Дин слегка заулыбался от этой мысли, и Любовь улыбнулся ему в ответ. Улыбка его была светлая и искренняя. Вызывающая желание довериться ее обладателю.
— Зачем ты пришел ко мне? — спросил Дин, пытаясь избавиться от наваждения. — Что тебе нужно?
— Я хочу, чтобы ты снова полюбил жизнь, — сказал парень, чуть оттянув свой галстук, и Дин, не сдержавшись, проследил за этим движением. — Я хочу, чтобы ты перестал отрицать меня. Я хочу забрать боль, которую ты испытываешь.
Его искренний тон и теплый взгляд немного смягчили Винчестера. Этот визитер не был похож на Время и Смерть. Те вели себя нагло, самоуверенно и им было наплевать на чувства человека, на чьи письма они вдруг решили ответить. Им было наплевать на Дина с самого начала. Но этот парень, Любовь, казался другим. Дин был уверен, что, если он наорет на него, как наорал на Время и Смерть, тот расплачется, как ребенок и начнет вымаливать прощение. Но Дину было нужно совсем не это.
— Ладно, я тебя выслушаю. Но всю эту чепуху про материю жизни оставь кому-нибудь другому, — жестко сказал Винчестер, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди. — Только кончай уже реветь, на нас уже люди начинают поглядывать.
— Прости, — сказал Любовь, вытирая рукой свои глаза. Жест вышел неловким и немного детским, и нет, Дину это вовсе не показалось милым. Совершенно нет.
— Ну, и о чем же ты хотел мне сказать? — спросил Винчестер, глядя на парня со скептическим выражением лица.
Любовь нахмурился, чуть склонив голову влево. Дину внезапно почудилось, будто прямо сейчас тот видит все его мысли и чувства, видит его душу, видит, кто есть настоящий Дин Винчестер, а не та унылая личность, которой он был адские полгода.
Не удержавшись, Винчестер отвел взгляд и облизнул пересохшие губы. Присутствие этой ожившей абстракции не давило на него, как прочие. Наоборот, ему впервые было так спокойно, уютно и хорошо. Это пугало не на шутку. Словно Дин наконец-то нашел то, что так долго искал, и оно вот-вот исчезнет навсегда. Снова.
— Не думал, что ты будешь плакать, — сказал Дин, стараясь отвлечься от нахлынувших чувств. — Разве абстракции плачут? Ты же…как ожившая картинка, да?
Любовь взглянул на него с удивлением.
— Ты не человек, но похож на заурядного налогового инспектора, — пояснил Винчестер, указывая пальцем на тренчкот.
— Ах, это. Это всего лишь образ, Дин, — сказал Любовь, слегка улыбнувшись, и Винчестер невольно задержал взгляд на его губах. Они были красивы, и он без труда мог представить, как… но нет, Дин не настолько сумасшедший, чтобы сейчас это представлять.
— И ты мог бы выбрать любой другой образ? Скажем. Какой-нибудь горячей красотки или дряхлого старика? — спросил Дин парня.
— Зачем? — моргнув, спросил Любовь. — Таким я тебе не нравлюсь?
— Нравишься, — ответил Дин, прежде чем подумать хоть секунду, и Любовь улыбнулся так счастливо, что он снова растерялся.
— Я хочу сказать, Дин, что любовь может быть разной, — сказал парень, прожигая Винчестера взглядом, открытым и чистым. — Любовь может быть грустной, радостной, глубокой, страстной. И родной, Дин. Любовь может быть родной. Ты помнишь?
Протянув руку, он легко коснулся плеча Дина. И он сделал это так, будто делал подобное всегда, целый десяток лет. Дин чувствовал тепло его ладони даже сквозь рубашку, и оно несло успокоение и что-то еще, не поддающееся объяснению.
— Скажи, ты помнишь меня? — с отчаянием спросил Любовь.
Винчестер хотел бы злиться, как и планировал, но не мог. Его защитные барьеры рушились, стена, которой он огораживался от мира, от Сэма, от собственной жизни, падала с грохотом, превращаясь в обломки.
— Чего ты хочешь? — спросил он резко, все еще пытаясь защищаться.
— Чтобы ты принял меня. Доверился мне, — сказал Любовь, и взгляд у него стал едва ли не молящий. — Доверься мне, Дин, прошу.
— Довериться? Я доверял тебе, — сказал Винчестер, и прозвучало это так горько, что он сам себе удивился. Его барьеры падали, и никогда еще он не чувствовал себя таким уязвимым. Для всей своей семьи он всегда был сильным, смелым, солдатом, героем, кем угодно, только не испуганным, одиноким ребенком. Слабость в семье Винчестеров не поощрялась. — Я доверял тебе. А ты предал меня.
Дин указал на Любовь обвинительным жестом.
— Я видел тебя в глазах своей матери. Видел в глазах Сэмми, когда он был маленьким. И никогда не видел любовь в глазах отца. Я столько лет пытался стать гордостью семьи.
— Дин, пожалуйста…- начал парень, но тот резко перебил его, ударив кулаком по столу и заговорил еще громче:
— Отец мне всю плешь проел о том, что я должен защищать Сэма и заботиться о нем! Сам этого сделать он не смог! Он не заботился о нас! Он только и делал, что натаскивал на меня свой идеал хорошего сына, а я из кожи вон лез, пытаясь завоевать его любовь! Я предал самого себя, предал маму, предал свои мечты, свою свободу! И ради чего?! Чтобы стать гребаным, никому не нужным бизнесменом, питающимся огуречной водичкой и подыхающим в офисе! А теперь мои родители мертвы, Сэм ненавидит меня, а я почти полгода боролся с желанием пустить себе пулю в лоб! Я не заслужил нести такую ношу. И таким стать не должен был! И знаешь, кто в этом всем виноват? Ты! Ты виноват в этом! Поэтому ты больше не нужен мне!
Любовь не стал с ним спорить. Лишь подняв ладонь, нежно коснулся ею щеки Дина и аккуратным жестом стер слезинку, выступившую в уголке его правого глаза. Дин от неожиданности заткнулся. Он ожидал чего угодно — банальных цитат, смеха, дурацких извинений — но не этого заботливого жеста.
— Я знаю, Дин, — сказал Любовь. — Знаю, какую боль испытываешь ты, и как тяжело тебе было в последнее время. Но ты такой сильный и так любишь свою семью, даже сейчас. Невыносимо мне видеть тебя сломленным и несчастным, когда я знаю тебя совсем другим.
Дин вздрогнул. Быстро облизнув губы и чувствуя смущение от того, что проявил слабость, он зло взглянул в лицо Любви и сказал нарочито сухим тоном:
— И что же ты еще обо мне знаешь?
Любовь снова улыбнулся.
— Знаю, что ты любишь жизнь, любишь всех, кого потерял и тех, кто все эти полгода поддерживал тебя и старался помочь справиться с болью. Знаю, как дорог тебе Сэм, твой младший брат, и как он, в свою очередь, боится за тебя и надеется, что ты станешь прежним. Знаю, как не хватает тебе в жизни человека, который любил бы тебя искренне, а не просто пытался использовать для своего удовольствия. Я знаю твои мечты, твои воспоминания, и горе, которые ты пережил, потому что я живу в них. Я живу в тебе, Дин, нравится тебе это или нет. И бессмысленно тебе прощаться со мной, потому что я не хочу оставлять тебя. Я нужен тебе.
— Нет, — покачал головой Винчестер, — теперь мне ничего не нужно, и тем более, ты.
Любовь прекратил улыбаться. На лице его появилось такое обиженное выражение, что Дин тут же пожалел о своих резких словах.
— В смысле, я ценю твою заботу, чувак, — сказал он, пытаясь убрать из голоса извиняющиеся нотки. — Но мне больше не нужна твоя помощь.
— Я не помогать тебе пришел, Дин, — сурово заметил Любовь. — Я пришел, потому что ты попросил меня об этом.
— Я не…
— Ты написал мне письмо и ждал, что я отвечу. И я это сделал. Поверь, не с каждым человеком я провожу такие теплые беседы. Но ты особенный, Дин.
— Неужели? И чем же? — с вызовом спросил тот.
— Ты мне понравился, — сказал Любовь. — Но не такой, какой ты сейчас. Ты нравился мне, когда работал в мастерской своего дяди, любил свою машину, рок-музыку и книги Воннегута. Ты нравился мне, когда защищал своего брата и заботился о своей матери, когда ребенком ты сбежал от отца на рок-концерт, и он не на шутку за тебя испугался, потому что очень любил тебя. Ты нравился мне, потому что любовь буквально в тебе искрила, и ты грел ею всех людей, которые встречались на твоем пути. Я наслаждался тобой, Дин. И видеть тебя таким — потерявшим веру и сдавшимся — для меня невыносимо.
