А она лежала там на кровати. Ее длинные ноги разливались глянцевым мрамором по красному одеялу. И край халата спускался слишком низко на груди, почти обнажая ее маленькие соски цвета зрелого персика. Волосы разметались по подушке… Он мог представить ее там, всю, без халата. Тонкую фигуру, движение сильных ног, привыкших к танцам, нежность взмахов рук, любящих объятие, и маленькую ручку с тонкими белыми пальцами. Вся она была жизнь, красота, молодость. Он чувствовал так. Это было ее место – посреди красного, посреди полумрака…

– Это было на грани, – сказала она, не поднимая головы.

Завеса разорвалась.

– Что?

– Я краснела за тебя.

Леня вздохнул и сел на кровать рядом с ней.

– Прости, – произнес он тихо. – Я не хочу ссориться. Только не из-за них.

– Кого?

– Них.

– Черт, ты даже сейчас пренебрежительно о них отзываешься, – бросила она и отвернулась.

– Что не так? Что я опять сказал не так?

– Ничего… Если все так и будет, мы поедем завтра домой.

Леня промолчал и, пододвинувшись ближе, наклонился к Маше и обнял. Было слишком много света. Рука тянула завесу.

– Прости меня, – прошептал он ей на ухо, укутываясь в томительной пелене.

От ее кожи сладко пахло духами и пудрой.

– Не подлизывайся.

– Я так устал, малыш. Ты же сказала, что все было на грани. Но не за гранью же. Я не привык бывать в таком обществе. Тем более этот Кирилл сам вел себя не особо красиво. Не было бы тебя, я надавал бы ему по морде. Признай, что я молодец…

А она молчала. И он уловил, как щека ее едва дернулась от проскользнувшей улыбки. Через секунду Маша обернулась.

Леня смотрел в ее сверкающие голубые глаза и улыбался. Завеса заслонила свет.

– А теперь будь умницей и поцелуй меня, – прошептал он.

Маша усмехнулась и подчинилась.

– Двигай зад, – бросил он и стал подталкивать ее, чтобы лечь рядом.

Они лежали, прильнув друг к другу. Он обнимал ее, мягко сжимая теплую талию. А она все сильнее и сильнее прижималась к нему. Его пальцы медленно двигались, он скользил ими вверх и вниз, вырисовывая изгиб ее тела. И, когда его кисть взбиралась на бедра, она едва уловимо вздыхала и невольно вздрагивала. И он вслушивался в этот тонкий вздох, нотку случайно вырвавшегося голоса, в сердцевине которого мелькали первые искры страсти. И он пользовался этим. Скользя губами по ее шее. Сам загораясь. Прижимая ее к себе все сильнее. Камень бился о камень. Одинокие искры объединялись в фейерверк и создавали пламя.

Красный покрывался трещинами, плавился в огне, взметался и падал, волнами стекая на пол. Он дышал. Прерывисто, судорожно, грустно и радостно. Он заполнял все, охватывая мебель, стены, окна, потолок. Красный срывался на крик. Красный бурлил и стучал, словно часы, которые сорвались от боли, от радости, от горя, от эйфории. Море вспенивалось и расступалось, взлетало и падало…

Они сгорали там, истекали в красном сумраке, словно свечи в самую долгую и темную ночь.

***

Стрелка ползет вниз. В детстве она сказала, что время тянется медленно до полуночи, а затем стрелка под своей тяжестью двигается быстрее, утягивая за собой время. Такая тишина. В такт. Этот скрип. И он движется над ней, будто вбивая сваи в фундамент земли. Строит дом. И молот бьется о головки гвоздей. И гвозди гнутся. Все неправильно. Она дышит, прерывисто, попеременно, перетекая в стон. И музыка играет. Как будто далеко. Включили радио. Дрожь. Откуда?..

Оно снова. Оно опять. Эта музыка. Как тогда. Нужно остановиться. Стоп. Прекрати… Прекрати говорить мне в ухо. Не дыши так прерывисто…

Ведь ты был лучшим из людей. Где ты? Брат мой солнце. И я лишь месяц. Отражаю свет. Ты так дышишь. Где ты теперь? Я не могу помочь тебе. Я не помог. Надо было крикнуть. Кричать. Да, все, что я делал… Отец, я люблю тебя. Да, сыновья должны любить отцов своих. Уважать. А отцы любят своих сыновей… Но он не перенес! Не смог. Погасло солнце. Увяла луна. О чем думаешь?

Черт, что за бред? Холодно. Как холодно. Жарко. Что такое жарко, что холодно? Как различить? Играет эта музыка, или это лишь в голове, черт возьми? Выключат они это или нет?.. Что ты говоришь мне? Отец, отпусти меня. Скажи, чтобы твои друзья ушли. Отпустите его…

Почему они смеются? Пусть трахает свою шлюху, но зачем смеяться? О чем они говорят? Сколько их там? Сколько еще? Все они? Отпусти! Не трогай!.. Почему часы так медленно стучат. Бьют по вискам. И музыка. Как сделать потише? Ненавижу эту песню…

А ты хочешь это остановить? Если бы был выбор? Ты бы остановился? Остановил их? А вдруг этого не было? Вдруг это оказался бы сон? Что бы ты сделал? Ты бы спас его?..

Да… Все потому, что тебе нравилось. Да, все так. Все нравилось. И эта музыка была создана для тебя. И стоны, и ритм. Вдавливай ее сильнее в подушку. Пусть кусает свои розовые губки. Только быстрее.

Замолчи… Не говори больше. Замолчи, прошу…

Откуда ты знаешь, кто ты? Тебе всегда хотелось этого? Там, среди шаров. Потому что ты лишь луна, а не солнце. Он был чист, он не вынес. Он не хотел этого. Он родился с сиянием внутри. Он был звездой. А ты лишь кусок камня в пустоте. Ты сам пустота, дыра, которую нечем заполнить. Ошибка. Ты темнота, желающая казаться светом. Ты обманул всех, даже себя. Но куда ты теперь бежишь? Ты ведь знаешь истину? Кто ты? Скажи. Скажи мне громко!

Эта музыка нестерпима!!! Он стонет. Отпустите его. Мне нравилось. Ему нет. Да…

Ты прав, нужно жить дальше. Без тебя мне не выжить. Да, без него не выжить. Я не имею права отвергать. Я не последовал за тобой. Я вынес это. Я ненавижу тебя за это. Ты бросил меня! Почему ты так сделал?.. Почему лучшее так хрупко?

О, прошу, прости меня. Я не то имел в виду. Убери руку. Нет, красное на белом. Нет. Белая плитка. Когда ее успели положить. Зачем Кирилл это сделал? Зачем они трахаются в ванной? Она прикусила губы до крови. Господи, сколько крови! Все красное. Я забинтую. Я помогу. Не стони так сильно. Смеются. Черт возьми, отпустите его. У него кровь. Бутылка упала. Поднимите. Вино течет… Прошу. Прошу…

Да выключит кто-нибудь эту музыку? Она играла дважды. Трижды не может. Еще рано. Так рано. Оставь меня. Отойди. Нет, я не звал тебя. Не звал… Деревья смотрят. Смотрят!..

Да, я слышал тебя. Слышал. Все будет как раньше. Все будет как обычно. Как всегда. Ты обещаешь помочь мне отвезти его в больницу? Мы успеем. Успеем. Будет так темно. Очень темно. Ты хочешь темноту? Ответь мне!..

Тишина… Стрелка зашагала быстрее. Он кончил. Или она… Боже, все это лишь иллюзия. Всего лишь иллюзия. Нет музыки… Умыться. Умыться.

***

… Демоны звали своего бога. Они звали темноту, пламя, стихию страсти, основу каменного холода мироздания. Демоны обращались к первосиле, к бесконечному злу. И оно смотрело на них из темноты своими сверкающими древними глазами.

В воздухе витал запах человеческой плоти, страстного огня и бесконечного пожара.

И Он мчался среди демонов. Демон, как и остальные.

«Гори огнём, – кричало его сердце. – Гори огнём».

Он слышал шёпот дьявола у себя за спиной. Он чувствовал его страстные прикосновения по всему телу и касался других, чтобы передать им это зловещее чувство. Его тело гнулось, ломалось в адском свете, подчинённое всеобщей эйфории. Барабаны гремели всё громче, всё ужаснее. И каждый удар казался взрывной волной. Их души резвились в огне, полные свободы и безграничной силы.

Их голоса кричали, повторяя одни и те же слова, не видя уже друг друга, не чувствуя друг друга. Демоны обращались к огню. Он полыхал ещё ярче, ещё злее. И небо было укрощено. И земля была побеждена.

И демоны радовались своему могуществу. Их страсть обратилась в бесконечный гнев. Бесконечное зло, к которому они и обращались. И Он тоже был погружён в эту страшную игру. Он чувствовал жар бесконечного пожара. Он ощущал свою великую злость. Страсть безумия.