Калеб означало «заговор». Королевский конь был особым, но особым не статью. Он был одиночкой, презирал своих собратьев и держался всегда особняком. А тем более он был разгорячен гонкой. Когда рядом с ним оказался его сородич, он, не подчиняясь удилам, вывернул шею, прижал уши и попытался куснуть соперника.

Лламрей означало «взбрыкивающая». Катия знала, что лошадь под Артуром не останется в долгу и, вильнув крупом, ответит на покушение. И это испытание фальшивый король не прошел, вылетев из седла. Правда, Катии самой пришлось испытать толику напряжения после резкого разворота Калеба. Но желудок от ужаса сжало совсем не от этого.

Катии никогда не доводилось видеть ярость лошади. Задние ноги Лламрей взвились вверх в резком рывке. Катия знала, что будет, а Артур нет. Удержаться в седле у него не было шансов. Он и не удержался. Упал на спину, и, в общем-то, довольно удачно — шею точно не сломал. Только на этом его злоключения не закончились. В Лламрей словно вселился демон. Она, вильнув задом, крутанулась и взбрыкнула снова, случайно или нет, едва не задев поверженного всадника. Следующий миг показал, что била лошадь намеренно и прицельно. Подпрыгнув, лошадь ударила снова, теперь точно целясь в голову.

Катия закричала. Только невероятной ловкостью и везением Артур увернулся от разящего копыта, откатившись в сторону. Не сумев убить врага, лошадь дальше действовала самым естественным для неё образом — бегством.

Лошадь стремительно улепетывала с места преступления. Артур медленно вставал — но все же ноги-руки его были на месте и шея не свернута. Катия, не отрываясь, смотрела на него.

— Фуууух… Неплохо… Тебе почти удалось стать вдовой… — тяжело выдыхая, посетовал Артур. — А дальше что?

Ответа не последовало. Как будто в истошный вопль ушел весь голос, и горло теперь, как ни сжималось, не могло выдавить ни звука. Руки дрожали, но пальцы намертво вцепились в повод. Катия приходила в себя и удивлялась: каким-то неимоверным усилием ей удалось удержать Калеба, отвести его в сторону от взбесившейся любимицы. Она все время была в безопасности, но чувствовала себя такой разбитой и потерянной, словно это над нею только что вознеслись копыта Лламрей.

— Хорошо, что все хорошо. Со мной. А ты как?

— Да… В порядке, — выдавила из себя Катия, голос получился неестественно высокий и тихий, как писк мышонка.

— Вот и ладно, — примирительно сказал Артур. Он подходил все ближе, шел слегка прихрамывая, но все-таки уверенно, а потом после всего показал удивительную ловкость, быстро забравшись на коня позади Катии.

Его руки, взявшие повод, в сущности, обнимали её талию. Калеб тронулся, никто его не подгонял, просто направлял обратно к дому. С каждым его мерным движением, тела всадников, которые и так почти прикасались, теснее прижимались друг к другу. После пережитого страха Катии было спокойно и одновременно тревожно. Словно при каждом сближении кожу пронзали меленькие искорки, такой чувствительной она стала, как будто на обоих не было одежд или, наоборот, одежды мешали.

Оставалось надеяться, что Артур не заметил глубокого дыхания спутницы, а если и почувствовал это, то списал это на пережитый ею страх. Конечно, все происходило слишком быстро, но, как и в первую их совместную ночь, Катия в мыслях бичевала себя за то, что не могла контролировать непонятное волнение перед незнакомцем. Или все же не таким уж и незнакомцем? Может, меч в камне действительно указал на него, того, кто жил в её памяти грустным добрым призраком?

Обернувшись так, что чуть шея не вывернулась, Катия попыталась взглянуть на мужа, отыскивая знак, позволивший бы ей утвердиться в том, о чем говорили все.

Артур приподнял и опустил брови, без слов задавая вопрос: «Что?».

— Я вспомнила, как в детстве мы с братом почти также чуть не подрались из-за игрушечной лошадки, — Катия снова повернула голову в обычное положение, показав Артуру затылок.

— И кто победил? — последовал естественный вопрос.

— Я. Хотя мне кажется, что мой соперник мне уступил, — если Артур и не мог увидеть подступившие слезы, Катию выдал дрогнувший голос.

— Мне жаль, — сказал он. — Я не знал, что у тебя был брат.

«Конечно, не знал! — хотелось ответить ей. — Потому что ты — не он. Ты — не Гвидр».

Их уединение подходило к концу. Их настегал отряд, отправившийся на поиски сбежавшей королевской четы. Кто-то из них оказался достаточно проворным, чтобы поймать Лламрей. Или же глупышка сама бежала туда, где как ей казалось, она будет в безопасности.

— Ты должен показать Лламрей, кто её хозяин. Заберись на неё снова, — может, и не нуждался Артур в таком совете. Это было даже не наставление, скорее благословение. Артур благородно не стал упрекать Катию за её неудачную шутку, едва не стоившую ему жизни. Он заслуживал благодарности. А Лламрей, безусловно, заслуживала наказания…

— Я запомню. Это ведь не только с лошадьми действует.

От бесцеремонной наглости этого несносного человека Катия даже сбилась с мысли. В отличие от мужа, ей привили такт и воспитание, чтобы оставить его реплику без ответа. И все-таки хорошо, что приближающаяся свита была далеко, а к Артуру она находилась спиной. Она почувствовала, как кровь прилила ей к лицу, наверняка от возмущения, но у неё было время собраться с мыслями, подумать совсем не о том, на что наверняка намекал Артур. Подумать о Лламрей… Она, безусловно, заслуживала наказания. Только Катия никогда бы не позволила её тиранить. Тем более, если бы король решил, что лошадь дикая и непокорная, что попытки её приручить — пустое занятие. Но он не посмеет избавиться от неё, если она будет отдана ему как дар.

— С ней нужны терпение и ласка, — продолжала Катия.

— Я запомню, — пророкотал над её ухом Артур, и Катие показалось, что он опять говорил не о лошади. Она сделал глубокий вдох, прежде чем закончить свою речь. Она вспомнила древний обряд, когда селения после долгих войн приходили к соглашению и заключали договор, подкрепляя его особым даром — животными, которые считались священными, а потому их не трогали, чтобы не гневить богов.

— Она — твоя. Это моя Корова мира.

Артур засмеялся, не зло, но заразительно. Катия и сама понимала, как необычно это прозвучало — лошадь-корова — и тихонько засмеялась вместе с ним.

Она вдруг получила надежду пусть не на любовь — в благородных династиях такой брак, какой был между её родителями, был великой редкостью, — а скорее на спокойствие и доверие.

Приключение, начавшееся с обиды и желания реванша, неожиданно стало приятным. Оно напоминало сон. А что есть сны, как не кратковременная иллюзия.

Иллюзия Катии развеялась тем же вечером. Все оказалось обманом: и желание нового правителя позаботиться о судьбе несчастной сироты, и стремление устранить возможность гражданской войны. Для них это было такой же мелочью, как и её чувства. Им нужна была земля! её земля! Но как же красиво они сплели сети лжи!

На королевском совете необходимо было присутствие Катии для решения какого-то важного и безотлагательного вопроса. Она восприняла новость тревожно. Зачем она нужна? Что могла подсказать искушенным мужам? Что разумное она может сказать мудрым мужам? Или же они хотят принудить её к чему-то противному. Они могли потребовать у неё отречься от отца. Этого Катия никак бы не позволила, ни под уговорами, ни под пытками.

Стоит ли гадать, если сама в скором времени все узнаешь. Чтобы не терять время понапрасну, а заодно отогнать тревогу, Катия занялась выбором наряда для грядущего собрания. Оказалось, что все её платья совершенно не подходят к её новому статусу замужней женщины, королевы. Ушла пора беспечности, нежных цветов и распущенных кос. Как ни крути, это неизбежно как приход за весной лета. Отвергнув несколько любимых платьев, Катия выбрала то, которое ни разу не надевала, так как оно выглядело слишком мрачным и строгим. Оно было цвета запекшейся крови, со скромной золотой вышивкой на рукавах и вороте. Олвейн уложила волосы хозяйки вокруг головы в прическу, напоминающую корону, а Кей поднесла зеркало. В его отражении Катия увидела незнакомку с чертами лица и фигурой как у неё. Она казалась такой взрослой и смелой — как прекрасный воин, готовый к любым испытаниям. И эти изменения ей нравились.