На самом деле это Катии нужен был кусочек льда, или собственная рука, или еще что-то, чтобы умерить зуд. Потеря Артура была очевидна, но не столь болезненна, ее же потеря была невидима, но ощущалась ежесекундно. Оставалось только ждать ночи…
========== Часть 10 ==========
Ей приснилась бабочка. Очень красивая. Яркая. Черная с красно-белой каймой на крыльях. Совсем не зловещая, наоборот — удивительная настолько, что, уже порвав окончательно связь с миром грез, но, еще не придя в себя, Катия не могла понять, почему так мерзнет высунутая из-под шкуры ступня. Во сне было так тепло, что странно было вспоминать: сейчас Имболк, и морозы такие, словно весна и не собирается приходить. Когда по традиции после всех обрядов хотели разлить вино, оказалось, что оно замерзло в бочках, и пришлось рубить его топором и раздавать кусками.
И вдруг — бабочка… В тот момент Катия не увидела в этом знака. А заледеневшую ступню как-то само собой пристроила к теплой лодыжке мужа. Не то чтобы она намеренно пыталась его разбудить, но он проснулся. Проворчав что-то, Артур поворочался, а потом решил, что естественное желание согреть конечность это своего рода заигрывание и, не тратясь на ласки, бесцеремонно возлег на жену. Она не возражала, принимая его благосклонно и радостно. В груди волнительно порхала бабочка. И это был добрый знак.
После четырех лет, когда королева начала считать себя неспособной произвести еще ребенка, боги простили их и благословили.
Ребенок должен был родиться где-то к Самайну. И это тоже был добрый знак, как и щедрое урожайное лето. Родиться малышу предстояло в государстве, где мать его, пусть и формально, была хозяйкой и где ему суждено провести свои юные годы. Так странно… Когда Катия проходила через костер, на грудь ей села бабочка — точно такая же, как была в ее сне. Откуда ей было взяться? Разве что жар костра не успел опалить ее, а только согрел и разбудил, а она, глупая, подумала, что снова настало лето. Или то была чья-то душа, которая не ушла и отчаянно жаждала снова вернуться в мир.
По неведомым ей причинам Катия надеялась, что это отец навестил ее. А вскоре и ребенок попросился на свет.
Это был так ожидаемый всеми мальчик — надежда двух королевств. Катия лелеяла ребенка — уже не частичку себя, но такого родного — пока была возможность: через несколько дней они вернутся в Камелот, он же останется здесь, в Уэльсе. Так сложно было расстаться с ним хоть на миг, пусть это и было неизбежно. Она давно уже выбрала ему гордое имя, достойное короля и полное уважения к его отцу. Артиген — рожденный медведем. А вот Артур, взглянув на сына, неожиданно провозгласил:
— Борр! Такой же крепыш как этот парень… Был…
— Борр? — в том, что имя принадлежало кому-то из прошлого мужа, Катия не сомневалась. Но само оно звучало как-то слишком простецки. — Кто он?
А Артур отстранился, как будто в себя ушел, но продолжил:
— Кабан… Друг, каких больше не будет, — потом очнувшись, довольно бодро добавил. — Его сына, Блу, ты, конечно, знаешь.
Конечно, она знала юного пажа Артура, шустрого и немного дерзкого, как, впрочем, и положено подростку.
— Борр… — одними губами неслышно произнесла Катия, рассматривая сына. — Борр, — повторила чуть громче. Потом медленно, торжественно и важно, произнесла. — Привет, Борр, принц Уэльский.
Немногим позже настало время познакомить с братиком и малышку Моргану. Но то, что случилось при этом, насторожило Катию, чуть омрачив счастливый момент.
Дочка внимательно и сосредоточенно рассматривала младенца, не выражая ни боязни, ни удивления, а потом заявила:
— Ненавижу его. Он украл мою корону.
Катия опешила и не сразу нашлась, что сказать. Однако Моргана была развита не по годам, и потому мать сказала ей правду, способную подсластить не детскую обиду:
— Зато он дал тебе возможность самой выбрать себе мужа. А это стоит гораздо дороже короны.
Моргана надула губки и пожала плечами.
Но как могла пятилетняя девочка произнести подобное без чужой злой подсказки? И пусть не так категорично, но отчасти Моргана была права. Для мирного объединения королевств в одно требовалось, чтобы меньший Уэльс не чувствовал себя зависимым, и потому будущий король Англии и Уэльса должен воспитываться именно в Уэльсе, чтобы с детства впитывать традиции и дух здешних земель. Если же у королевской четы так и не родился бы мальчик, то корона перешла бы старшей дочери, а совет шести баронов Уэльса выбрал бы ей мужа. Так решила Катия, и совет баронов ее поддержал. Тогда это решение казалось самым правильным. Оно принималось больше разумом, но отчасти — и сердцем. Катии хотелось искупить вину за то, что некогда отец, чтобы создать свою армию, отдавал английских детей северянам, отрывая от родных. Ее же брак с королем викингов скрепил бы союз, превратив эту армию в меч, карающий Англию. Слава богам, этого не случилось. И теперь ее дети станут для земель ее родины надежным щитом.
Вот только северяне говорили о мире, но желали ли его?
Казалось бы, король северян явственно доказал добрые намерения дружественного союза, прислав к коронации Катии особые дары. Во-первых, он вернул Гарет Белоручку. И девушка заверила, что с ней обращались очень учтиво, даже после того, как она призналась, кто есть на самом деле. Во-вторых, еще был сундук. Под достоинством скрывая любопытство, Катия неспешно его открыла, и не сдержала крик. Внутри не оказалось ни драгоценностей, ни редких приятных предметов. Только отрубленная голова, в которой угадывался седобородый северянин, посмевший ее похитить.
Жестокие нравы, но широкий жест… Вроде бы…
Конечно же, послов пригласили на последующий пир. Конечно же, усадили на почетные места рядом с королем и королевой. Можно было бы только радоваться благополучному исходу, если бы не брошенная главным послом странная фраза, сказанная негромко, но настолько открыто, будто он был уверен, что шутку его не поймут.
— Надели на медведя намордник, а он и не понял.
— О каком медведе речь? — поинтересовалась Катия.
Один из гостей уставился так, словно его поймали на краже посуды. Их главный же, заменивший Седобородого, оказался более сдержанным в своем удивлении. Прищурившись, он краткий миг оценивал Катию, а потом скривил губы в почти любезной улыбке, похожей на оскал.
— Королева не только прекрасна, но и умна. Знает наш язык.
Этот северянин лишь казался менее опасным, чем его предшественник. Тот, как огромный зверь, знал о своей силе и шел напролом, этот же, щуплый и невысокий, но слишком живой, как мелкий хищник, мог запросто напасть сзади, впиваясь в самое незащищенное место. Может, он пытался подтрунить над молодой женщиной при власти, которую наверняка считал глупее себя, но вряд ли забыл об осторожности, чтобы так подставиться. Это было похоже на розыгрыш, ведь Катия ни слова не знала из языка северян. Если это было так, то она предпочла подыграть, оставив предположение без ответа.
— Мой король хотел прислать еще один подарок нашим друзьям — ручного медведя. Только зверь еще дикий.
На том и решили, что случившееся — только недоразумение. А Катия подтвердила чудесное свойство кольца Мерлина: оно позволяло понимать чужой язык. Полезная вещь для врагов издалека, но что делать с недругом внутренним?
Поиски, кто же организовал покушение на королеву, так и зашли в тупик. Немного дало и следствие по похищению. Все вело к лорду Мерсии, который вовремя воспользовался давними любовными отношениями. Враги затаились, но вряд ли оставили свои планы, чтобы ими не двигало.
Для Катии хуже был скрытый враг, притворяющийся другом. И когда Моргана высказала нелюбовь к младшему брату, королева подумала именно о ней — о Маге. Ведь именно та увидела в невинном ребенке зло.
Однажды эта женщина появилась у ворот Камелота, и, конечно же, была радушно принята. Артур считал себя ее должником. Именно она помогла ему проникнуть в замок и захватить корону. Именно она излечила его смертельную рану, и она же спасла немого мальчика, зараженного увлеченным лекарем, чтобы найти противоядие для короля. Спасенный мальчик, Галахад, стал еще одним королевским воспитанником, наравне с Блу. Казалось бы, сплошное благо и счастливый итог, но у Катии против волшебницы были свои обвинения. Ведь если бы не ее чары, возможно, отец Катии был бы еще жив. Что же до ее целительского дара и прозорливости: те были до странного избирательны.
