Годжо со скрипом проводит металлическими палочками по тарелке — мажет мимо куска омлета.
— Он… бьёт тебя?
Тон мне совершенно непонятен. В нём удивление, злость, грусть — какая-то жуткая каша избалованного достатком учителя магической школы. Сатору Годжо так до сих пор не вырос: в голове розовое желе, призма, готовая воспринимать лишь хорошее. Во взрослой жизни чего только не бывает: пощёчины, пьяные драки, попавшийся под горячую руку нож. Тем более мы же мужчины; Ригард говорит, что так проще переживать обиды и заканчивать ссоры. Выпустили пар и забыли. Я же знаю, что он в общем-то хороший. Лучшее, чего я заслуживаю.
— И я его тоже.
— Проклятыми техниками? — переводя взгляд на тарелку, спрашивает Сатору.
Сквозь деланное равнодушие замечаю что-то, похожее на насмешку. Я ошибся: Годжо смог испортить мой аппетит.
— Сам же знаешь ответ, — рычу, запихивая в рот побольше риса с курицей. — Он бы не пережил моей магии. Мы договорились только руками.
— И ножами?
Чёртовы полосы на предплечьях. Грёбаный след от глубокого пореза на груди. Мне хочется снова закутаться в одеяло, хотя Сатору даже не смотрит. Стыд обжигает щёки.
— Слушай, это не твоё дело. Чем бы милые ни тешились — лишь бы не вешались.
— Что ты, что ты, — вроде как сдаётся Годжо, посмеиваясь и вскидывая раскрытые ладони по обе стороны лица. — Ха-ха, это забавно: представлять, как ты лупишь кулаками по двухметровому фанату кроссфита. Честная борьба, никаких вопросов. Не сомневаюсь, у него тоже полно шрамов…
На последних словах Сатору втыкает палочки в тарелку с такой силой, что она раскалывается на две половины. Поднимает на меня сверкающие глаза.
— Для этого ты от меня сбежал? Счастлив с ним?
А чего я, собственно, ждал? Такого завтрака, каким он был десять лет назад? Невероятный идиот. Сам твержу, что ничего не будет так, как раньше, и сам снова и снова попадаюсь в ловушку.
— Я сбежал? — с закипающей внутри ненавистью, переспрашиваю я. — Ты меня убил, Годжо. Заслуженные побои лучше предательства. Доедай сам свою стряпню. Меня тошнит и от неё, и от тебя.
Иду за своими вещами. Лучше больше не подходить к Сатору. Он явно не в себе — за десять лет его поглотило безумие, раз он не понимает, почему я исчез тогда. И это недоумение такое искреннее, что может заразой передаться мне. Рядом с ним я и сам начинаю верить: он всё ещё меня любит. Бред.
— Казуки… — зовёт Сатору.
Не обернусь. У меня теперь другое имя.
***
Ригард появляется уже на площадке. Сегодня из учеников здесь только Юджи. Двое других первогодок отправились на какое-то простенькое задание. А розововолосого малыша ждёт настоящий ад: я не собираюсь отпускать его, пока он не покажет мне своё увеличение территории. Пусть лучше считает меня злодеем, чем попадается в ловушку Сукуны или пока что добродушных шаманов-учителей.
— Каин, доброе утро! — машет мне рукой Ригард; выглядит как обычно хорошо: свежая белая рубашка, тёмные брюки, начищенные ботинки. Думаю, он даже не знает, что я не ночевал сегодня в доме.
Я редко задумываюсь о том, какие у нас с ним отношения. Мы просто встретились в одном из портовых городов Швеции, куда я добрался через пять лет после своего бегства. Он единственный там понимал японский и ломаный английский. Этого мне хватило, чтобы переспать с ним. Ему, в свою очередь, тоже оказалось достаточно секса — он следовал за мной, куда бы я ни направил путь. Помог разобраться с чёрным рынком шаманов, где мы следующие пять лет продавали свои услуги — избавиться от сильного проклятия, тихо и незаметно убрать не угодившего кому-то мага. Эдакая романтика дороги в духе книжек Керуака, которые я брезгливо перелистывал в юношестве. У нас тоже были сомнительные компании, наркотики, выпивка и связи на одну ночь. Моё больное сердце нуждалось в каждодневном обновлении заплатки, а Ригард просто развлекался. Узнав про сосуд Сукуны, я тут же решил вернуться в Японию — сейчас понимаю, насколько поспешными выглядели сборы. Будто я только и ждал малейшего предлога. Ригард сказал, что едет тоже. Он, как один из немногих шаманов в Европе, живо интересовался тем, что творится в Азии.
Но сейчас, видя расплывшуюся в дежурной улыбке рожу, я так сильно жалею о его приезде, что хочется потратить последние деньги на билет до Швеции. Пусть сверкает своими зубищами там. Но в следующее мгновение мне становится стыдно. Я мало говорил с Ригардом о прошлом, глупо требовать от него понимания. Он не может знать, насколько неуместен в этом запутанном клубке моих страстей. Тем более мы уже вот-вот уедем отсюда вместе. Вернёмся к нашему незамысловатому быту. Постараюсь меньше злить его, чтобы потом не стесняться шрамов. Он всё-таки единственное существо на свете, готовое мириться с моей сущностью.
— Доброе утречко, Ричард, — в ответ машет Годжо.
— О, я слышал, что японцы плохо запоминают имена европейцев. Я Ригард, — чешет затылок беловолосый придурок. Видимо, его знаний языка не хватает на то, чтобы уловить все полутона.
А вот я заметно напрягаюсь. Что ты задумал, Годжо?
— Да-да, Эдгард, — кивает Сатору. — Нам, азиатам, вообще далеко до ваших порядков. Но раз уж ты сюда приехал, почему бы не обменяться опытом?
— Годжо-сенсей, разве сейчас не мой урок? — недоумённо моргает Юджи; этот родился в Японии, а всё равно не понимает, насколько ядовитое каждое слово Сатору.
— Обмен опытом — это круто! — воодушевлённо произносит Ригард. — Хочешь, чтобы я потренировался с мальчишкой?
Ригард легко переходит на «ты» — в его голове все формальности соблюдены, а величайший шаман современности уже друг, которого можно панибратски похлопать по спине. Моё упущение. Стоило всё-таки рассказать ему немного о Сильнейшем из клана Годжо. Но что в голове у самого Сатору — всё ещё загадка для меня. Одна из тех, которые я устал разгадывать.
Опускаюсь на землю, натягивая на подбородок горло водолазки. Пусть разбираются сами.
— О нет, для гостя с Большой Земли у меня уникальное предложение, — расплывается в улыбке Годжо. — Бой с самым крутым, сильным и красивым, — идиот подмигивает мне, — магом Японии. Мне напели птички, что тебе нравится махать кулаками.
Тяну за длинные рукава, закрывая ими костяшки пальцев. От слов Сатору уже давно переставшие беспокоить меня шрамы саднят, будто только начинают рубцеваться.
Ригард всё ещё ничего не подозревает. Разминает плечи, красуясь мускулистыми руками. До щелчка сгибает толстую шею.
Надо, наверно, остановить их. Но на ум приходит то, как я — жалкий и испуганный — прятался от Ригарда в ванной, пока он выламывал дверь, чтобы избить меня за глупо потраченные деньги — я купил дорогой сервиз с традиционной японской росписью. Мне тогда очень не хватало родины, но Ригард был далёк от сантиментов. Он, обезумев от моего сопротивления, разломал на куски раковину — один из них как раз и оставил шрам на груди. Я совсем не злюсь на него за это, у него тоже были тяжёлые времена. А первые шесть лет после бегства я сам казался себе несносным и диким: кусал руку, с которой ел, творил глупости, думая, что всё ещё в школе, где за проступок ставят в угол. Ригард научил меня жить по-взрослому. Я благодарен ему. Но перед глазами всё равно стоят рассыпанные по полу осколки расписного фарфора, залитые моей кровью.
— У вас тут и такие есть? Сильные и крутые? — поигрывая бицепсами, спрашивает Ригард. — Я думал, это всего лишь школа.
— Правильно. И никакой учитель не захочет ударить в грязь лицом перед учениками, — смеётся Сатору. — Можешь взять оружие. Какое ты там предпочитаешь? Нож?
— Это нечестно. Ты же с голыми руками, — отвечает Ригард. — Я за справедливый бой.
Выкопал себе могилу. Вижу это по сузившейся в неизмеримо яркую точку радужке Годжо, заметную мне через дужку очков.
— Тогда вперёд. Подраться с блистательным Сатору Годжо — уникальный шанс. Не упусти его, Леонард.
Ригард львом кидается вперёд, заносит кулак над головой, вкладывая в удар проклятую энергию. Сатору легко отступает в сторону. Рука прорывает пустоту. На земле остаётся борозда, доходящая практически до моих вытянутых ног. Проклятая техника Ригарда позволяет ему растягивать свою магию, словно йо-йо — так, чтобы основной поток уходил гораздо дальше цели выпада.
