Собаки, понукаемые подбежавшими людьми, поджимая хвосты, отползали в стороны, не обращая внимания на заходившие по их спинам тугие плети арапников. Их инстинкт охотников, преследователей, был побежден еще более сильным инстинктом, поднявшимся из самых темных глубин их естества, – страха неведомой смерти. Закаленные, хорошо обученные травле зверя, псы могли одолеть любого доступного их взгляду и зубам врага, но только не того чудовища, погубившего уже несколько признанных лидеров в их своре. В памяти этих собак прочно отложился запах лесного чудовища, несущего смерть. И теперь, смотря на агонизирующего молодого сильного кобеля, все они только укрепились в своем понимании простой истины: запах вепря и смерть, – одно и тоже.

– Ладно, кончай! Их туда теперь ничем не загонишь!

Виктор, высоченный крепкий мужик с досадой махнул рукой.

– Сломались лягаши! А зверюга хорош! Такую сеть уделать как нитку! – Он с недоуменным любопытством приподнял сеть дулом ружья. – Надо же, паршивец! Выбрал место, где сшивка!

Николай, подошедший сзади с остальными мужиками, нехотя процедил:

– Панькина работа… Ему хоть кол на голове теши, – все едино! Предупреждал, спрашивал несколько раз, – как сеть? «Все нормально, все нормально…», язви тя в дробину!

Он сплюнул со злостью и покосился на стоявшего около хрипевшей собаки Панкрата Пыжова. Не в силах сдержаться, заорал на него:

– Да пристрели ты его! Не видишь, мучается!

Панкрат нехотя скинул ружье и, подведя ствол к голове собаки, нажал на курок. Гулкое эхо выстрела прокатилось по лощине и выплеснулось с дальнего ее края в лес. Николай вынул нож. Протянув его Панкрату, сказал:

– На, присыпь ее где-нибудь в ямке, да лесину брось сверху, чтоб лисы не раскопали.

Панкрат, расстроенный вдвойне, – потерей собаки, – предметом особой его гордости, и накладкой с сетью, вскинулся на лесничего:

– Сам закапывай! И так сгниет, командир тоже нашелся! Думаешь, я не знаю, чего сшивка на этом месте очутилась? Тропа у них здеся, и ты нарочно ее сюда приткнул! Что, не так, а?

– Ты это варняканье оставь кому-нибудь другому и отвечай за свою работу! Кто ж его знал, что эту чертову образину угораздит прямиком в сшивку угодить! Разве ж эти сопли, которыми ты сладил конца, выдержат этакую махину? Ты лучше скажи, куда подевал капроновый тросик, который я для этого тебе дал? Небось, на силки схимичил?

Николай сделал паузу и затем со спокойной угрозой закончил:

– Гляди, Панкрат, я тебя много раз предупреждал! Поймаю – штрафом не отделаешься!

– Говори, говори! – заорал в ответ Панкрат, – мозги не закапаешь! Ты с расчетом ее там поставил, и кабанов загнали сюда по твоему плану! Я знаю точно, почему ты это сделал! Мужики, – входя в раж, продолжал орать Панкрат. – Под маркой кабанов он нашу картошечку втихаря копает. Ему в самый раз сподручно – и домик на отшибе, чужой глаз лишний раз не увидит и…

– Да я тебя, полудурок паскудный, самого вместо собаки в землю зарою!

Рассвирепевший Николай, сбросив с плеча ружье, ринулся на хлипкого Панкрата. Если бы не подоспевшие мужики, худо пришлось бы тому под крепкими кулаками лесничего.

– Тихо! – крикнул Виктор на расходившегося родственника – Уймись! Ты, Панкрат, попридержи свой язык. Мелешь, чего сам не знаешь! Не то за это отвечать придется. И ты, Николай, руки укороти, повредишь ему что-нибудь ненароком – себе только жизнь испортишь. Все, мужики, двинули по домам. Николай, пошли…

Он круто повернулся и зашагал к просеке. Некоторое время шли молча.

– Не знаю, кто из вас малохольный! – сердито буркнул чуть погодя Виктор. – Тебе что, некому было отдать сеть сладить окромя Панкрата? Попросил бы любого мужика, хоть Семёна Лунёва. Он мастак по этому делу…

– Не было его, – вздохнул Николай. – Он на ночь на Белые пруды уехал. Его баба сказала. Время-то поджимало, сам знаешь! А тут Панька подвернулся – «давай, да давай…, всё в лучшем виде будет…». Я бы сам, но ловушки ставил, не разорваться же мне!

– М-да! Столько времени и работы псу под хвост! – покачал головой Виктор. – Теперь Василич даст жару! И по поводу Пыжова пройдётся, – нечего, мол, было малохольному такую работу давать!

…А в километре от них стоял вепрь и чутко прислушивался к людскому галдежу. Какое-то чувство подсказывало ему, что на сегодня все кончилось. Успокоенный отсутствием неприятных ощущений и предчувствий, вепрь улегся на моховую подстилку и заснул. Спал он ровно столько, сколько было нужно, чтобы повести отдохнувшее стадо на поле, полное сочных и сладких клубней.

Председатель всем телом повернулся к Николаю и жестко спросил:

– Ты знаешь, что этой ночью полгектара элитного картофеля пошло на прокорм твоей?.. – нарочито спокойным матом закончил он свой вопрос.

– Ну почему моей? – безразлично и устало отозвался Николай. – Я принял все меры и не моя вина, что кабан ушел на этот раз…

…и в прошлый, и в позапрошлый! – с сарказмом подхватил председатель. – Ты почему не ловил, тьфу черт, не преследовал его дальше? – уже не в силах сдерживаться на спокойных тонах взревел он. – Сколько же можно терпеть такие потравы?! И что ты молчишь, как сукин сын!

– Иван Василич! За что вы на меня кричите? Я сделал все правильно, все, что было в моих силах, да помощнички такие, что впору хоть волосы рви на себе в неприличных местах! Панкрат Пыжов, руки ему обломать за такую работу, сшивку на соплях сработал ну и…

– Что «ну и»?! Черт с ней, со сшивкой! Дальше надо было гнать – выстрелами, собаками постращали, что ли?! Ну что ты будешь делать? – обреченно всплеснул руками привскочивший от крайнего огорчения на своем кресле председатель.

– Нет, Иван Василич, от этого увольте! В заповедник я не только стрелять, но и сунуться с собаками не позволю! Да вы сами подумайте, что скажет народ, когда увидит меня бегающим за кабаном по заповеднику с собаками, и уж не дай бог, с пальбой?

– Спасибо тебе скажет народ, за то, что избавишь их поля и огороды от этого уё…ща!

Николай хмыкнул и покачал головой:

– Сказать-то он скажет, да тут же, хотя бы и этот Панька, за ружьишко и в лес! Попробуй их потом удержи! А как же, – давеча сам лесничий кабанов гонял!

– Сил моих больше нет, – простонал председатель, грузно осев в кресле. – Да ты хоть скажи, когда это все прекратится?

– Я с этим к вам и пришел, но вы же слова мне сказать не даете. Я, наконец, получил разрешение из института на переселение всего стада в другой заповедник.

– Ну ладно, что дальше? – стихая, пробурчал Иван Васильевич.

– Я договорился произвести отлов. Они дадут свой транспорт и перевезут стадо в Камолинское урочище, это полторы сотни километров отсюда. Мы все подготовили и на сегодня наметили провести отлов. Ловушка у нас, уж извините, на том самом картофельном поле!

– Что, другого места не подобрали? – обреченно-понимающе и вместе с тем язвительно усмехнулся председатель.

– Как сказать, кто выбирал, – ответил Николай, – это уж не нам вредничать. Они точно придут туда сегодня. Ловушка первый сорт, за это ручаюсь, но для гарантии надо бы еще с десяток людей в загон, ну, и там куда понадобится. Мы расставим их на поле, чтоб перекрыть другие пути. План у нас в том, чтобы стадо пошло по направлению к горловине, а остальное дело техники. Яму мы для вожака подготовили, а остальных плетнёвыми щитами отсечём.

Николай посмотрел на председателя. Заметив его ироническую усмешку, сказал с обидой:

– Я говорил сейчас в общих чертах, но если не верите, то вот тут чертеж, по которому все подготовили.

Он достал из кармана плаща лист бумаги и, развернув его, начал пояснять председателю. Иван Васильевич хмуро смотрел и слушал, разминая в руках «Беломор». Так и не закурив, он ткнул папиросой в листок и сказал:

– Мне все это ни к чему. Я хочу знать только одно – когда прекратятся потравы и точка. А сколько тебе людей нужно, столько и будет.