Разумеется, история постсоветской поп-музыки – это еще и история стиля. От кисточки, которая пудрит ягодицы Натальи Ветлицкой в клипе «Посмотри в глаза», и кожаных курток Богдана Титомира до сценических нарядов Светланы Лободы и кожаных курток группы «Мальбэк» через спортивные костюмы «Рук вверх!», маскарад Верки Сердючки и кислотные юбки «Блестящих». Все эти 30 лет поп именно что отсвечивает, то оборачиваясь эхом западных трендов, то переводя в ранг искусства диковинную российскую уличную моду. Наверное, отношения эстрады со всеми ее многочисленными источниками – от советских и подзаборных до западных и ультрамодных – можно описать именно через метафору костюма: поп-музыка примеряет их как одежду, которую при необходимости всегда можно снять. Однако и сами сугубо визуальные трансформации многое рассказывают и о музыке, и о нас – тут я не буду притворяться историком моды, а лучше отошлю читателя к фотографическим вклейкам в книге, которые эти трансформации показывают.

Наконец, еще один сюжет касается обретения идентичностей – именно так, во множественном числе. Как и постсоветское общество, постсоветская музыка, лишившись опоры на прежнюю официальную эстетику, начинает искать себя заново. Эти поиски тоже разбиваются на массу отдельных линий. Одна из них – это консервативный поп-проект, который в 1990-е существует скорее в режиме фронды (офицерская лирика Газманова, белогвардейская ностальгия Александра Малинина, антилиберальные песни Михаила Круга и т. д.), а в следующие десятилетия постепенно кооптируется официальной культурой. Другая, гораздо более обнадеживающая, – формирование локальных культурных идентичностей и стилей как в бывших советских республиках, так и их отдельных регионах, которые отстраиваются на уровне звука, мелодики и языка от былой метрополии, не теряя при этом в аудитории. Эстрада тут оказывается, конечно, не столько средой, в которой они возникают и уточняются, сколько витриной, на которой они показывают себя. Одна из самых любопытных историй такого рода – про локальную поп-музыку юга России, которая поначалу выходит на поверхность мейнстрима только в качестве вирусов-курьезов, а к концу 2010-х предлагает одну из новых звуковых доминант, умудряясь даже изначально пейоративный термин «кальян-рэп» развернуть в нейтральную сторону.

Пожалуй, здесь стоит остановиться. Этот список сквозных сюжетов можно было бы продолжить – скажем, темой переходящих друг в друга сиротства и пацанства (от «Божьей коровки» до «Грибов») или темой юмора (от Кабаре-дуэта «Академия» до Александра Гудкова). Люди, более склонные к символизму, чем к историзму, найдут в книге еще целый ряд сквозных мотивов уже сугубо поэтического рода. Небо; времена года; одиночество; смерть, в конце концов, – да, про нее тоже пели и плясали. Я не хотел здесь предложить исчерпывающий список способов читать эту книгу – я хотел только показать, что ее можно читать по-разному.

Когда я не обсуждаю с психологом свою сексуальность, я обсуждаю с ней свою мнительность: я каждому тайно завидую и в каждого тайно влюблен.

Заканчивая работу над этой книгой, я слышу в своей голове два чужих голоса – они спорят друг с другом, но согласно осуждают меня. Один, приверженный традиционным культурным иерархиям, недоумевает, зачем вообще с таким размахом подходить к такому презренному предмету. Это же «попса», опиум для народа, коммерция, низкое искусство; в лучшем случае – пустяк, в худшем – орудие убийства настоящей культуры. Другой, напротив, относится к эстраде максимально трепетно и внимательно – и недоволен уже недостаточной фундаментальностью нашего метода. Здесь не так много подробностей о звуке, о непосредственных инструментах продюсирования, о конкретной студийной работе и прочих творческих деталях; вместо этого – байки о диком капитализме и гастролях за полярным кругом, разговоры за жизнь, беседы о духе времени.

Первому я отвечаю так: по-моему, написать песню «Притяженья больше нет» – достижение не менее существенное, чем сочинить, допустим, «Звезду по имени Солнце» (или если угодно, «Воробьиную ораторию»); да и вообще расставлять искусство по ступенькам и отделять агнцев от козлищ – так себе затея, поскольку упрощает сложность окружающего мира, распихивая его по клеткам. Хорошая поп-музыка – это, как правило, хороший бизнес, но тот факт, что культура измеряется деньгами, скорее общее свойство (или проблема) капитализма, нежели конкретно культуры. Я убежден, на эстраде хватает и гениев, и бездарностей; и больших идей, и мелкого мошенничества – как и в любой другой музыкальной области. Другое дело, что эстрада больше на виду, а потому про нее как будто и так «все понятно» – но вот здесь-то и возникает вредная иллюзия. В процессе работы над этой книгой мы регулярно сталкивались с тем, что с авторами песен, записанных на нашей подкорке, почти никто и никогда не говорил про сами эти песни, про их происхождение, форму и смысл. Так уж сложилась история российских культурных медиа, что поп достался таблоидам, где принято обсуждать совсем другие материи.

Среди всего многообразия того, что звучит в эфире, не так уж много песен, которые действительно остались в общей памяти, – а значит, они неизбежно что-то должны сообщать о музыке и о нас самих. Именно это «что-то» мы и пытались выяснить. Именно об этом – название книги, которое я позаимствовал у автора «Стыцамэна» с его любезного разрешения. Мы все знаем эти песни; мы все можем спеть их хором; мы все чувствуем в них что-то свое – и интересно разобраться, что именно. Не надо стесняться.

Что касается второго аргумента – про недостаточную глубину анализа, – тут я снова прибегну к чужим словам. Мне очень нравится формулировка Даниила Жайворонка, которой заканчивается его текст в изданном ИМИ сборнике «Новая критика»: «Попса сама как бы говорит своей аудитории: “Не воспринимайте нас всерьез. Мы просто дурачимся, это же индустрия развлечений, не более того”. Но именно это шутовство, это искусство ускользания от серьезного и повседневного и конструирование утопических, нелепых, странных, воображаемых миров является, возможно, самым ценным элементом поп-культуры. ‹…› Другими словами, поп-культура дает нам шанс всерьез подурачиться, и не стоит этот шанс упускать».

Так и есть – и работая над «Не надо стесняться», мы старались дурачиться всерьез. Готовиться к этим интервью, роясь в эстрадных легендах, скандалах и фантазмах, говорить с теми, кто придумывал, озвучивал и режиссировал эти песни, превращать эти разговоры в тексты и состыковывать их друг с другом – все это было по-настоящему весело. Мне хочется верить, что нам удалось передать это веселье.

Чтобы читать эту книгу, придется снять с головы кастрюлю: иначе не увидишь буквы. В остальном рекомендуется сохранять то самое состояние духа, с которого мы начали. И пусть горит огонь навечно в ваших молодых глазах.

Главный хит дуэта «Кар-Мэн» начинался с фразы «Говорит радиокорпорация “Би-Би-Си”» – она, по всей видимости, здесь служила своего рода гарантом качества: западное – значит фирменное. Дипломированный товаровед Сергей Лемох и будущий прародитель русского хип-хопа Богдан Титомир именовали свой стиль «экзотик-поп», но, по сути, переводили на русский зарубежное техногенное постдиско (его еще называли термином Hi-NRG). А еще – озвучивали мечту о новой жизни в глобальном мире: первая и главная пластинка группы называлась «Вокруг света» и полностью соответствовала заголовку, перенося слушателей то в Сан-Франциско, то в Японию. Лондон стал главным пунктом назначения этого путешествия. Может быть, из-за снятого пионером российского клипмейкинга Михаилом Хлебородовым видео, в котором Титомир и Лемох танцевали на британском флаге, а может – из-за двойственной натуры самой песни, которая с Лондоном прощается: в самом начале новой эпохи ее лирический герой открытым текстом сообщал своим стремящимся на Запад слушателям, что у них ничего не выйдет.