За год до произошедшего из жизни ушел отец Майка и Майли. Он работал в полиции, и… В один момент ему просто не повезло. Майк помнил, как тяжело переживал эту потерю. Оставшись единственным мужчиной в семье, он старался восполнить ту дыру, что возникла после ухода отца. Однако… Это было невозможно. Мама так никогда и не оправилась после произошедшего, и Майк замечал это в деталях. Да, она не закрылась в себе. Да, она высоко ценила старания сына, тем не менее Майк до сих пор держал в голове то болезненное воспоминание, сохранившееся у него в памяти. Тогда он застал маму одну, в гостиной.
В тот день Майк должен был вести Майли в школу, однако девочка, забыв у себя на столе тетрадку с домашним заданием, вспомнила об этом слишком поздно, когда они уже подошли ко двору общей школы. Заметив расписание на стене, Майли испуганно вздрогнула, осознав, что она забыла нужную тетрадь. И Майк искренне смеялся над этой трагедией, учитывая, что сам он уже как год никаких тетрадей в школу не носил. Тем не менее, не став преуменьшать трагедии Майли, в конце концов Майк отнесся к этому серьезно. Узнав, что урок, когда девочка должна была сдать эту тетрадь, был третьим по счету, Майк вызвался вернуться домой за тетрадью. Просто не придя на свой собственный первый урок, Майк в наглую прогулял. Прогулял ради Майли. И не потому что это был повод для того, чтобы не идти на занятие, а потому что, будь отец жив, за этой тетрадкой вернулся бы он. А раз Майк теперь «вступил на его должность» эта обязанность легла на его плечи. И он честно все выполнил. Вернулся пешком до дома, открыл дверь ключом и… Застыл на пороге, услышав какие-то посторонние звуки. Это был тихий плач. Пройдя аккуратно в гостиную, Майк застал там маму, которая сидела на диване и сжимала в руках вязанный плед. Тот самый, который, как Майк помнил, отец привез им из одной командировки. Встретившись взглядом с мамой, наконец заметившей сына, Майк… ничего не сказал. Просто сел рядом с ней на диван, подставив маме плечо, в которое можно было уткнуться. Так парень прогулял и второй урок. Прогулять третий парень уже не мог. Поднявшись с дивана и оставив маму успокоившейся, но все такой же тоскливой, Майк забрал нужную Майли тетрадь и уже быстрым шагом пошел обратно к школе. Тем не менее это было в шестнадцать лет, роковыми же Майк назвать мог свои семнадцать.
Это был год, когда Майли заболела. И заболела она, опять же, по вине Майка. В какой-то момент устав жить жизнью идеального брата и сына, Майк сорвался. Просто сорвался. И скольким же он за этот срыв заплатил…
В семнадцать лет Майк начал больше времени проводить вне дома, гуляя в компании своих одноклассников. Парень находил в них отраду. Они по-своему были простыми. Простыми и глупыми, не требующими от Майка ничего, кроме его фирменного пафоса и харизмы. А кроме того… Майк находил в них отраду из-за Майли. Так и не лишившись мыслей о том, что он любил собственную сестру, Майк возненавидел себя за это. Господи… Ему семнадцать лет. Если в одиннадцать любить шестилетнюю сестру было… чем-то ненормальным, но возможным, то в семнадцать лет любить двенадцатилетку? Когда он учился в одиннадцатом классе, Майли была только в шестом. Такая маленькая на его фоне. И все равно… Майк продолжал ее любить, хотя и понимал, как это было ужасно и отвратительно с его стороны. Именно поэтому он и начал «гулять». Парень искал себе девушек, на которых мог бы переключиться. Тем не менее девушки находились, а переключаться не получалось. Тогда-то за Майком и закрепился его образ под названием «все и ничто». Тогда он и потерял окончательно свое настоящее «Я». Заврался. И это вранье стоило ему сразу трех жизней.
Майк знал о том, что Майли ненавидели в классе. Майк знал, но ничего не мог с этим поделать. Майли уверенно не хотела вовлекать его в свою «драму», и брат соглашался, хоть и с недоверием ко всему. Тем не менее Майк не упускал всей ситуации из-под своего контроля. Он поддерживал Майли, успокаивал, когда она срывалась после очередного неудачного дня в школе. И вот однажды он этого не сделал. И это «однажды» стало для их семьи роковым.
Гуляя вместе со своей компанией после школы, Майк не заметил, как к ним в один момент подошла рыжеволосая заплаканная разбитая шестиклассница. Тем не менее это заметила девушка Майка. Заметила и как побитую дворовую собаку отогнала прочь. О произошедшем Майк узнал слишком поздно. Его девушка ему сказала, но Майли уже убежала. И куда убежала… Майк не знал до сих пор. Так быстро, как только мог, Майк вернулся, прибежал домой, в надежде обнаружить сестру, найти ее и успокоить. Но дома ее не оказалось. Тогда Майк вернулся на улицу, начав прочесывать район, где они жили, вместе с тем до бесконечности названивая сестре на мобильный. Но она не отвечала. Так прошел целый день, а за ним вечер, и вскоре наступила ночь. Майк и его мама так и не нашли к тому времени Майли, а новости пришли лишь к утру. Им позвонили из больницы и сообщили, что их девочка нашлась и нашлась с подозрением на синдром Тагетеса.
В тот момент Майк забыл, как дышать. Он не сказал маме, почему Майли убежала. Он не сказал ничего никому, потому что боялся услышать «Ты виноват». Потому что он правда был виноват! Уже через каких-то полчаса они были в больнице. И тогда Майк увидел ее. Постепенно бледнеющую, теряющую волшебные силы Майли. Так проходил инкубационный период болезни. Человек просто увядал, и когда он в какой-то момент лишался последних сил, он… начинал колдовать. Безостановочно, бессознательно, бесконечно. Именно это и произошло с Майли. Когда ее последние силы иссякли, в палате распустился первый цветок, и Майк никогда не забудет, что это был за цветок. Бархатец. Бархатец, который у Майли всегда ассоциировался с ним, с Майком. С Майком, из-за которого Майли и попала в эту ситуацию, из-за которого она навсегда осталась прикована к больничной койке.
Проснулась девочка лишь через пару дней. И первое, что она увидела, был Майк. Майк, а также их мама, которые провели все последние дни здесь, в этой больнице. Майли ничего не сказала. Она была просто рада увидеть семью, и не важно, что произошло ранее. Девочка, казалось, даже не помнила, хотя Майк по глазам видел, что это не так. Она все помнила, и несмотря на это, не говорила маме, не обвиняла его самого, она просто молчала. Молчала и внимательно смотрела ему в глаза. И так было в каждую их встречу в этой палате. В палате, в которой девочка прожила, наверное, месяц, не более. Позже… У них закончились деньги. Пристанище для больных синдромом Тагетеса было дорогостоящим удовольствием, тем более в Эйвеле, на их родине, поэтому… Им пришлось перебраться в Фелиссию, просто уехать, чтобы получить какой-то шанс на нормальную жизнь. Однако… Судьба распорядилась иначе.
В один день, уже в столичной больнице, Майли стало хуже. И когда Майк говорил «хуже», он имел в виду, что… Все. С концами хуже. Врачи их предупреждали, люди с синдромом Тагетеса долго не живут. Тем более люди с магией созидания, которые постоянно находятся в этом состоянии предсмертного истощения. Врачи их предупреждали, Майли долго не протянет. Пару месяцев — и все. И с тех самых пор, как Майк услышал это, он до сих пор держал в голове мысль: «Осталось пару месяцев — и все», прошло шесть лет, тем не менее… Майк все ждал. Ждал, когда их время закончится. Но это сейчас, а тогда… Майк и подумать не мог, что в те дни, когда Майли стало хуже, он потеряет не ее, а маму.
Майка не было тогда в больнице, когда все случилось, и узнал подробности он лишь из уст врачей. Как они говорили, в полдень Майли потеряла сознание. Она просто разговаривала со своей мамой, дежурившей у ее кровати вместо платных сиделок. И в один момент девочка… отключилась. Как по щелчку. Мама жутко перепугалась и, забыв о главном правиле поведения с больными синдромом, коснулась дочери. Синдром Тагетеса передавался через прикосновения. И их мама в панике забыла об этом.
Майк помнил, уже через пару часов их мамы не стало. Не было известно, заразилась она синдромом или же нет, и Майк до сих пор гадал об этом. Вместо того, чтобы дожидаться собственной участи, мама просто… решилась на отчаянный поступок. Она подписала эвтаназию — добровольное умерщвление. Женщина не хотела создавать новых проблем сыну, да и к тому же с ее стихией ждать появления синдромов было нельзя. Созидание ударной волны. Всю больницу бы разнесло, если бы мама дождалась своей участи. Поэтому Майк понимал ее решение, хоть и до последнего не мог свыкнуться с мыслью. Теперь они остались одни. Без папы, без мамы — одни. Одни против целого мира, последние Гарвины. И почему одни против целого мира?.. А потому что Майли выжила. В конце концов, выжила, переболела тот особо тяжелый период и оклемалась. Вопреки любым предположениям врачей, оклемалась. Майк был счастлив, но его счастье не было долгим, ведь уже через пару дней ему заявили, что либо парень находит деньги, которых он даже при желании не смог бы найти, либо он забирает Майли домой и содержит сам. Третий вариант, «мамин», Майк отказался даже слушать. Придя к сестре и сказав ей, что они уезжают из этой больницы, Майк бесконечно обрадовал Майли, ведь она хотела попасть домой, хоть и не на родину. Она хотела вернуться к той жизни, к которой привыкла. Хотела снова начать ходить в школу, пусть и другую, столичную. Но это было невозможно. Майк хотел обеспечить ей это, но это было просто невозможно.
