый центр, театр кабуки (о нем я слышал, но никогда не был) и несколько десятков жилых домов.
– Вы хотите сказать… – медленно выговорил я. – Все перечисленные… ээ… эвенты… ээ… вызваны действием некоего… ээ… центра… некой причины…
– Это очевидно, – хмыкнул Вакшанский. – Физический агент, расположенный внутри окружности диаметром примерно полторы мили.
– То есть, кто-то или что-то…
Я хотел, чтобы Вакшанский закончил за меня фразу, а он, напротив, хотел, чтобы выводы сделал я. Вот, мол, тебе карта, а дальше – думай.
– Спасибо, – сказал я, – вы мне очень помогли.
– Кстати, – небрежно бросил Вакшанский, – отчет я отправил на ваш мейл и на мейл технической службы, поскольку для работы использовал рабочее время и компьютерные мощности криминалистической лаборатории. Надеюсь, вашему расследованию это не помешает.
– Нет, – вяло отозвался я, думая, что мне с этим делать и как теперь с этим жить.
* * *
Собственно, мне следовало умыть руки и заняться ловлей воров, бандитов и убийц, которые ни в Эванстоне, ни везде на земном шаре не собирались бросать воровать, грабить и убивать. Вакшанский распечатал карту с кругами, посмотрев на меня, как на питекантропа, не способного понять, с какой стороны держать каменный топор. Он хотел записать файл на флешку, но мне удобнее была бумажная картинка – ему-то какая разница?
Когда я сложил лист и положил в карман, немного помяв, что вызвало у Вакшанского усмешку и пожатие плеч, позвонил дежурный и попросил, чтобы кто-то из нас – я или Джон – выехал в магазин Шекмана, где в драке ранили молодого мужчину.
«Патрульные на месте, криминалисты выехали…»
В общем, через три дня я вытащил из кармана сильно помятый лист бумаги и сначала не понял, что это за абракадабра. Вспомнил, конечно, и уже за полночь, когда освободился от текучки и вернулся домой, разложил на столе лист, точнее – листы, их оказалось пять, – на которых было написано, какие случаи связаны с обозначенными на карте номерами.
К тому времени у меня пропало желание копаться в историях – необычных, загадочных, но не криминальных. И тогда я вспомнил слова, которые сказал Вакшанский и о которых я забыл во время разговора. «Вы не боитесь, детектив, что и до вас доберутся?» Я тогда переспросил «Кто?», не получил ответа, и мы заговорили о фактах, а не о предположениях.
Почему он задал этот вопрос? Почему и кого я должен был… точнее – мог бы – бояться? Какое ко мне отношение могли иметь нелепые, странные смерти и невообразимые звонки с того света, которого, как известно, не существует?
Пока я не вспомнил слова Вакшанского, я, разумеется, не боялся – с чего бы? Но вспомнив… Да, в центральном круге находились сотни домов, жили десятки тысяч человек. Там же находился и наш полицейский участок, и мой дом – моя крепость. Вообще-то из этого ровно ничего не следовало. Я просто поменял причину и следствие, что легко было сделать в такой неопределенной ситуации. Не круг оказался в той части Эванстона, где находятся полицейский участок и мой дом, а наоборот: я обратил внимание на «эвенты», потому, что по воле случая оказался в круге, где эти события происходили.
Эмоции требовали карту порвать и заниматься тем, за что я получал зарплату. А логика возмущалась: перед тобой загадка, и ты все это оставишь? И даже не станешь интересоваться – вдруг завтра где-то в пределах большого круга кто-то еще умрет? И кому-то позвонит умерший друг?
А если «кем-то» буду я сам?
Если явление существует, и я нахожусь внутри круга, то какая разница, интересуюсь я фактами или нет? Я – внутри, и умереть у меня, наверно, такая же вероятность, как у любого из ста тысяч – такая же, как у Джона, у капитана Берроуза, у продавцов супермаркета «Гудвин», хозяина закусочной «Роше»… Любой из них завтра или в любой другой день может взять, например, стул и начать крушить мебель, или… не знаю что… и умереть от внезапной остановки сердца, а потом, когда его тело уже перевезут в морг, он позвонит жене и расскажет о погоде или о том, что вечером задержится, или… да какая разница – позвонит и поговорит, как ни в чем не бывало.
Я мог набрать номер Вакшанского и спросить: что он имел в виду, когда спрашивал, боюсь ли я. И я не мог набрать этот номер, потому что Вакшанский догадается, что да, боюсь и ничего не могу с этим поделать.
Я набрал номер и, когда Мери ответила, не сразу нашелся, что сказать, потому что позвонил, не представив заранее разговор. Вдруг. Такие поступки были мне не свойственны, и, когда еще звучал звук вызова, я хотел разговор отменить, но не успел.
– Добрый день, детектив Златкин, – сказала Мери. – Рада вас слышать.
