Открыла дверь и руками всплеснула:

– Опять?

– Опять.

– А на этот раз что?

– Блюдце Елистрату поставили, а Мурзинька похлебал, – ответила бабка Лизавета, прижимая к себе кота.

Кот поднял грустные глаза и вздохнул. Кузьминична ему ни на грош не верила.

– Ладно, заходите, гости дорогие. Переночуете, а завтра сходим и поговорим. А ты, Мурзя, гляди у меня. Испортишь чего – шапку сделаю!

Мурзик поглядел умильно на Кузьминичну. Он ей тоже ни на грош не верил, всякий раз грозилась, и что? Шкурка на месте, кот здоровехонек.

Переночевали. Рано утром Кузьминична принялась эксперимент ставить, новое лекарство делать. Уставила стол баночками, скляночками, горелку зажгла, таймер завела. Сидела, в тетрадочку писала.

Лизавета завтрак готовила, Семен пошел дрова рубить, а Кузьминична все смотрела, что-то капала, добавляла, убавляла, писала.

– Кхм-кхм. Кхм, говорю – намекала Лизавета.

– А? – спросила Кузьминична, подняв голову.

– У меня готово все.

– Угу. Еще чуть-чуть, и пойдем.

Лизавета вздыхала выразительно, смотрела на часы и поджимала губы. Кузьминична горелку потушила, со стола убрала и уткнулась в тетрадку. Семен подошел, сели завтракать. Мурзик перестал мышей гонять, прыгнул к хозяйке на колени и встал, оглядывая стол: есть чем поживиться? Фыркнул на кашу и пироги с черемухой, удалился к миске с молоком.

Потом втроем пошли к домовому – уговаривать, разговоры разговаривать. А тот ни в какую. Пироги принесенные есть не стал, сметана не понравилась.

Кузьминична поморщилась. Гостей она не слишком любила, хоть и родня.

– Уходите подобру-поздорову, сердитый я! – крикнул Елистрат.

Вернулись обратно – батюшки-светы! По столу, по полу все разлито, банки, колбы разбиты, а кот летает воздушным шариком под самым потолком, о стены стукается. Как двери открыли, так его ветром на улицу вынесло. Хорошо, за дерево зацепился. Орет благим матом на всю деревню.

– Мурзинька! Держись, родной! – закричала Лизавета.

– Это как же? – спросил дед Семен.

– Вот это да! Что ж он намешал? – Кузьминична бросилась в избу, стала разбирать пузырьки и скляночки, бормоча под нос.

– Что смотришь, сними его! – завопила Лизавета.

– В сарае лестница! – крикнула Кузьминична.

С улицы доносились разнообразные звуки. Басом мяукал кот, Лизавета причитала, подошли соседи поинтересоваться, что да как, упала лестница, ругался Семен, ему давали советы, Лизавета жаловалась на судьбу.

– Ничего, снимут. Этот кот еще нас переживет, – проворчала Кузьминична, – от, зараза, сколько всего перебил!

Где-то через полчаса Лизавета, всхлипывая, принесла кота в избу. Он жалобно мяукал и пукал. От запаха глаза слезились. Кузьминична взяла крепкий полиэтиленовый пакет, поймала Мурзиковый пук и завязала накрепко. Вдруг пригодится?

– Ну, доигрался? Понятно, почему Елистрат вас выгнал.

Лизавета шмыгала носом:

– Пойдем мы, пожалуй, кума. Ну что домовой сделает? А у тебя тут вон что творится.

– Жалеешь котика? Так он все и натворил! – Кузьминична показала ему кулак, – куда пойдете? Елистрат опять бушевать начнет. А соседи с таким запашком на порог не пустят. Погуляйте пока, а я подумаю.

Вечерком прихватила Кузьминична две колоды карт, одна в руке, другая под юбкой, и пошла к Елистрату. Морозно было, звезды светили, снег скрипел. Новый год скоро. Шла она и все думала, прикидывала, как Мурзик такой состав получил летательный. Что разбилось, это она все записала, а сколько чего кот слизал, неизвестно. И герань погрызена. Она тоже нужна или кот ее раньше обглодал?

– Вечер добрый, Елистратушка. Пустишь в дом?

– Заходи, коли не шутишь.

– Холодно-то как. Раздеваться не буду, – сказала Кузьминична.

– И не надо. Угощения не жди. Незваный гость, сама знаешь, – пробурчал домовой.

Кузьминична посидела чинно на лавке, повздыхала, покачала головой. Елистрат сидел хмурый, отковыривал щепочку от лавки.

– Как мои-то? – спросил он наконец.

– Да не очень. Ни кола, ни двора, всего богатства, что кот, и тот дурной. Целый день плачут, – ответила Кузьминична, глядя в потолок.

– Вот правильно говоришь, совсем дурной! И ко мне без всякого уважения! Непорядок.

– Так животное глупое, какой с него спрос. А бабку с дедом зачем выгнал?

– Скучно мне с ними. Все одно и то же.

– Ну что ж, теперь ты как ветер вольный. Что хочешь, то и творишь.

Кузьминична стала внимательно рассматривать паутину в углу. Домовой глядел в другую сторону. Посидели еще немного, и она сказала:

– Может, в картишки перекинемся?

– А что, можно.

Елистрат достал колоду. Карты были старые, засаленные. У Кузьминичны такие же. Бог знает, в каком году куплены. Начали с простого дурака, потом в подкидного.

– Тебе хобби какое-нибудь завести надо, – сказала Кузьминична.

– Это чего еще?

– Занятие для души. Вышивать там, шахматы, йога, бег трусцой, картины рисовать, стихи писать, мыло варить, корзины плести.

– Корзины плести – это работа.

– Может, и работа, а если на досуге, просто для себя, то хобби называется. Вот у меня где-то книжка была, внуки прислали. Хочешь, дам почитать? Ты своих только пусти обратно. В гостях хорошо, сам понимаешь, а дома лучше.

Елистрат пожевал губами, подвигал бровями:

– Ну, подумаю. А давай карты выложим, у кого старше, тот и выиграл.

Положили карты на стол, перевернули. У Кузьминичны четыре туза, король и вольт. У Елистрата три туза, два короля и джокер.

– А я и не знала, что у нас джокер есть, – пробормотала Кузьминична.

– Ладно, пускай приходят. Вон, изба не метена, печь не топлена, часы стоят, никакого порядку. А ты книгу дай, не забудь.

Книжки она принесла, сразу три. Елистрат почитал, повозмущался, что в деревне приличного мыла не сварить, ни ароматизаторов, ни блесток, ни масла кокосового. Заказать можно, конечно, да дорого встанет. Не потянут старики. А вот йога – дело хорошее. За ухом ногой чесать и рассуждать о высоком ему понравилось.

Бабка Лизавета даже не поленилась, прошла пару километров до соседнего села, позвонила детям и подарков попросила. Коврик для йоги, деду перчатки кожаные, а для Кузьминичны набор «Юный химик».

Все прислали, а еще Лизавете платок теплый и красивый, на черном фоне цветы, как жар, горят.

Какая благодать наступила! В новогоднюю ночь светились желтым окна. Елистрат, высунув от усердия язык, разучивал новую позу на специальном коврике. Мурзик объедался холодцом. Семен и Лизавета целовались, в обновках красовались.

Кузьминична стояла посреди комнаты и улыбалась. Вокруг нее, попискивая, парили пять мышек. Они кувыркались и дергали лапками, очень удивленные новым своим положением. Кузьминична морщились, когда очередная мышка пукала прямо у лица.

– Состав, конечно, надо доработать, – сказала она вслух и подмигнула президенту, который в телевизоре говорил предновогоднюю речь.

– Мы с оптимизмом смотрим в будущее. Все у нас получится! – согласился президент.

Куранты стали отбивать полночь. С Новым годом!

Петро в болоте увяз. Видно, погибать придется. Болото крепко держит. Трава под руками рвется, кочки вниз уходят, черная жижа грудь обхватила. И выручить некому.

Искал Петро в купальскую ночь цветок папоротника. То ли верил, то ли не верил, а в лес пришел. Ждал, что чудища придут, пугать будут, испытывать. А вышло вон что. В глухой чащобе увидел цветок, горел он красным цветом. Только Петро руку протянул, так цветок отпрянул, словно живой. Погнался за ним Петро по травке, потом по бурелому, по кочкам, да и провалился. Дергался, рвался, людей звал, хоть кого. Только ветки шумят. И к горлу трясина подступает.

– Что, добрый молодец, у меня в болоте забыл? Зачем незваный явился? – услышал он голос.

Повернул голову, сморгнул: глядит на него Болотница. Нос торчит, лохмы свисают, глаза блестят и гнилые зубы щерятся.