Стоит поговорить по порядку… Только с чего же начать? Когда настоящий Майк перестал существовать в этой жизни?.. Когда он начал играть в Большие игры? Нет. Когда Майли подверглась тяжелой болезни? Тоже нет. Может быть, Майк изначально родился неправильным? Нет. Точно нет. Тогда… с чего же все началось?

Майк поджал губы. Все началось двенадцать лет назад. Когда ему было одиннадцать. И нет. В этом возрасте Майк не получал знаменательных писем, приносимых пушистыми совами откуда-то из параллельной реальности. Все было гораздо проще. В этом возрасте Майк осознал то, что определило всю его дальнейшую жизнь. Он осознал то, что не имело право существовать, то, что должно было скрыться. И скрыться так тщательно, чтобы никто, ни один человек, ни одна живая душа не смогла разгадать этого и осудить.

Нахмурившись, Майк опустил взгляд на пустой, девственно чистый лист белой бумаги, перед которым парень сидел, наверное, минут сорок так точно. Просто сидел и смотрел, не в силах взять наконец ручку и написать то, что хотелось.

Неприятно было, однако. Неприятно и в какой-то степени больно. Майк даже сам плохо понимал почему. Что такого было в этом бумажном листе? Что такого было в том, что парень планировал на нем написать? Наверное, ничего особенного. Да. Для Майка, игрока, друга и брата, в нем не было ничего особенного, а вот для настоящего Майка это письмо значило все. Все и даже больше.

Оно предназначалось для Майли. Для его младшей сестры, на данный момент сидевшей дома, с няней и бесконечными бархатцами вокруг. Хотя нет… Оно предназначалось не для той младшей Гарвин, которую можно было бы назвать его сестрой. Оно предназначалось просто для Майли. Без этих условностей и подробностей, о которых Майк никогда не просил, но которые каждый раз комом в горле застревали у его настоящего «Я». Младшая сестра… Нет. Для него она была просто Майли. И все же…

Наконец пересилив себя, Майк взял лежавшую на том же столе черную ручку. Однако начать письмо — он так и не начал. Уткнувшись взглядом в незаметную точку, в которую уперся стержень его черной ручки, Майк никак не мог придумать, с чего бы ему стоило начать. С пресловутого «Привет, Майли!», с которого начиналось каждое его письмо? Нет. Это было глупо. Глупо и неправильно. Это было не то, что Майк хотел бы написать для нее. Но что тогда?.. «Майли, прости»? Больше похоже на правду, но все еще ей не являлось. Тогда что же это было? Что же Майк хотел написать своей младшей сестре?.. Парень затравленно усмехнулся. Младшей сестре… Да уж. Вот, в чем и заключалась, его ключевая проблема. Проблема, из-за которой Майк и не мог написать желаемого по-настоящему. Ведь желал он как раз того, что и не имело право существовать.

Это началось, когда Майку было одиннадцать. Майли на тот момент было шесть. Шесть лет — возраст, в котором ребенок наконец становился осознанным. И Майли была. Будучи очень общительной, светлой девочкой, Майли притягивала к себе много внимания. Тогда она еще не пошла в школу. В семье Гарвин, на тот момент в полноценной семье Гарвин, Майли была словно солнышко. Их общее, маленькое и чудное солнышко, которое всего за год приобрело большое количество новых ролей.

Для папы Майли в шесть лет стала любимой дочерью, ведь на фоне бесконечно отстающего из-за учебы Майка она была лучше во всем.

Для мамы Майли стала ее крохотной новой причиной для гордости, ведь в шесть лет девочка наконец победила на конкурсе в детском саду, где она представляла свои рисунки. Майк до сих пор помнил, что это были за рисунки — цветы. Майли всегда любила рисовать цветы. Майли в принципе всегда любила цветы. И Майк знал. Он хорошо помнил об этом. Ведь именно с цветов для него все и началось. Началось то, что до сих пор не могло полноценно закончиться.

Ее шесть лет — возраст, в котором Майли стала осознанной. Его одиннадцать лет — возраст, который для Майка стал переломным. Переломным… почему? А потому что именно в это время, когда Майли, их общее солнышко, начала приобретать большое количество новых ролей, она потеряла среди них всего лишь одну. Одну, но такую значительную. Майли перестала быть сестрой Майка. И, наверное, девочка сама не заметила этого. Тем не менее той остроты, которую ощутил Майк, было достаточно, чтобы назвать произошедшее существенным для обоих. Майк влюбился в собственную сестру.

Парень даже понять не мог почему. Это случилось спонтанно. В какой-то момент он просто осознал это. Майк даже помнил в какой. В одиннадцать лет ему впервые призналась в любви одноклассница. И боже… Вспоминая об этом сейчас, парень хотел смеяться. Это было так наивно, но мило. Она подошла к нему с коробкой конфет и валентинкой, сказав, что с самого первого класса, тогда они были в пятом, любила его. И Майк не ответил. Не ответил, потому что сам не мог определиться с тем, что такое любовь, как любовь ощущалась?.. Спросив об этом влюбленную в него одноклассницу, Майк услышал ответ. Любовь — это чувство, которое ты испытываешь к близкому человеку.

«Насколько близкому?» — спросил тогда Майк. «К самому близкому» — ответила ему девочка.

Майли.

«И что… делают влюбленные люди? Чем любовь отличается от простой симпатии, уважения к человеку?» — «Влюбленные люди оберегают друг друга, поддерживают, но кроме того… Они ставят интересы друг друга выше своих собственных. Такое чувство вряд ли может возникнуть к тому, кого ты просто уважаешь. Выбирая между собой и человеком, в которого ты влюблен, ты всегда выберешь этого человека. Не себя…».

Майли.

«Но разве любовь это не желание завести детей, общую семью, как у родителей?» — неуверенно спросил Майк, на что девочка ответила ему: «Ну почему? Я люблю тебя, но у меня нет желания завести общую семью или детей. Я просто хочу быть рядом с тобой, больше общаться, ближе общаться. Душевнее. И это будет возможно, если ты скажешь, что любишь меня так же, как я люблю тебя».

Нет.

Майк покачал тогда головой, не ответив ничего вслух, но в мыслях продолжив:

«Прости, но нет. Это невозможно. Потому что я люблю… Майли. Майли!

Я люблю ее, потому что в выборе только между собой и ей, я выберу не себя, а ее.

Я люблю ее. потому что я хочу быть рядом с ней — и по этой причине я прихожу со школы домой.

Я люблю ее, потому что я хочу с ней больше общаться — и по этой причине я помогаю ей с подготовкой к первому классу, забивая на свои собственные уроки и получая за это нагоняй от отца.

Я люблю ее, потому что я хочу быть ближе к ней — и по этой причине я каждый раз хватаю ее за руки, когда она хочет стукнуть меня за очередную неуместную шутку о ее позорном почерке.

Я люблю ее — и все тут. Я люблю свою собственную сестру».

Вот первая причина, по которой Майк никак не мог начать писать то письмо, которое он хотел написать. Ведь вместо «Привет, Майли!», вместо «Прости меня, Майли…», Майк хотел написать: «Я люблю тебя, Майли», но он не мог этого сделать. Потому что… Даже несмотря на то что двенадцать лет назад Майли перестала быть для него просто сестрой, он оставался для нее простым братом. А брат не мог такого писать. Он не имел права такое писать. Поэтому, продолжая играть свои роли, Майк оставался «всем и никем». Он оставался верным и добрым братом, но не собой. Не тем настоящим Майком, который еще двенадцать лет назад понял, что любит родную сестру. Не тем настоящим Майком, для которого простое письмо значило все и даже больше. Тот настоящий Майк был никем, потому что в реальности его не существовало. И первая причина, по которой его не существовало, это его бесконечно неправильная, но такая искренняя любовь к Майли. И на этой причине ничего не заканчивалось.

Нашедшая Майка в одиннадцать лет трагедия продолжилась для него и в семнадцать лет. Майли тогда исполнилось двенадцать. Это было шесть лет назад, и… Чем же было знаменательно это время?.. Сложно не понять чем. Шесть лет назад Майли заболела синдромом Тагетеса. И заболела она не просто так. А по вине своего старшего брата — Майка Гарвина. И по вине не косвенной, а самой что ни на есть прямой.