— Ну что вы как дети? Это же смешно!

— Кому смешно, Кир! Тебе? Антону? Володе? Кому. Твою. Мать. Смешно? — выплевываю со злостью каждое слово.

Кир отводит взгляд в сторону. Молчит.

— Займи мне денег. И вызови такси. На этом пока все.

Кир молча достает лопатник. Вытаскивает несколько купюр, протягивает мне.

— Такси вызови. — Беру деньги и резко разворачиваюсь.

— Я завтра наберу, Глеб, — доносятся до меня слова Дрозда.

Похер. Абсолютно. Мне плевать.

Я понял, что с сегодняшнего дня наши пути с пацанами полностью расходятся. Они сделали свой выбор. И он оказался не в пользу нашей дружбы.

Такси останавливается возле кованых ворот. Мне приходится выйти из машины и подойти к посту охраны, чтобы объяснить ситуацию. Спустя несколько минут такси проезжает дальше. У подъезда расплачиваюсь и выхожу.

Раз меня никто не встречает, сразу же приходит осознание того, что за Надей никто не наблюдает. Володи здесь нет.

Разочарование острым лезвием клинка врезается под ребра, а следом приходит пустота. Я больше не испытываю никаких эмоций по отношению к парням: ни злости, ни ненависти, ни даже элементарной обиды. Пусто.

Зато в груди все трепещет от волнения; бег сердца набирает обороты, пока я дохожу до лифта, оно уже мчится галопом. Страх за Надю и за дочь не отпускает меня. Про Веру и про ее подлость я вспоминаю только тогда, когда подхожу к двери квартиры и нажимаю звонок.

Прислушиваюсь. Тишина.

Жму снова и снова. Снова и снова. Понимаю, что с каждой секундой меня заполняет паника. И когда уже до критической отметки остается совсем немного, слышу щелчок замка.

Дверь распахивается настежь, и на меня с ужасом в глазах смотрит Надя.

— Глеб? Господи, Глеб! Что произошло? — Ее голос дрожит, как и все ее хрупкое тело.

Я заваливаюсь в квартиру и плотно закрываю за собой дверь на все замки, которые только есть. Даже если эти ублюдки сперли ключи, срать. В моей двери столько защелок, что на связке у тюремщика. А на той моей только два. И те не основные.

— Что происходит, Глеб? Объясни. Ты меня пугаешь! — Надя жмется к стене, а я резко разворачиваюсь к ней лицом, зажимаю ее между своих руками.

— Да ладно тебе. — Растягиваю в косой улыбке разбитые губы.

Надя округляет глаза и предпринимает жалкую попытку отодвинуться.



— Это так, — сухо отвечает девушка. — Что случилось, Глеб? Кто тебя побил?

Ее лицо искажает напряженная гримаса, и я замечаю, как в глазах проскальзывает намек на некое понимание. Вмиг поведение девушки меняется: она поднимает руку к моему лицу, кладет ладонь на скулу с правой стороны и нежно проводит пальцами.

— Надь… — Мой голос словно простужен. — Расскажи мне… все. Только так я смогу помочь.

Я чувствую шершавые пальцы на своих губах. Его темные взгляд прожигает меня насквозь, и я понимаю: момент настал. Уже бесполезно что-либо скрывать. Правда скоро раскроется. Они меня вычислили. Нашли.

Или?..

— Что ты хочешь услышать, Глеб? — разлепляю пересохшие от волнения губы.

— Правду, Надь. Почему ты вернулась домой? — голос Глеба слишком низкий до мурашек.

Я сейчас чувствую совсем не то, что должна. Его голос окутывает меня, дурманит, и я, затаившись, вдыхаю аромат его тела вперемешку с лекарствами; меня ни капельки не отталкивает запах больницы, а лишь сильнее притягивает.

Хочется соврать Глебу. Сказать, что все это нелепое совпадение, но вместо этого я молча смотрю в его черные, непроницаемые глаза.

Наши губы — его, разбитые в кровь, и мои, потрескавшиеся от волнения, — замирают в миллиметре от поцелуя.

Я рвано вдыхаю, заполняя легкие до предела, и меня с головой опаляет желание. Его длинные сладкие языки поднимаются от кончика пальцев ног и нагло, бесцеремонно ползут вверх по внутренней стороне бедра, разжигая бесстыдную потребность в Глебе.

Я быстро облизываю губы, обжигаясь о сдавленный стон Глеба. Господи! Это настоящая пытка.

Еще мгновение борьбы внутри себя, и я порывисто поддаюсь вперед и первая целую Глеба. Зашкаливающий в крови адреналин бьет электрическим разрядом прямо в сердце и огнем заполняет вены. Я плавлюсь от страсти, которая сжигает меня.

Парень сжимает мои бедра, прижимается ко мне так откровенно, что я чувствую каждый напряженный сантиметр его длины. С моих губ срывается стон, но его выпивает Глеб, забирает себе.

Когда мне становится нечем дышать, Глеб разрывает поцелуй. Дышит тяжело, отрывисто.

— Надя, если ты думаешь таким способом заглушить мой интерес к твоему прошлому, то ты глубоко ошибаешься, — ухмыляется он.

И пока я соображаю, что ответить, Глеб неожиданно подхватывает меня под спину. Я тихо ахаю и обнимаю его за шею, отчего его лицо искажает гримаса боли.

— Глеб, что ты делаешь? Отпусти, — прошу взволновано. — Я и сама могу дойти.

Меня разрывает внутреннее противоречие. Если не врать себе, то могу наконец-то признаться, что я простила его и готова попробовать все начать с чистого листа, правда, есть одно но… А, точнее, оно было ровно до того момента, пока Глеб не пришел побитый домой.

Но все мысли пропадают в тот миг, когда Глеб переступают порог своей спальни и стремительно направляется к кровати. Мое сердце делает кульбит и падает с утеса вниз, а потом, будто шальное, заходится в бешеном ритме.

Не отрывая взгляда, смотрю на Глеба снизу вверх. Безрассудные эмоции вытесняют все разумные мысли; теперь в голове царствуют только обнаруженные потайные желания.

— Надя, у тебя есть шанс остановить меня прямо сейчас, — глухо произносит Глеб и медленно опускает меня на кровать, что удается сделать ему с большим трудом: я вижу это по его надувшимся на шее венам.

Он нависает надо мной и замирает в нескольких миллиметрах от моего лица.

Я молча кусаю губы. Что за дурацкое высказывание: можешь остановить меня?! То есть он дает мне выбор решать самой, хочу я его или нет? А он не думает о том, что это как-то странно смотрится со стороны?

Меня опаляет волна негодования. Теперь я чувствую себя развратной девкой, которой дают выбор сделать правильный шаг, а она продолжает с желанием во взгляде лежать на кровати.

— Я хочу уйти, Глеб, — твердо говорю и делаю попытку высвободиться.

— Это не тот ответ, который я ожидал услышать, — наигранно лукаво отвечает парень и, подхватывая меня под ягодицы, поднимает вверх по кровати.

— Ну что ты творишь?! — возмущенно задыхаюсь, когда он одним рывком стягивает с меня пижамные шорты, отбрасывает в сторону, оставляя меня в нижнем белье.

— Хочу дать тебе понять, насколько серьезно я настроен. — Глеб, устроившись между моих ног, пытается стянуть с себя одежду, но из-за перебинтованной головы у него это плохо получается. — Надь, дай мне пять минут. Я в душ и обратно. Надо смыть с себя всю эту гадость. — Он оттягивает футболку, на которой видны пятна крови. — Только пообещай, что никуда не уйдешь, дождешься меня.

Я молча смотрю на него, не зная, как реагировать: ведь опыта общения с мужчинами после Глеба у меня больше не было. Возможно, стоит сказать что-то вроде: конечно, не волнуйся, иди, а я пока приготовлюсь.

Но…

У меня язык не поворачивается выдать подобное. И мне с каждой секундой все больше хочется сбежать из этой комнаты и скрыться в своей.

— Угу, — выдавливаю я с трудом, когда молчание с моей стороны затягивается.

— Спасибо, детка. — Глеб смачно чмокает меня в нос и, соскочив с кровати, направляется в душ, оставляя меня одну.

Когда он закрывает за собой дверь, я раскидываюсь на кровати и пытаюсь восстановить дыхание. Господи! Что же происходит? Что со мной происходит? Что я творю?

Сейчас явно не тот момент, когда можно позволить себе плотские развлечения. Мне нужно серьезно подумать о том, как решить проблему с выходцами из криминального мира, которые напали на Глеба.