– Я вас умоляю, Саша, если права проданы в Голливуд, это не значит, что кино будет снято. А премии – это так… Цацки.

– Вот именно, не значит… Но деньги за эти права всё равно получены, а премии, как минимум, свидетельствуют о неплохой рыночной судьбе ваших книг. И вы вряд ли будете жаловаться на недостаточную оплачиваемость вашего основного труда. Так зачем, если вы и так в полном шоколаде, продавать права на экранизацию российской интернет-платформе, зная, что результат вам всё равно не понравится?

– Хмм… Вы что же, будете мне морали читать за то, что я такой корыстный?

– Я… Нет, конечно, нет…

Парень запнулся. Как всякий начинающий полемист, он слишком увлекся атакой на собеседника, вовремя не сообразив, что можно случайно перегнуть палку. О том, что Ярослав ни за что не прервал бы беседу с ним, даже в случае его полного выхода за рамки приличия, он конечно же не догадывался.

– Не тушуйтесь, я вас не съем, – вопреки сказанному, Ярослав, наверное, не отказался бы это сделать, хотя бы метафорически, – да, я корыстный сребролюбец. И никакого самоуничижения здесь нет. Я не считаю это недостатком. Вижу, хотите спросить почему? Не бойтесь, отвечу. Потому что наличие денег мне позволяет быть в достаточной степени независимым.

– Неужели в этот пакет независимости не входит возможность отказаться от плохой экранизации?

– Входит, наверное… Но кто сказал, что экранизация плохая? Она не объясняет мой роман, это да… Но в той или иной степени раскручивает мои книги, привлекая к ним новых читателей из числа сериаломанов. Да и вполне возможно, что в будущем мой роман будут знать только потому, что он послужил основой для фильма…

– Нет!

– Что нет?

– Такого не будет!

– Мы этого знать не можем…

– Я могу!

– Откуда?

– Да, чёрт возьми, потому что я читал ваш роман! – парень импульсивно вскочил со стула и прошелся по кабинету. – И я смотрел этот сериал, который не стоит даже потраченной вами краски для принтера. Надо быть абсолютно слепым и невосприимчивым к искусству, чтобы сравнивать ваш шедевр и эту безобразную подделку!

У Юматова захватило дух от целого комплекса эмоций. Во-первых, он узнал, что мальчик, которого он в мыслях изнасиловал уже раза три, оказывается, его воинствующий поклонник, во-вторых, тот каким-то чудом до сих пор не заметил картин на стене, но произойти это может в любую секунду, и, в-третьих, внезапно Ярослав осознал, что просто не может в глазах этого романтичного эфеба, восторженного и безумно красивого в своей праведной ярости, остаться мелким получателем дивидендов.

– Неужели деньги для вас так много значат, что вы готовы…

– Да что вы всё деньги и деньги, деньги и деньги… Я что, похож на идейного борца за денежные знаки? – Юматов встал и вышел из-за стола, чтобы снова оказаться на одном уровне с собеседником. – Можно подумать, что любой человек, который умеет их зарабатывать, делает это из соображений коллекционирования. Они мне нужны только для одного – тратить их на то, в чём я нуждаюсь в данную минуту! Если вас это утешит, это далеко не всегда материальные ценности…

– И что может компенсировать ущерб, полученный от этого эстетического садизма? – парень подошел почти вплотную, будто хотел, чтобы лицо собеседника было доступно для удара, в случае если не найдется других аргументов.

– Ну, например, на путешествия, потому что жизнь одна и та короткая, а мир, во всей его разнообразности, повидать охота, на книги в моей библиотеке, потому как они часто недешевые, на вкусные рестораны и удобную одежду…

– И это вы считаете адекватной…

– На благотворительность, наконец! – Ярослав буквально перекричал мальчишку. – Если уж рестораны вас не устраивают… Я помогаю детскому дому в Туле, но, предупреждаю, это не для печати… Наконец, бывают произведения искусства по эстетической ценности и культурной значимости более крупные, чем все мои романы, вместе взятые…

– И как же…

– Как минимум, более красивые. Даже если эту красоту, кроме меня, никто не видит, – после этих слов, скорее на автомате, чем специально, Ярослав повернул голову и посмотрел на диптих.

– Что же это за красота, если ради её лицезрения не жалко собственных детей?

Срисовав направление юматовского взгляда, парень развернулся, чтобы проследить за ним. На мгновение в кабинете повисла мёртвая тишина.

– Чёрт… Откуда у вас?..

– Купил… Задорого.

Он не знал, зачем это сказал. Было очевидно, что последняя реплика мальчишки была эмоциональным выбросом, не требующим точного ответа. Однако именно его слова сомкнули какие-то контакты в идеалистическом внутреннем мире парня.

Юматов так до конца и не понял, какова была его цель. Ярослав просто кожей почувствовал, как сконцентрированная опасность, воплощенная в хрупком мальчишеском теле, качнулась в сторону картин. Всё произошло за считаные секунды. Юматов обхватил вырывающегося парня за плечи, не давая нанести диптиху какой-либо вред, но в следующее мгновение почувствовал тупую боль в районе коленки. Ноги его подкосились, и он упал, утягивая мальчишку за собой. Раздался страшный грохот.

– Это не то… Он не должен был… Почему? – захлебывающийся в истерике, лежащий на Юматове парень самозабвенно колотил его руками, впрочем, не заботясь о точности своих ударов. – Пустите меня… Их не должен никто видеть…

Спроси кто Юматова, как оно всё так сложилось, он бы ни за что не ответил. Хотя в сюжетах его книг не часто встречалось столь распространенное клише – гашение разгорающейся истерики поцелуем – однако в экстремальной ситуации на штампы переходит даже идеальный стилист с редактором-параноиком в голове.

Сделав рывок, Ярослав перевернулся, подмяв под себя парня, и со всей страстью изголодавшегося моряка дальнего плавания впился в сладкие мальчишеские губы. Прежде чем мозг его полностью отключился, промелькнула мысль о том, что, возможно, ему сейчас врежут по яйцам. Однако опасения не оправдались. Рефлекторно сделав несколько резких движений, парень обхватил Ярослава за шею. Шансов подумать у последнего не осталось.

Дальнейшие события потонули в горячем тумане. В хаотичных импульсах переплелись объятия, поцелуи и удачные попытки избавиться от одежды. Губы и язык Юматова осваивали каждый миллиметр вверенного ему провидением тела, отзывавшегося в гнетущей тишине дрожью и громкими стонами.

Им не нужно было изучать инструкцию, природа это сделала за них. Кажущиеся противоречия в голове Ярослава, если и выстраивались в стену, то слишком хрупкую, чтобы стать препятствием. Он бесстрашно писал новую для себя книгу, слова и буквы были знакомы по собственной физиологии, и смыслы впитывались быстрее, чем чернила высыхали на бумаге.

– Быстрее, п-пожалуйста…