– Можно я переключу? – спросила она, готовая нагнуться к магнитоле.

– Нет, – простонал он, улыбаясь.

– Почему?

– Кто ведет, тот и выбирает музыку, – широко улыбался Леня.

– Я тебе то же самое скажу в другой раз, в другой ситуации, – проговорила она с интонацией ультиматума.

– Ах вот ты как!

– А ты что думал?.. Нет, без рук. У тебя уже машина есть. Так что сосредоточься на ней, коль уж променял меня на нее.

– А ты думаешь, я с двумя не справлюсь?

Он бросил мимолетный взгляд на проглядывающий сквозь ее кофточку сосок. Кровь подступила к вискам, и ему показалось, что на мгновение стало меньше воздуха. В этом свете ее кожа была нежнее и теплее топленого молока. И ему хотелось окунуться в нее, разлить этот привлекательно переполненный стакан.

– Я в тебе не сомневаюсь, Леонид, – произнесла она играючи. – Но я думаю, ты не успеешь показать свои таланты до того, как я лишу тебя твоего стручка.

– Уж прямо стручка? – улыбнулся он, обгоняя грузовик.

– Черт! – воскликнула Маша. – Сколько раз я тебя просила не делать так при мне!? Ты же знаешь, что я боюсь. Я понимаю, легковушку какую-то обгонять, а тут фура. Идиот!!!

Она завязала семечки, бросила их в бардачок и схватилась за бутылку лимонада. Прыснув пузырьками, Маша сделала несколько глотков и, кинув лимонад на заднее сидение, прильнула к окну.

– Ну, извини меня, – проговорил он спустя пять минут ее молчания, помявшись.

Тишина. Только три аккорда и барабан.

– Можешь переключить музыку.

– Нет, спасибо. Ты же ведешь.

Он улыбнулся и погладить ее по ноге, после чего нога резко отдернулась.

– Знаешь, вот ты сейчас пытаешься меня раздраконить, вывести на агрессию, – просто проговорил Леня, убавляя громкость музыки, – а добиваешься другого. Ты такая белая и чистая в этом дождливом свете, что я бы изнасиловал тебя прямо здесь и сейчас. А ты еще больше меня кипятишь.

Маша резко обернулась. На лице ее медленно выросла улыбка. Все расширяясь и расширяясь, в какой-то момент она взорвалась громким смехом.

– Дурак! – только и смогла выпалить Маша сквозь смех.

– Охрененная песня! – вскрикнул Леня и рванулся прибавлять громкость.

Маша стукнула его по рукам:

– Не надо так громко.

– Почему? Тебе не нравится песня?

– Нравится.

– Тогда убери руки к херам, малыш! – наигранно закричал он и начал яростно подпевать припеву.

***

Мрак спускался на древнюю землю. Тишина разливалась холодным потоком по тёмным закоулкам склонившегося леса, и вершины оголившихся крон разрезали иссиня-чёрное полотно ночного неба, застеленного мрачными пятнами выгоревших туч. Серые облака тумана сожжённым дымом клубились в темноте. Трава, высушенная умиранием, была прибита к сырой, чёрной, словно угли, земле, была затоптана, и только в чаще сухие стебли колыхались от движения ночного дыхания.

Небо было тяжело. Оно мешком нависало над землёй, желая обрушить на неё свой дремучий, страшный гнев. Костлявая рука мрака скользила в воздухе, капля за каплей пожирая всё живое.

С поляны, среди гущи леса, доносился яркий жгучий свет. Горело пламя. Его жёлтые, рыжие стрелы рвались в небо, полные злости и негодования. И среди стволов деревьев, на пятнах света, разливавшихся по земле, двигались острые чёрные тени. Они прыгали, плясали, падали, рвались к огню, то появляясь, то исчезая из виду. Тёмные силуэты мчались в адском хороводе, словно горели в своём страшном костре.

Их голоса разгоняли тишину. Рождали странные слова, превращая их в общий гомон, шёпот, проникающий в ткань самого мироздания. Их руки перестали быть человеческими. Они рвались в разные стороны, словно руки дьявола, подчиняясь зловещему танцу. В свете костра золотом загорались пятна сухой, оголённой кожи. Красным огнём пылали безумные глаза. И губы каждой тени шептали тёмные слова. Демоны хлопали, отпугивая голос устрашённого воздуха, припадали к огню, топали ногами, создавая страшный ритм. И били барабаны рокотом самой земли, зловещим, древним и таинственным. Содрогалась темнота.

Они бегали вокруг костра, и из пламени вырывались искры чистой стихии, обжигавшие затоптанную, мёртвую землю. На лицах теней мелькали страшные улыбки. И из темноты, полные зловещей ухмылки, смотрели огненные глаза дьявола. Демоны мчались в страшном танце, кричали. Их голос рос, возрастал, разрушал тишину, стрелами пронизывая, словно пламя, безмолвное небо и сон измученной природы.

Уже было жарко. Сухое дерево кидалось в пасть прожорливого горящего бога, а демоны прыгали, падали на землю, сталкивались друг с другом, касались кожи друг друга, обдавая друг друга жаром адского огня. Барабаны всё гремели. Земля дрожала. И дьявол все улыбался из темноты.

Их лица горели страшным красным огнём. Отуманенные взоры были полны зловещей эйфории, а сердца в болезненном жаре ожидали страстного появления божества, великой темноты.

Все они были равны. Демоны, охваченные страстью. Их тела, грубые, высушенные солнцем и бесконечным огнём, чёрными корнями развивались в воздухе, сливаясь со своими страшными тенями. Они не видели ничего. Демоны танцевали во мраке, горя в своём адском пожаре. Они любили друг друга, они кланялись телам друг друга, и вольная страсть греха обжигала чистый воздух ночи…

***

– Они что, сняли домик лесника? – протестовал Леня.

Машина прыгала на ухабах размытой дождем дороги. Деревня уже давно закончилась. Они все глубже заезжали в лес. То и дело ветки врезались в лобовое стекло и обтирали бока машины, от чего у Лени сжимались челюсти.

– Позвони им и узнай, куда они спрятались, – раздраженно бросил он Маше.

– Нет связи.

Из-за деревьев казалось, что уже приближалась ночь. Свет практически не проникал в кабину. Но даже в этом полумраке можно было заметить, как яростно сверкают глазные яблоки Лени.

– Поезжай прямо, – робко произнесла Маша. – Кирилл сказал, что нужно ехать до развилки и свернуть направо. Успокойся.

– Знал бы – пешком бы пошел, – сквозь зубы прошипел он в ответ.

– Я не заставляла тебя ехать со мной, – через пару минут сказала Маша.

– Ага, конечно.

– Что?

– Там будет пять мужиков. Да-да. Так я тебя и отпустил.

– Они все геи! – протянула Маша возмущенно и добавила: – Смотри, чтобы мне не пришлось за тобой наблюдать.

Он невольно усмехнулся и почувствовал, что нараставшее все это время раздражение лопнуло и исчезло.

– Чокнулась совсем? – проговорил он.

– А что?

– Ничего.

– Может, ты специально ради моих милых мальчиков поехал.

– Да-да, мчусь что есть мочи… А вот и развилка. Ура, черт ее драл!

– А ты боялся.

– Да-да, а ты боялась – даже юбка не помялась! – весело воскликнул он.

– Фу!

Они повернули направо. Здесь деревьев, казалось, стало меньше, и вместо чащобы перед их глазами оказался самый настоящий сосновый бор. Деревья устремлялись ввысь, словно своды какого-то темного европейского храма, и слегка раскачивались черными стрелами на фоне серой дымки облаков.

– Ох, как тут хорошо, – протянула Маша. – У Кирилла прекрасный вкус.

– Да, ты только про него и говоришь.

– Так, давай обсудим это сразу, пока еще не доехали, – начала она.

– Ну?

– Давай ты будешь вести себя адекватно. Хорошо?

– В смысле?

– Не нужно показывать свой негатив по отношению к ним. Не язви, не подкалывай. Они мои друзья. И тот факт, что я взяла тебя с собой – факт их доверия ко мне. В другом случае тебя бы здесь не было. Понимаешь меня?

Леня усмехнулся.

– Боятся за свои девственные жопки?

– Леня!

Она вздохнула.

– Давай это будет последняя такая фраза на эти два дня? – примирительно бросила она.

– Ок, – улыбнулся он. – Не бойся, малыш. И на твоих пидорков найду чуток обаяния.

– О, спасите нас, небеса, – вздохнула Маша снова. – Нужно протерпеть только двое суток. Двое суток ты способен выдержать?