Не успела эльфийка толком оглядеться, как старушка вернулась со здоровенной деревянной кадкой в руках, и пока Ксаршей распускала узел с вещами и располагалась в комнате, натаскала горячей воды и принесла кусок грубого мыла. Расстелила на кровати чистое платье из небеленого льна с длинным рукавом и целомудренной шнуровкой под самое горло. Эльфийка не стала спорить со старухой и с превеликим удовольствием приняла ванну, оттерев кожу жестко скребущим мылом. Почувствовав себя натертым до блеска котлом, она понежилась в кадке, пока вода не остыла, а после с ужасом отметила, как та помутнела, словно в ней мыли не девушку, а мешок грязной репы.

Старушка привела ее обратно в гостиную и усадила на лавку, где девушка еще некоторое время разглядывала мечи на стенах, пока из коридора не показался Келафейн. Рубаха мокро липла к телу, упавшие на плечи волосы он прямо находу вытирал рогожкой. Старуха, вынося очередное ведро грязной воды, остановилась возле него и придирчиво осмотрела.

— Чистый я, чистый, — буркнул полуэльф, а затем махнул рукой Ксаршей. — Пошли к отцу и матери.

Девушка поспешила следом за ним и находу шепнула:

— Ощущение, что мы на приём к знатным господам собрались.

— Таковы тут порядки, довольно строго, — вздохнул Уголёк. — И попробуй только заупрямься, всыпет ещё по первое число.

Представив себе, как эта согбенная старушенция хлещет парня мокрой тряпкой за то, что тот не помыл руки перед едой, эльфийка еле подавила рвущийся наружу смешок. Полуэльф и сам улыбнулся, но когда остановился напротив двери, улыбка скоропостижно увяла. Сделав глубокий вдох, он неуверенно постучал и приоткрыл дверь.

— Матушка, я вернулся…

Комната была просторной, залитой светом, но в ней стоял удушливый запах жара, болезни и горьких трав. Даже свежий воздух из приоткрытого окна и охапки сладко пахнущих цветов, разложенный по всей комнате, не могли перебить этот жуткий аромат. Первой эльфийка увидела Нари. Та сидела на полу, облокотившись на кровать. Даже сквозь ткань платья было видно, как уязвимо торчали ее исхудавшие лопатки и черты лица заострились, словно это она терзалась длительной болезнью. Красные глаза сфокусировались на друидке, и тогда она порывисто вскочила:

— Ксар?! Как ты тут оказалась?

— Здравствуй, Нари. Пришла проведать Ригеля и тебя.

— Из такой дали шла!

Она всплеснула руками и вдруг очень тепло обняла Ксаршей, уткнувшись лицом в плечо. Друидка осторожно приобняла ее за талию. Да, она и правда сильно исхудала, ребрышки так и торчат…

— Я так рада тебя видеть… — с улыбкой сказала Нари, отстранившись от девушки. — Келафейн, наверное, все рассказал тебе… — она потянула друидку к постели. — Он спит, но я уверена, он был бы рад тебя видеть.

Ксаршей с тоской и нежностью посмотрела на кровать. Она с трудом узнала Ригеля в старике, лежащем на ней. Вороные волосы стали серебристыми, красивое широкое лицо избороздили морщины, а крепкое сильное тело словно иссушило солнцем. Его грудь медленно вздымалась и опускалась, пронзая воздух тихим свистящим хрипом. Глаза предательски защипало вновь, хотелось упасть на колени и разрыдаться прямо в это белое одеяло, прижимаясь лицом к бессильно лежащей руке. За спиной она услышала злое шипение Нари:

— С тобой мы после потолкуем! — и даже не обернулась, когда она вытолкнула сына за дверь и из-за стены послышались отголоски ее полных злости воплей.

Все это теперь было неважно. Ксаршей опустилась на колени перед кроватью и нежно погладила Ригеля по волосам.

— Здравствуй, мой старый друг…

Он продолжал медленно дышать, находясь в глубоком сне, не обращая внимание на то, как эльфийка гладила его по лицу и волосам и тихо бормотала о том, как скучала по нему и как ей жаль, что она не способна вылечить его… На столике у изголовья стояла миска с остатками снадобья. Ксаршей понюхала отвар. Ощущались терпкие нотки макового молока. Друидка сразу поняла причину глубокого сна Ригеля, такое часто давали при сильных болях. Она грешила на тяжелые последствия проклятия или порчи, но не почуяла ни того, ни другого. Что бы ни подтачивало мужчину, Ксаршей не смогла этого пошутить. Еще немного посидев с больным, девушка пошла к дверям. Ей хотелось найти Уголька, поговорить с ним, но в проеме ее перехватила Нари. Цепко ухватив друидку за ладонь, повела ее в общий зал.

— Помню, ты хлеб очень любила. Так у нас и мед есть. Садись за стол.

На скатерти уже стояла тарелка со свежими румяными булочками рядом с крынкой парного молока и хрустальной вазочкой с медом и чем-то плодовым. Тетушка Магдиш разливала по глиняным кружкам горячее вино с кусочками яблок и ягодой. Девушка улыбнулась, предвкушая вкусную трапезу, но улыбка ее увяла. За столом уже собрался народ, и это ее смутило. Крепкий широкоплечий стрик, наверное, был мужем тетушки Магдиш, а эти парни-люди — ее сыновья. Они не проронили ни слова, когда эльфийка вошла в зал, и просто пожирали ее внимательными взглядами, от которых привыкшей к одиночеству Ксаршей стало страшно неуютно. Трое блондинистых эльфов на скамье сбоку тоже с любопытством пялились на нее, один неодобрительно скривил губу, отчего Ксаршей сразу захотелось опрометью кинуться прочь. Взгляд этого блондина мазнул по ней и сконцентрировался на кружке с горячим вином. Девушка вздохнула с облегчением.

— А леди Нувии не будет, — проронил другой эльф, когда Нари усадила Ксаршей в кресло на одном из концов стола. — Она ушла за травами.

— Значит, ждём только… — начала дроу, и ее прервал скрип деревянных ступеней. — А вот и он.

Из прохода в противоположное крыло поместья показался невысокий эльф с длинными волнистыми волосами серебристого цвета и бледной кожей с легким голубым оттенком. Его лицо, застывшее, словно маска гробового спокойствия, резко очерчивалось на боле насыщенно-синего одеяния. Волосы, казалось, излучали серебристый свет, а глаза ничего не выражали и смотрели словно сквозь людей и предметы.

— Доброе утро, — произнес он, усаживаясь в кресло, и его блуждающий взгляд, наконец, упал на сидящую напротив него эльфийку.

Ксаршей сразу захотелось спрятаться от него.

— Меня зовут Корниат Лунное Пламя, — безэмоционально произнес эльф, словно с неохотой размыкая бескровные губы, — вы уже слышали обо мне и не раз, как и я о вас, Ксаршей. Очень любезно с вашей стороны навестить моего старого друга, когда он так болен. Жаль, что мы были не готовы, встретили бы куда щедрее, чем хлеб, мед и моченые яблоки.

Уголки его губ приподнялись в улыбке, и Ксаршей поежилась от ее холода. Девушку гипнотизировали глаза эльфа, похожими на два лунных затмения: пустые черные кругляшки с серебристыми всполохами по кайме. Нечеловеческие и даже не эльфийские глаза. Такие бывают у друидов в глубоком наркотическом трансе. Больше всего удивляло, что никто из присутствующих не придавал этому никакого значения. Совладав с собой, девушка ответила:

— Это уже щедрое угощение, я привыкла к простой жизни и дарам леса.

Все еще продолжая улыбаться, эльф медленно качнул головой:

— Да. Наш хлеб вкуснее, чем грибы.

Ксаршей возблагодарила природу, что дала ей такую темную кожу, скрывающую красноту, проступившей на щеках и лбу от его слов.

— Хоть я и дроу, но выросла на поверхности, — смущенно пробормотала она. — Подземье для меня так же чуждо, как и большинству из вас.

— Простите, я смутил вас, — ответил Корниат, сделав знак старушке раскладывать булочки по тарелкам, тон голоса у него был отнюдь не извиняющийся. — Не берите в голову. Мне показалось, что вы сказали, что хлеб вкусней грибов, а затем понял, что вы ещё ни крошки в рот не брали. Что ж, со мной бывает… Угощайтесь, пожалуйста.

Пока он нерасторопно говорил, тетушка Магдиш уже положила на тарелку девушки румяный кусок хлеба и щедро сдобрила медом и вареньем. Под неуютным взглядом волшебника, она отломила немного и положила в рот. Божественно!

— Ксар, расскажи, как твои дела? — Нари наклонилась в ее сторону. — Как добралась?