Роман с улыбочкой сказал:

– Ну что? Вперед, к победе? Пошли?

– Поползли, – ответил Артем.

Мишаня кивнул. Лапти уже не надобились. Гати в ход пошли. И началась эта хренотень. Один расстилает. Другой сзади скатывает. Третий тащит другую гать. Повторить. Повторить. Повторить. Через несколько минут все в поту и в Каше с головы с до ног. Теперь так до самого дома будет. Жарко, воздух от испарений и от вчерашнего дождя густой, в грудь его заталкивать надо.

– Не могу больше, – прохрипел Артем, повалился на колени, а потом на живот, и руки раскинул. Так и лежал с рюкзаком на спине.

– Ну, давай передохнем, – сказал Мишаня.

Все трое развалились на гатях.

– Вам прямо к самому центру надо? – спросил Мишаня.

– Ага. Образцы оттуда возьмем, – ответил Роман.

Артем со стоном повернулся на бок, стащил рюкзак, достал бутылку и стал жадно пить воду, проливая на грудь.

– Хватит! Без воды останешься – другой не дам! – прикрикнул Мишаня.

– Да ладно, нормально. Жарко очень, – Артем поплескал водичкой на лицо. Тут же к нему устремились мошки, – Надо это… Ну? А то не выдержим.

Они с Романом долго смотрели друг на друга. Роман поморщился и покачал головой.

– Что надо? – спросил Мишаня.

– Полежать еще.

Мишаня опять намазался от комаров и встал отлить. Червячок проползал рядом, с хорошего ужа размером. Тут живность здоровая, мама не горюй. Говорят, дальше погорячей будет, там помельче. А зимой вообще хорошо, твари от холода прячутся.

Роман, кряхтя, поднялся, потянулся так, что кости хрустнули. Артем тоже встал.

Пошли дальше. Мишаня диву давался: парни бодрячком поперли. Роман стал анекдоты травить, Артем визгливо хохотал. Ага, зрачки у них широкие стали, руки подергиваются. В животе у Мишани противно засосало. В Каше с двумя нариками, вот угораздило. Что ж будет-то, а?

А они все шли и шли, как заведенные, он еле на следующий привал уговорил. Воду они всю выпили, еще и поливали друг друга. Потом Ромыч оступился и провалился в Кашу. Хохотал во все горло, пока Мишаня его тащил. А Темыч на гати катался от смеха. Мишаня наорал на них, да быстро выдохся. Только ржали без остановки, идиоты. Тогда он их вперед погнал, покрикивал: быстрей, быстрей, всю славу отберут, дроны живность переловят, вам не достанется.

Как Солнце клониться стало, Мишаня понял, что вот сейчас и помрет.

– Стоп. На ночь устраиваться надо. Да стойте вы, придурки! – заорал он.

– Чего-чего? Нам дальше надо, – обернулся Роман.

– На ночь встаем. А то вообще не доберемся.

– Уже ночь? – спросил Артем и завертел головой, прищуриваясь.

– Хватит на сегодня. Хотите до места дойти – меня слушайтесь! – гаркнул Мишаня, откуда только силы взялись. От страха, видать.

Пока он раскладывал вещи, парни в шутку боксировали, проминая гать ногами.

– Хватит. Поели и спать, – сказал Мишаня.

– Неохота есть. Воду давай, дед, – сказал Роман.

– А твоя где?

– Так мы всю выпили.

Артем согнулся от смеха.

Мишаня из рюкзака добыл бутылку, попил, парням налил в пластиковые стаканчики по глотку. Они выпили, и Роман вырвал бутылку, запрокинул голову, глотал, только кадык ходил вверх-вниз. Артем ткнул его в живот, пока дружок пытался вдохнуть, выпучив глаза, сам допил. Мишаня в тоске перебирал вещи – вот фальшфейер, зверя пугать, зажигалка газовая – сороконожки не любят огонь. Нож хороший. А наркошей как вразумить? Сидят, треплются. Как деньги потратят, куда поедут. Сказал, чтоб не принимали ничего больше, и что дежурить надо. Раз не спят, то Артем до полночи, Роман до трех, а потом чтоб разбудили. На телефоне будильник завел, сетку натянул уснул, как провалился. Хрен с ними.

Проснулся по будильнику. Ночь была светлая, жарко-то, душно как! В Каше кипела жизнь, копошились, ползали тварюшки, что-то шевелилось, шуршало, в воздухе звенели комары. Мишаня убрал сетку, со стоном поднялся, наплескал от насекомых вонючку на лицо и руки. Есть хотелось и пить. Болело все, как избили.

Городские бревнами лежали, дышат, и то хорошо. Покусанные, червяки по ним ползают. Мишаня за пазуху Роману полез, может, дурь найдет да выбросит. Тот проснулся, цапнул за руку, оскалился:

– Чего, дед?

Мишаня струхнул, но ответил:

– Чего, сожрут вас, вот чего. Сказал же, караулить надо, а потом меня разбудить. Смотри, сколько гадов по тебе ползает.

– Да я вас! – Роман стал скидывать с себя червей, многоножек и насекомых.

Мишаня только вздохнул и отвернулся. До утра дремал, вскидывался, озирался. Нет опасности – дальше кемарить можно. В семь растолкал городских. Еле встали, рожи страшные, опухшие.

– Будете жрать дурь – пропадете, – угрюмо сказал Мишаня.

– Да это не дурь. Стимулятор простой, при интенсивных физических нагрузках. Он разрешенный, – сказал Артем.

– А мне плевать. Сдохнете здесь и не заплатите. Кто со мной потом дела делать будет?

– Да ладно, дед, прорвемся! – сказал Роман.

– Выбросьте лучше.

– Не, поменьше съедим, и нормально будет. Дозу не рассчитали вчера.

– Выбрось, говорю!

– Не выброшу. И что сделаешь? – сказал Роман.

Мишаня зубы стиснул и промолчал.

– Все норм. Щас поедим и дальше двинем.

– Воды нет. Вчера всю про… профукали, – сообщил Мишаня.

Ели молча. Парни кидали еду как не в себя. Почти все припасы уничтожили.

– Хватит! – не выдержал Мишаня.

– Ну да, потом всегда есть хочется, – пробормотал Артем.

Мишаня пил из фляжки, каждый глоток во рту держал, чтоб всосалось.

– А нам? Говорил же, что нет воды, – ухмыльнулся Роман.

– Не дам. Что сделаешь? Если со мной что случится, вы тут и останетесь, – сказал Мишаня.

Ребята, уже не стесняясь, достали таблетки, разломали, кинули по половинке в рот.

– А? – сказал Роман, протягивая полтаблетки проводнику.

Мишаня отвернулся. Дальше пошли.

Лежал он, звездой раскинув руки и ноги, иногда переползал по гати, и рюкзак перекладывал. Воздух – ножом режь. Ждал. Городские ушли к самому центру, с собой не звали, да он и не рвался. Все подчистую съели, потом Кашу ели, куда только влезало. Наберут всякого и назад можно. Не верится даже. А не вернутся – что ж, за ними? Прямо туда, в самый Горшочек? Им что, они на таблетках. А ему после бессонной ночки плоховато. Мысли путались. Иногда слышал стон, вскидывался, а это он сам и стонал. Навечно он здесь?

Пар завивался петлями. Каша чавкала, пузыри всплывали медленно, лениво. Глаза закрывались. Спать нельзя. Страшно спать.

Кто-то заполз на ногу, тяжело стало. Мишаня глаза приоткрыл. Многоножка уже на груди, здоровая такая, давит. Извернулась, смотрит, усики шевелятся. Ближе и ближе. Он прошептал:

–Тихо, тихо, – и стал зажигалку нащупывать, а ее глаза почти напротив.

Где ж она? Пальцы мокрые, не выронить бы. Чирк, чирк, зажигайся. Мишаня простонал. Зажглась. Огонь оранжевый, отражается в глазах твари. Уходи, уходи, ну!

Многоножка потянулась вперед, отпрянула и повернула, уползать стала, перебирая по груди лапками. Мишаня плакал в голос и молился Хозяину этих мест и всем богам, кого вспомнить мог. Море, море, где ты?

Он вздрогнул и проснулся. Его трясли за плечо. Сверху была опухшая рожа, вся в прыщах и корках, черная щетина пробивалась на подбородке, а глаза красные, стеклянные, и зрачок черный и громадный.

– Эй, дед, погнали!

Мишаня сел рывком и чуть не провалился. Каша опасно потекла через поплавки, но гать еще держала. Роман. Один. На груди мешок болтается, а рюкзака нет. Мишаня завертел головой:

– Где этот, второй? Артем где?

– Утонул Темыч. В пузырь попал – бульк и нету. Я его вытащить хотел, но не смог. Сам чуть не помер. Нету его больше. Каша забрала, так у вас говорят?

– Каша, значит? – Мишаня смотрел в упор, и лицо Романа стало кривиться, морщиться.

Вцепился в плечи Мишане и встряхнул так, что зубы клацнули.