Я устала…

Остановимся на шепоте, так и быть…

Деревья, улица, одинокая машина. И тишина. И ветер даже чист. Легко. Продышаться бы. Уснуть. Я люблю спать. Во сне ничего нет. Ничего. Я скажу тебе пару слов, если не возражаешь. Я мыслю туманно, потому что я не в адеквате. Но сейчас, пока никого нет, ты можешь увидеть, что я не так плоха. Да, не так. Я почти жемчужинка. Да… Смех, да и только. Вот если бы все это закончилось, сейчас, здесь, на этой улице. Я бы показала, что умею. Я ведь правда кое-что могу. Иногда. Не всегда. Но согласись: не очень-то по-доброму тянуть такую мутилягу так долго… Правда, я думаю, что ты мог бы со мной согласиться. Если бы мог. Да… Хм. Вот я много чувствую. Я чувствую иногда, какая я хорошая. Так и хочется по головке себя иногда погладить. Но кто это видит? Вот правда, смех. Знаешь, какая я чистая? Мне порой хочется обнять весь мир. Да, да, весь мир. Может, тебя одного даже. И плакать. Просто плакать, рыдать. Радоваться. Ведь есть такие хорошие вещи. Безумно прекрасные. Они светятся. Даже слепят. Если бы ты понял…

Глазам что-то тяжело. Фух… Ночь. Как она свежа. Но холодно, черт. Бесконечная ночь, да. И не выйти. Не уползти. Когда нет крыльев, так сложно сбежать, так сложно подняться. Тяжело верить и разочаровываться. Это словно лишиться скелета. Да… Слова.

А в этом дворе месяц повесился на ветке… Юмора у меня не отнять. Вот в этом я сильна. Красавица. Сковородку бы мне в руки! Вот такая я. В чьей постели мой принц? Может, коня недалеко оставил? Утащу его.

Как тихо. Как хорошо… И плакать почти хочется. А нет. Подотрусь березовым листочком и пойду дальше…

То, что долго болит, когда-то точно умрет. Так что наслаждаться нужно, пока оно живо. Я уверена в этом. Его ведь не будет больше. Ходи потом калекой до конца жизни. Все дело случая. Ну, либо смотри под ноги. Какая каша. Ща блевану…

Я улыбаюсь. Моя обворожительная улыбка. Детская. Да, да. Она и умерла. Сладкий. Сладкий, как мед. До тошноты. Вот меня и вырвало.

***

Все казалось ей важным. Каждая пылинка на подоконнике, каждая паутинка на потолке, каждая бутылка на тротуаре. Она вдруг поняла. Все. Нужно было вырваться – она вырвалась. Границы сломлены. Она была вне своей памяти, и в этом новом, воображаемом мире, мире, напоминавшем детские игры в супергероев и фей, она плавала в эфире совершенно незнакомых, каждую секунду новых эмоций. Она была первым человеком, она познавала новую землю. Улавливала каждое ее движение. Видела глубину смысла в каждой грязи, из которой эта жизнь состояла. Она совершенно потеряла старые ориентиры – они скрылись за поворотом. И в этом был тот самый выход. Только без ориентиров возможно было дальнейшее путешествие. Нужна была огромная сила, чтобы решиться на смену системы координат. Она рискнула – и выиграла…

Внутри все шевелилось, подобно сложному механизму. Она ощущала себя машиной. Сознание улавливало каждую деталь, каждую нужную черточку, каждую маленькую полосу тени. Теперь она знала, что важно в рисунке, что важно в человеке. Немного смелости – и вся карта мира в твоей руке. В голове звучала совершенно другая музыка. Ритм и мысли смешались и превратились в бесконечную волну чистого хаоса. Шипел воздух, стучало сердце, и где-то в глубине головы звучало ангельское пение райских голосов, иногда прерываемое истошными криками ада, которые обдавали сердце ветром слез…

Они делали минутные зарисовки. Моделью был мужчина. Его тело тускло светилось в полусумраке пасмурного дня. Длинные волнистые волосы слегка золотились, обрамляя лицо. Именно на них она сфокусировалась. И глаза. Глаза. Да. Как одни и те же глаза могут быть такими разными?

Стоило ей только взглянуть на него, она сразу поняла, как его рисовать. Она увереннее, чем когда-либо, надавливала на карандаш. Все должно было быть совершенно. Она откидывала лист за листом, приступая к копированию нового положения.

Сердце слаженно билось. Она почти была счастлива. Если в этом мире было место счастью. Она наслаждалась собой, тем, что выходило из-под ее руки. И никто вокруг ее не волновал. Даже модель была лишь моделью, а не человеком. В этом мире не осталось больше никого живее ее. То, что фонтаном изливалось из нее, делало ее уверенной в себе, делало ее живее. И она все ускорялась. Нужно было спешить…

– … ты слышишь меня?

Ей казалось, что это с кем-то другим говорят уже пару минут. Еще подумала: как можно быть таким тупым, чтобы не откликаться на комментарии препода? Но нужно было работать. А он мешает!

Это было странным – осознать, что с тобой сейчас могут говорить.

– Аня!

Это было ее имя? Как странно… Она ведь его забыла на секунду. Наверно, оно тоже неважно. Конечно, всего лишь бессмысленная оболочка.

Вздохнув, она ответила, удивившись наличию у себя голоса. И сразу забыла, что ответила.

– Что ты рисуешь?

– Модель.

– Какую?

– Мужчину, – возмутилась она, указывая на человека на постаменте.

– Это женщина, Аня.

– Чего?

И всмотрелась в модель. Это действительно была девушка. С длинными вьющимися золотистыми волосами, которые она так старательно вырисовывала.

Она усмехнулась сначала. Но затем, взглянув на свои рисунки, засмеялась уже во весь голос. Мало того, что моделью была девушка, а не мужчина, ее рисунки вдруг преобразились и оказались непонятными наборами линий и пятен. Рисунки сумасшедшего. Как будто.

Она не могла удержаться. Она смеялась. Смеялась. И смеялась. Господи, какая веселая ирония!

Она нагнулась к многочисленным листам, чувствуя на себе десятки удивленных взглядов. Просмотрела внимательно каждый из них.

– Аня, ты меня слышишь? – снова донеслось до нее. – Ты спала вообще сегодня?

Она взглянула на преподавателя. И снова засмеялась. И начала рвать чертовы листы. Она прекратила смеяться, нацелившись на разрушение. Ей хотелось уничтожить даже следы этих рисунков. Разорвать на кусочки, так, чтобы молекула откололась от молекулы…

Преподаватель молча наблюдал за ней. Его лицо выражало скуку негодования. По ее силе можно было высчитать, сколько таких истерик уже было увидено. Осуждение. Осуждение в каждой паре глаз этих бессмысленных людей.

Ей стало еще смешнее, она снова засмеялась и, когда преподаватель попросил ее выйти, не стала возражать.

***

Она боялась. Страх. Он медленно затапливал ее голову. Но откуда? Что-то происходило в ее сознании. Сознание – красивое слово. Похоже на желтую розу. Она замечала что-то, но ничего не могла поделать. Она был сознанием. Терялся контроль…

Было душно. Она открыла окно нараспашку, желая воздуха. Но его не было. Каждый нерв развинтился, расшатался, заскрежетал, заскрипел, заполняя голову мерзким металлическим визгом. Все чувства обострились, и сознание откликалось на них лишь стоном беспомощности. Тревога. Тревога! Куда сбежать?

Туалет. Грязь. Тлетворный запах. Размазанные по унитазу фекалии. Струйки мочи, мирно стекающие в дырку в полу, чтобы попасть в рай… Кто-то ползал по ее коже. Возможно, это был ветер. Или просто воздух. Одно и то же! Но мерзко. Как же мерзко. И запахи. Кто-то сжег что-то на кухне. И в голове от этого рождались картинки мясистых, склизких, шевелящихся внутренних органов. Ее тошнило…

Все валилось из рук. Тело тянуло вниз, прижимая к земле. Тяжесть охватила ее. Все еще трудно дышать. И некуда деться.

Дождь лил карой небесной. В этот раз не было ковчега. И все должны утонуть. Почему? Не знаю.

Кто-то стоял в углу. Нет. Показалось. Или?..

Кто она? Снова имя. Забытое имя. Не нужно его. Оглянуться. Он вошел… Кто там? Картинки. Шиле рисовал своих демонов. Ей нужно нарисовать что-то. Точно. Как она нарисует Иисуса, если разучилась рисовать? Что за бред? Не разучилась. Конечно. Хоть сейчас. Нет, не выйдет. Зачем рисовать Иисуса? Работа. Да. Зачетная работа. Кто такой Иисус? И зачем там женщина? Почему она радуется?.. Надо помыть посуду. Эхо пола. Коридор. Словно в конце пути. Но кто такой Иисус? Кто такой Иисус? Зачем его рисовать?