Испуганный Эньбо резко дёрнулся и вырвался из множества державших его рук. Он помчался на своих крепких ногах на другую сторону моста. За спиной раздался сухой, резкий стальной звук – он знал, что это звук взводимого ружейного затвора. Эньбо остановился. И, как враги в кинофильмах, поднял обе руки вверх. Сзади раздался взрыв хохота. Звуки хохота и топот бегущих ног как шквал настигли и окружили его, мощный кулак тяжело опустился на его переносицу, и его тяжёлое тело повалилось на доски моста.

Много лиц вплотную надвинулось на него сверху, крича одним голосом:

– Ну, будешь ещё бегать?

Он хотел сказать, что не будет бегать. Но из носа сильно текла кровь и не давала говорить.

Это было в начале пятого дня. На десятый день он вернулся в деревню. Он вдруг открыл дверь в дом, вся семья подняла головы и смотрела на него, на их лицах было выражение испуга. Он смущённо улыбнулся и присел на край кана. Жена спросила:

– Лепёшки все съел?

Он сказал:

– Меня задержали, у меня не было документов, без документов ходить нельзя.

Старая бабушка вдруг спросила:

– А твои лепёшки?

– Все укатились с моста, упали в реку.

– Ты упал в реку?

– Лепёшки. Лепёшки покатились и упали в реку. – Потом тихо добавил: – Глухая.

Старая бабушка сказала:

– Ты, когда маленький был, очень часто падал…

Потом мужчины Счастливой деревни часто говорили в шутку: вот, твою мать, собрался в дальний путь… И тут же кто-нибудь другой подхватывал: куда ты, дерьмо собачье? У тебя нет документов! И вся толпа громко смеялась. Не смеялся один Эньбо.

Обычно так шутили у дверей сельской лавки потребкооперации. То, что называлось «потребкооперацией», была просто комнатка, отгороженная в складе производственной бригады, с двумя деревянными створками окошечка, смотревшего на пятачок перед складом.

Заведовал лавкой ханец, Рябой Ян. Рябой Ян в прошлом был мелкий торговец, шатавшийся по сёлам со своим товаром, он торговал нитками-иголками, закупал лекарственное сырьё и шкурки. У него, как у торговца, всегда были на плече счёты с железными костяшками на железных прутьях. Он тоже был одним из неизвестно откуда пришедших в Счастливую деревню. Люди Счастливой деревни помнили только, что сначала пришёл в деревню он, а следом за ним пришла и Освободительная армия. На этом времена, когда можно было просто так бродить по свету, закончились. Он остался в этой деревне, не ушёл. Не думал, что так и застрянет здесь на вот уже десяток с лишним лет.

Потом коммуна решила сделать в Счастливой деревне потребкооперацию, надо было найти человека, умевшего писать и считать. Сельское начальство склонялось к тому, чтобы назначить вернувшегося к мирской жизни ламу Цзянцунь Гунбу, но тот не хотел. Было два претендента на эту должность. Сначала был имевший единственные на всю деревню весы Чжан Лосан. Это было всем понятно. Тут же появился со своими счётами и Рябой Ян.

В итоге Чжан Лосан проиграл Рябому Яну.

С тех пор каждый месяц Рябой Ян ездил в коммуну на тележке, запряжённой лошадью, возвращался, раскрывались деревянные створки, женщины через окошечко покупали чай, соль, нитки-иголки и всякую всячину. Мужчины сидели кружком и пили водку, которой выдавали по два ляна в месяц.

Раньше люди в селе все сами гнали водку, а теперь всё зерно сдавали в коммуну, собирали на складе, увозили на телегах, а привозили обратно вот только эти по два ляна водки на человека. Столько и домой уносить не имело смысла, поэтому мужики садились здесь же на площади и за один раз всё выпивали.

Вернувшийся в мирскую жизнь бывший монах Эньбо уже нарушил один запрет и женился, так что выпить чуть-чуть, чтобы развеять тоску и взбодриться, было совершенно естественно. После нескольких глотков у него сразу краснело всё лицо, его брови вразлёт поднимались, светлые живые глаза тут же наполнялись красными прожилками и приобретали свирепое выражение. Он становился совсем не похож на последователя Будды. Поначалу этот вид его всех пугал. Но он только бормотал бессмысленные пьяные речи да улыбался ни к тому ни к сему глуповатой улыбкой, и больше ничего.

В этот день как раз был такой пьяный день.

Дожидавшиеся водки мужчины поодиночке приходили, садились наземь и скоро образовали на площади большой круг. Водку налили в эмалированную кружку с нарисованной на ней площадью Тяньаньмэнь, кружка сделала круг и опустела. Счастливая деревня небольшая, всего чуть больше двадцати дворов, то есть получается тридцать-сорок кружек водки. У многих потом вид такой, что им вроде как не хватило. Но для Эньбо десятка глотков уже достаточно, чтобы стать пьяным.

Сидевший раньше по кругу Чжан Лосан, передавая новую кружку ему в руки, предупредил: «Меньше пей, всё равно пьяный будешь». Но он опять улыбнулся во весь рот глупой улыбкой и снова сделал большой глоток.

Чжан Лосан тогда и сказал:

– Вот, твою мать, уже пьяный, а пропустить не можешь?

Эньбо был в тот момент не в духе, тут же согнал с лица улыбку и сказал:

– Ты говори меньше, тогда я меньше выпью.

Чжан Лосан схватил Эньбо за грудки, а Эньбо схватил его.

Кружка прошла по кругу и вернулась, а эти двое так и сидели, оскалив зубы и держа друг друга, глядя друг другу в лицо, не сдвинувшись ни на волосок, только задницами ёрзали, так что углубления в земле образовались. Кругооборот водки остановился, и только тогда все обнаружили, что эти двое выясняют отношения. Но никто не полез их разнимать, потому что если двое действительно хотят подраться, то разнимать их бестолку.

А если не собираются драться, тогда тем более нет нужды их разнимать. Эти двое всё сидели, застыв и напрягшись. И тогда доливавший водку Рябой Ян сказал:

– Ну ладно, ладно. Пейте, пейте. Надо водку пить, веселиться надо…

Рябой Ян был ханец, по-тибетски говорил с забавным акцентом, который у жителей Счастливой деревни был частой темой для шуток.

Чжан Лосан, передразнивая, повторил:

– Лядно-лядно…

А Эньбо тоже, шепелявя, добавил:

– Пити-пити…

Оба разом захохотали и одновременно отпустили друг друга.

Рябой Ян сказал:

– Правильно-правильно, вот это правильно.

Эньбо вдруг округлил глаза:

– Рябой, а почему бы тебе не убраться туда, к себе, откуда пришёл, а?

Рябой как раз мерным черпаком доливал водку по чашкам; услышав это, он замер, рука застыла в воздухе, только что снова начавшие было галдеть мужики снова разом затихли. У Рябого на лице несколько раз дёрнулся мускул, но он быстро взял себя в руки. Он продолжил наливать. Подрагивающими губами он сказал:

– Двадцать восемь цзиней. Нет-нет, двадцать восемь с половиной. Земляки, двадцать восемь с половиной…

Эньбо сам понял, что снова не то сказал, потому что в общем ведь Счастливая деревня гостеприимная, иначе откуда бы в ней были эти не пойми откуда люди.

А Рябой Ян продолжал считать:

– Двадцать девять цзиней, двадцать девять с половиной…

Но все по-прежнему молчали, со всех сторон и так и сяк все глаза удивлённо и напряжённо уставились на сказавшего не то человека. Эньбо чувствовал, что голова его вот-вот лопнет. Если все будут так дальше молча смотреть на него, то он весь лопнет. На самом деле он ещё только начал говорить, и уже пожалел, но всё-таки сказал, словно чёрт какой внутри его так заставил.

Наконец один человек заговорил. Чжан Лосан первый подал голос:

– Сегодня здесь все мужчины Счастливой деревни, вот я и спрашиваю: что, Счастливая деревня больше не принимает тех, кому больше идти некуда? Все знают, мой отец тоже ханец, тоже, как Рябой Ян, пришёл сюда и не захотел уходить…

Все заговорили – нет, нет, к тому же твой отец нам принёс за всю историю Счастливой деревни самые первые и единственные весы…

– Но теперь вот есть люди, которые выгнали Сандан с сыном, а теперь хотят ещё и Рябого Яна прогнать…

Все в один голос сказали: «О-о-о…» Это означало, что сказано было несколько уж слишком.