— Давным-давно тут прошло великое сражение, некому было похоронить павших. Говорят, тут ещё живёт злая сила, — объяснил Далмун.

Груды костей тускло белели в искрах волшебного света, наколдованного жрецом. Дварфы старались не подходить к ним, а вот Ксаршей взяла несколько штук, чтобы смастерить новые наконечники для стрел и удобный кинжал. Останки неряшливо лежали на земле, вперемешку с истлевшей одеждой, доспехами и мелочами. Помимо новых наконечников друидка разжилась прекрасно сохранившейся веревкой. Рассматривая ее на привале, эльфийка обнаружила в ней присутствие магии. Эта веревка подчинялась волшебным командам и сама завязывала узлы. Полезная в Подземье мелочь.

Периодически Уголек отлучался с кем-нибудь из разведчиков, чтобы поохотиться. Стоило тому задержаться, как Ксаршей ловила себя на страшном беспокойстве, а по возвращению отчитывала парня, словно ребенка.

— Я как Нари, да? — спросила она после того, как в очередной раз хорошенько отругала парня.

— Да, немного похоже, — ответил он с развеселой улыбкой. — Только матушка сразу кричит и розгами бьёт, а вы… Вы ласковее.

Друидка сердито насупилось, и это мигом развеяло его веселье.

— Кхм… Простите, это было неуважительно. Прошу прощения, — пробормотал Уголек, глядя на сведенные брови собеседницы.

“Не слишком ли я пекусь о нем? — подумала друидка. — Но ведь как не печься, он ведь без пяти минут дитя”. Его покладистость и беспрекословное послушание только усиливало этот эффект.

Одновременно с этим Ксаршей и сама периодически чувствовала себя ребенком по сравнению с парнем. Уголек так много знал о Подземья! Благодаря ему девушка худо-бедно научилась различать некоторые виды съедобных и лечебных грибов.

Однажды полуэльф принес мешочек чего-то, похожего на зерна, растолок, смешал с водой и напек странного вида лепешек.

— Хлеб! Я сплю? — взволнованно принюхался Далмун.

Они уже несколько дней ели то, что добывали в дороге.

— Спи дальше, дед, спи… — ухмыльнулся один из разведчиков под гогот остальных. — Нам больше достанется.

Келафейн принес Ксаршей несколько лепешек, немного мяса, сел рядом и с наслаждением приступил к еде. С непривычки хлеб показался друидке необычайно вкусным.

— Когда спускаюсь в Подземье, скучаю по сдобным булочкам, — пробормотал Уголек после очередного укуса. — Вот так нагуляешься… и хочется домой.

Девушка кивнула:

— Помни, что Нари, пусть и ругается, но любит тебя всем сердцем…

— Да знаю я, — вздохнул Уголек. — Понимаю, почему она такая. Воспитана какими-то жестокими уродами, а мы с Талнисс, как назло, больше похожи на отца. Состаримся и помрем, мать не успеет и глазом моргнуть. Она бы хотела, чтобы мы родились эльфами, жили под тысячу лет и радовали до самой ее смерти.

— Твой отец когда-то давно пытался за мной приударить, — задумчиво сказала друидка, вспоминая события давно минувших дней, — а я не смогла ответить на его чувства. Видела смерть Ванды и ее дочери, и знала, что также умрет и Ригель. Тогда меня это ужаснуло.

Полуэльф посмотрел на нее с неподдельным изумлением.

— Отец об этом никогда не рассказывал, — он пожал плечами. — Кто вас осудит? Точно не он, да и сердцу не прикажешь, а когда заводят детей, то надеются, что они переживут родителей. Это естественное желание…

— Это было давно, — грустно улыбнулась Ксаршей. — Я была очень рада, когда Ригель пришёл с Нари в мой лес… А потом родился ты…

Келафейн улыбнулся в ответ:

— Я тоже любил тот лес. Прогулки, зверьков, слушать птиц и наблюдать за насекомыми, напихав за шиворот слизняков. Мать ругалась, — он рассмеялся. — Это было хорошее время.

От его слов стало теплее, словно осеннее солнце просочилась между тенистых деревьев, согрело спящие травы, погладило озябшую землю и покрытую первым льдом воду. Келафейн снова показался ей очень похожим на Ригеля. Симпатичный парень.

— Не переживай из-за уха, — улыбнулась эльфийка, разглядывая Уголька. — У тебя доброе лицо, приятные улыбка и голос, да и сам ты парень хоть куда. Разве девчонки не вешаются?

— Да глупости… — пробормотал полуэльф. — Девчонки и с ухом меня не любили.

— Вон оно что… Может, все еще впереди. Говорят, некоторые женщины любят шрамы, — пошутила друидка.

Парень отвернулся:

— Это не про меня.

Ксаршей коснулась его плеча:

— Прости, не хотела тебя обидеть.

— Я не обижен, что вы. Просто я больше понимаю в Подземье, чем в девчонках, вот и сказать мне толком нечего.

“Балбес!” — подумала было друидка, но осадила себя. А много ли она понимала в мужчинах? Абсолютно ничего кроме их анатомического устройства. Ей нравился молодой Ригель, но она не была влюблена в него. Даже не целовалась ни разу. Давным-давно Ванда рассказывала ей, что это за чувство, когда кровь кипит, сердце вырывается из груди и тебя переполняет счастьем. “Я не лучше, та еще дурочка”, - со вздохом констатировала эльфийка.

К концу шестого дня совместного пути Далмун сказал:

— Вон там хорошая пещера, я там всегда останавливаюсь. Идеальное укрытие. Отдохнем.

Вход в пещеру был абсолютно незаметен с тропы. Его укрывала высокая каменная насыпь и несколько густых рощиц зархвуда. Первое, что увидели путники, когда вошли — костровище.

— Не наше, — покачал головой Далмун. — Мы свое камнями обкладываем, а тут все как попало.

Уголек расплылся в широченной улыбке:

— Талнисс никогда не умела костры разводить, это точно.

— Как думаешь, давно они здесь ночевали? — спросила друидка.

Парень присел у костровища, потрогал пальцами золу и мелкие косточки, оставшиеся после трапезы.

— Дня три назад… Мы потихоньку настигаем их!

Его глаза горели от радости. Ксаршей не смогла сдержать ответной улыбки, а парень начал напевать под нос какую-то простую деревенскую песенку.

Поцелуй меня, пастушка Розари.

Будет танцевать с ночи до зари.

Будем танцевать на сырой траве.

Не пущу тебя даже на заре,

И к полудню я тоже не пущу

Платья узелки ловко распущу…

Голос у него был приятный, а вот со слухом беда, но Ксаршей не посмела бы его оборвать. Уголек впервые за все время путешествия выглядел настолько расслабленным. Он мурлыкал под нос все время, пока разбивал лагерь, а после и вовсе достал из мешка панфлейту и начал наигрывать простые веселенькие мелодии. Ксаршей даже не догадывалась, что он умеет.

На ужин они ели остатки ящерицы, травили байки о своей жизни, беззлобно перешучивались между собой. Витала теплая атмосфера, словно все они были старыми друзьями. Ксаршей наслаждалась этим мгновением.

Утром, на одной из развилок тоннеля Уголек остановился.

— Далмун… — сказал он. — Здесь следы ведут в другом направлении. Спасибо за вашу помощь, но нам нужно идти дальше.

— Эта дорога ведёт вниз, — нахмурился старый дварф.

Уголек кивнул:

— И все же мы пойдем. Моя сестра где-то там, она нуждается в нашей помощи. Спасибо за ваше гостеприимство, Далмун, мы этого никогда не забудем, — он протянул смуглую руку и пожал широкую мозолистую ладонь жреца.

— Эх, — вздохнул седобородый, — а ведь до цитадели не там много осталось. Что ж, берегите себя.

Прощание было недолгим, но теплым. Ксаршей хотелось бы пойти следом за дварфами, но ее выбор давно уже был сделан.

Три последующих дня были спокойными и с непривычки монотонными, без дварфийский баек и шуточек. Они подолгу шли, не проронив не единого слова, погрузившись в мрачную тишину этого места. Эльфийка заметила, что путь неуклонно повел вниз, словно они спускались с очень пологой горы в самое сердце Подземья. Иногда попадались мощеные дороги и несколько крепких пересекающих глубокие ущелья мостов.

К концу третьего дня они оказались на плато, покрытом невысокими полуразрушенными скалами, с которых то и дело осыпались мелкие осколки. Они разбили лагерь под одной из них, и Уголек моментально провалился в сон. Ксаршей наблюдала за тем, как мерно он дышит, закутавшись в плащ. Облокотившись о холодную твердь скалы, она разглядывала острые верхушки соседних валунов и думала о том, что ждет их впереди. Ровный поток мыслей испортила странная тянущая боль, появившаяся в корнях зубов и ногтях. Эльфийка поморщилась, потерла губы ладонью. “Наверно, застудила зубы водой из источника”, - подумалось ей. Змейка боли медленно подползла к плечам, коснулась каждого позвонка. Мгновение — и эльфийку атаковало ее острым укусом.