Как бы много Джерар о себе ни думал, Избранные не были равны между собой. Да, по правилам власти у каждого Избранного было столько же, сколько и у другого. Однако разница заключалась в осведомленности о наличии тех или иных способов эту власть использовать. И у Триа Примы, о которой Чарльз однажды уже вспоминал, осведомленности о своей власти явно было побольше, чем у Джерара.
И тут пазл для Ригеля сложился. Если Чарльз действовал от своего собственного имени, то большинство его решений и поступков были просто опасны и нелогичны. Выполняй Чарльз свою волю, он бы, во-первых, не пришел на бал с Линдой — коллегой, которую он терпеть не мог; во-вторых, Чарльз бы не выдавливал из себя слова извинений для Эллиз, так старательно избегая признания о сути того, почему ей следовало проиграть на финале; и наконец, в-третьих, Чарльз бы не стал выпендриваться перед одним из Избранных, рискуя своим и без того неустойчивым положением. А значит, его кто-то покрывал. Значит, кто-то нашептывал ему на ухо, что следовало сделать, куда пойти и что сказать. И кто это был, Ригелю даже не нужно было догадываться, Чарльз сам уже давал ответ на этот вопрос: мадам Аксель, носившая прозвище Триа Прима, одна из Избранных. Вот, кому был выгоден проигрыш нулевой.
Это было очевидно, только зачем?.. Избранная не хотела, чтобы люди увидели, будто и немаги были способны на что-то? Может быть. Но это было бы слишком просто, а Ригель по своему опыту мог с уверенностью сказать, что эта женщина никогда бы не стала действовать слишком просто. Если Джерар и унаследовал у кого-то свою любовь к интригам, так это у Триа Примы. Это она его воспитывала, и это она заложила в него… Ригель застыл, осознав. Это Триа Прима породила в Джераре мысли избавиться от власти Избранных. А породила она это, потому что сама была слишком увлечена своим положением в обществе. Оставаясь магом со стихией подчинения химической реакции, Триа Прима всю жизнь держалась за свое звание Избранной, которое она считала своим, не потому что была хорошим правителем, а потому что по воле судьбы она имела ту магию, которую имела.
И вот наконец Ригель понял, откуда ноги росли. «Мать» и «сын», несвязанные родством, но связанные одним званием Избранных. Одна держалась за свое место, другой само существование этого места считал неправильным. И оба что-то ожидали от финала Больших игр. Джерар — победы Эллиз, а Триа Прима — очевидно большего, нежели просто поражение девушки. Людям не нужно было доказывать, что нулевые были слабее, это оставалось и так очевидно, а значит Триа Прима не стала бы привлекать таких высокопоставленных людей вроде Чарльза для работы над финалом какого-то там телешоу.
Над такими мыслями Ригель провел все следующие пару дней. С Джераром за это время он так и не поговорил, и не потому что боялся, не потому что не хотел, а потому что не знал, что ему следовало сказать. Возможно, все на самом деле шло к лучшему. Возможно, Триа Приме, Чарльзу и остальным, кто за этим стоял, взаправду лучше было вмешаться, остановив планы Джерара без нанесения ему какого-либо вреда, а Ригель знал: Триа Прима не стала бы калечить или наказывать своего воспитанника. Она гордилась Джераром, в то время как сам парень, теперь Ригель понял это, никогда особо «мать» и не жаловал. Да, он ее уважал, но не жаловал. И в этом Ригель теперь был полностью уверен, и уверен он был в этом так же, как и в том, что на финале, возможно, ждало их самое настоящее чудо, которое поможет разрулить ситуацию без лишней крови, только кто бы мог подумать, что эти намеки на отсутствие лишней крови окажутся обычным затишьем. И затишьем перед бурей, которую принесет за собой человек, чье имя Ригель на самом деле смог запомнить на всю свою оставшуюся жизнь, как это парень и обещал. Уилл Стоуки — вот, как звали того человека, явившегося на финал, чтобы сорвать его. И сорвать вместе со всеми планами Джерара о будущем, а кроме него вместе со всеми надеждами Ригеля о том, что это будущее у них будет общим и лучшем, чем было настоящее все последнее время.
***
Растерянность… Беспомощность… Какое-то внутреннее отторжение и опустошенность — вот, какие чувства испытал Ригель, когда перед его глазами, на одной из проекций, мерцающих в небе, предстал силуэт человека, одетого в совершенно простую одежду, даже более того, не отражающую в ее владельце ни единого намека на что-то особенное. Ригель отчетливо видел в этом незнакомце обычного парня. На нем была скромная черная футболка, заурядные, заметно потертые джинсы, да и сама внешность не отличала этого юношу от любого безымянного человека в толпе. И лишь оружие в его руках служило неким четким мерцающим маячком, от которого Ригель не мог отвести своего взгляда. Этот человек был вооружен и звали его Уилл Стоуки — вот тот минимум мыслей, который сейчас крутился в голове Ригеля, пока сердце с каждой секундой все ускоряло свой ритм от вида трех финалисток Больших игр, медленно опускающихся на колени там, на набережной, где этот Уилл их и поймал.
Ригель не понимал, что это могло значить. Ригель не понимал, откуда этот человек взялся, зачем он пришел, а что самое главное, Ригель не понимал, что конкретно сейчас происходило. Вскочив с любимой ступеньки трибуны, Ригель буквально подлетел на ноги, пока тишину арены ни разрезал пронзительный треск, а одна из проекций, транслирующая ситуацию на набережной, ни погасла, заставив толпу зрителей содрогнуться. Вокруг послышались голоса. Не зная, что чувствовать и что делать, Ригель быстро нашел взглядом Джерара, стоящего на знакомом балконе и о чем-то беспрерывно переговариющегося с Камилой-МИИ. Избранные выглядели взволнованно, однако в этом волнении Ригель узнал лишь одно: растерянность, ту самую, которую он мог признать и в себе.
«Что происходит?» — хотел спросить Ригель, жаль задать этот вопрос ему было некому. Тем не менее ответ на него парень вскоре узнал, когда, взбежав вверх по лестнице, он остановился, услышав голос где-то позади себя, от проекций:
— Вот так все шоу и заканчиваются, неизвестно только, где же мой заслуженный гром аплодисментов?.. — с иронией задал свой вопрос Уилл Стоуки, улыбнувшись и оглядев сперва сохранявших молчание финалисток, а затем бросив взгляд в объектив одной из пролетающих камер. Почувствовав этот взгляд и на себе в том числе, Ригель застыл, неуверенно уставившись в глаза этого человека. Уилл усмехнулся. — Позвольте угадать, вероятно, я не заслужил его, потому что выступил недостаточно эффектно? Или же нет… Я знаю… Проблема в отсутствии впечатляющей финальной позиции. Беллатрикс, будь добра, рассуди.
Перевалившись с одной ноги на другую и вальяжно поклонившись, Уилл отставил одну руку в сторону, медленно заведя ее за спину, а другую, в которой он и держал пистолет, выдвинул вперед, между тем прокрутив огнестрельное оружие на пальце.
— Эффектно? Мне кажется, более чем. А заметили ли вы небольшую отсылку? — Уилл усмехнулся собственной шутке. — Примерно так же поступила и Беллатрикс на отборочных этого сезона, чтобы ее все-таки взяли выступать в цирке, который вы дружно называете телешоу. Она прокрутила оружие, я тоже его прокрутил. И что?.. Теперь я все-таки дождусь своих аплодисментов? — отведя взгляд от камеры, Уилл посмотрел на нулевую с другой стороны набережной. Но, когда ответом ему послужила лишь тишина, парень сдвинулся наконец с места, взойдя на каменный мостик между двумя берегами и продолжив говорить: — Снова мимо. Видимо с пониманием людей, или, простите за слово, магов, у меня дела обстоят явно хуже, чем с меткостью и убедительностью, поэтому, не Беллатрикс, Эллиз, окажи честь, дай совет, что я должен сделать, чтобы услышать сейчас чужие аплодисменты. Может быть, одержать победу в дуэли? — вскинув правую руку в сторону, Уилл вновь не глядя выстрелил в брусчатку рядом с Лией, четко приказав: — Встала. Дважды я повторять не стану, — медленно отвернувшись от Эллиз, Уилл обратил внимание на Лию. — Ты же у нас лидируешь в рейтингах? Блондиночка с магией воды. Мы стоим рядом с рекой, если ты еще не заметила. Хватай свою воду и нападай. А мы заодно и проверим, сможет ли нулевой выстоять в этой дуэли против волшебника. Хотя к чему я это говорю, — вновь повернув голову к Эллиз, Уилл дружелюбно улыбнулся. — Ты же это нам всем уже доказала, правда? Первая нулевая на Больших играх… Звучит сильно, и я надеюсь, ты позволишь мне стать вторым?
