Нахмурившись, миссис Прескотт обернулась, взглянув на рыжеволосую девушку, так и не вылезшую из-под одеяла. Однако Майли, казалось, вовсе не слышала ряд вопросов от няни. Поджав губы, девушка отрешенно смотрела куда-то в сторону.
— Можно я останусь здесь? — едва слышно произнесла Майли. — После вчерашнего… Я не хочу идти.
— Эй… Ну почему? Я уверена, всему найдутся свои объяснения, — выбросив в рядом стоящее мусорное ведро шелуху от растений, миссис Прескотт подошла к кровати Майли и, сев на край, улыбнулась. — Давай поднимайся. Умойся, позавтракай, а дальше подумаем, что будем делать. Вместе, хорошо? — несильно похлопав по кровати рядом с Майли, женщина поднялась и, захватив по пути из комнаты мусорное ведро, вышла в коридор. Майли вздохнула. Да уж, и о чем тут можно было думать.
Оглядевшись вокруг, девушка испытала странные чувства. Тоску и, пожалуй, обиду. Да, именно. Обиду. Пока она была здесь, в этой клетке, Майк находился там, на Больших играх. А самое неприятное, что изменить это девушка не могла. И Майли переживала не столько из-за того, что не могла быть рядом с братом, сколько из-за того, что по ее вине у Майка теперь возникли проблемы. Точнее, не у Майка, а у Эллиз. У Эллиз, которую Майли помнила так же четко и ясно, как девушка помнила ее. Смотря вместе с няней реалити-шоу, Майли не могла подобрать слов, чтобы описать свое состояние, когда она увидела разговор Майка и Эллиз на набережной. Это был конец. Если их правда сегодня вызовут на дуэль, Майк ее убьет. А учитывая то, каким злым он выглядел во время того разговора, в этом даже не стоило сомневаться. И черт возьми! Если бы только у Майли был шанс объясниться, если бы только она могла сказать Майку, предупредить заранее, успокоить, всего этого не произошло бы. А теперь из-за нее могла пострадать Эллиз… Та самая Эллиз, за которую девушка болела немногим меньше, чем за своего брата.
Увидев девушку на отборочных этапах, Майли не просто удивилась, она на какое-то время даже лишилась всякого дара речи. Майли и представить не могла, что когда-нибудь снова увидит Эллиз. По крайней мере, не в таких условиях. Девушка помнила, что Эллиз была нулевой, поэтому… Что она вообще могла забыть на Больших играх? Хотя, с другой стороны. Это было так похоже на нее. Что в школе, что на играх Эллиз создавала одно впечатление. Следуя за своим острым чувством справедливости, девушка не сдавалась ни перед чем. Ни перед злыми одноклассниками, ни перед Эйси, а теперь, похоже, и ни перед Майком. Провал. Это был просто провал.
Тяжело вздохнув, Майли попробовала встать с кровати, однако, почувствовав знакомую слабость в конечностях, нахмурилась. Да уж. А вот был ее максимум. Снова ощутив это разливающееся в груди чувство обиды, Майли сделала очередную попытку, чтобы встать, и, болезненно поджав губы, она все-таки сделала это. И в этот момент послышался странный звук. Увидев краем глаза движение сбоку, Майли заметила, как на широкой и плотной лозе распустился очередной цветок.
Похожий на огненный взрыв и столь отчетливо напоминающий девушке брата, бархатец, так назывался этот цветок, распустился во всей красе, представ перед своей хозяйкой любимым, но отчего-то горьким напоминанием. И Майли даже не могла понять, что ее беспокоило больше. То, что бархатец снова напомнил о брате, или то, что он служил лишь очередным следствием ее синдрома. Синдром Тагетеса — бесконтрольное использование магии, в случае Майли, бесконтрольное созидание цветов. Цветов — ее стихии. Нахмурившись, девушка снова вздрогнула, словно изнутри ее что-то несильно толкнуло. И вот распутился еще один такой же нежный огненный бархатец. Такой же, но в то же время другой. Для Майли не существовало одинаковых бархатцев, поэтому, оглядевшись, девушка с усилием улыбнулась. Вся ее комната, от потолка до пола, от одной стены к другой, была покрыта цветами и лианами, на которых они произрастали. И среди них были не только бархатцы. Совсем недавно среди них стали появляться и розы. Эти белые, молочные розы, что всегда ассоциировались у Майли с Эллиз. Каждый раз, когда Майли непроизвольно ловила себя на мысли о другом человеке, в ее комнате раскрывался новый бутон. Тот бутон, который девушка интуитивно связывала с этим человеком. Возможно, поэтому вся ее комната была усыпана в большинстве своем бархатцами. Бархатцами, среди которых теперь произрастали столь редкие, но заметные розы.
— Майли, ты идешь? Если что, ты помнишь, я всегда рядом, просто позови, — послышался откуда-то с кухни приглушенный голос, однако Майли на него отреагировала по-своему.
— Я помню! Но не волнуйся, я хочу сама, — ответила Майли, сделав более уверенный шаг ближе к выходу. Переступив через лозу, Майли застыла, услышав теплый и бесконечно нежный голос миссис Прескотт:
— Я знаю, Майли. И я не тороплю тебя, ты большая молодец.
«Нет, неправда» — тут же подумала Майли, поджав губы. Если бы она была таковой, она бы не сидела в этих четырех стенах. Если бы она была таковой, она бы придумала что-нибудь, расшиблась бы насмерть, но нашла пути, чтобы предотвратить конфликт Майка и Эллиз, нашла бы способы, чтобы быть рядом с ними, там, на арене, а не в этом дурацком доме.
Майли нахмурилась. А она ведь правда хотела помочь, однако, как бы она сделала это, если Майк вел себя как упертый баран? Логично. Они ведь жили не в средневековье, у них был интернет, соцсети, в конце концов, у них был телефон. Точнее, у нее был, а у него нет. Сделав какие-то дурацкие выводы после первого своего сезона, Майк принял решение оборвать с Майли всякую связь на время этого месяца вне дома. Как он говорил сам: «Я не могу сосредоточиться, если начинаю думать о том, чтобы написать тебе, чтобы ответить на твои сообщения, поэтому, прости, Майли, но нет. Я вернусь, и мы будем разговаривать столько, сколько тебе захочется, пока не надоест, а сейчас нет». Майли вздохнула. Возможно, в словах Майка и была своя правда, но сказать, что он был прав во всем, нет. Если бы Майк не оборвал связь, он бы услышал еще во время отборочных, что Эллиз знает о ней. Если бы он не сделал ту глупость, всего этого дурацкого конфликта, в котором Майли чувствовала свою и ничью больше вину, не произошло бы. Если бы он не оборвал связь между ними, он бы знал это, и он бы не говорил эти глупые фразы из разряда: «Пока не надоест».
А тем временем Майли наконец вышла из своей комнаты и, направившись дальше по коридору, вскоре смогла добраться до кухни, на которой уже вовсю хозяйничала ее няня. Несмотря на то, что кухня располагалась в другой части их с Майком дома, даже здесь можно было заметить эти лианы с бутонами распустившихся цветов на них. Как же ей это все надоело. Майли любила цветы, Майли любила бархатцы, больше всего в своей жизни. Но она не любила их вот такими. Бессознательными, дикими и неправильными. Ненастоящими.
— Ты сегодня поздно встала, поэтому рассчитывай время, Большие игры начнутся в полдень, а сейчас уже почти одиннадцать. Позавтракаем, приберемся и все. Надо будет идти смотреть, — продолжала лепетать миссис Прескотт, чему Майли улыбнулась.
Няня правда нравилась девушке, она была доброй, заботливой, милой, а еще она не наседала. Понимая, что девушка не любит, или боится, много говорить, миссис Прескотт создавала иллюзию разговора своими силами. Говорила безостановочно, о пустяках, бытовых проблемах, но Майли этого было достаточно. С благодарностью кивнув няне и получив порцию свежих оладьев, девушка улыбнулась. А миссис Прескотт тем временем опустилась на стул напротив нее.
— Ну вот. Теперь узнаю тебя прежнюю. Вкусно? Может, тебе дать варенье? Сейчас, подожди секундочку, — подскочив с места, Шейла, так звали женщину, быстрым шагом подошла к холодильнику, увидев две банки — малинового и облепихового — варенья. — Тебе какое?
— Только не облепиховое, — усмехнулась Майли, следя взглядом за няней. — Оно такое неприятное на вкус, я не понимаю, как Майк его ест, — сморщилась девушка, и в этот момент на лозе, обвивавшей ножку стола, снова возник бархатец. Сделав вид, что его не заметила, Майли промолчала.
