— Ну раз чай мне всё ещё не предложили, то можем отправляться хоть сейчас, — поднимаясь со стула, говорит Годжо; и, уже подойдя ко мне почти вплотную, изменившимся голосом шепчет: — Только без глупостей.

Тут же делаю главную глупость: подаю Сатору руку.

***

Парень выглядит куда лучше, чем я мог предположить. Будто в нём не сидит демоническое отродье. Вспоминаю себя, с неудовольствием отмечая: мне контроль давался куда тяжелее.

За десять лет почти получилось забыть, насколько же это поганое ощущение. И какие проблемы оно неминуемо тянет за собой. Но здесь, в Токийской магическо-технической школе, всё возвращается с новой силой. Хорошее и плохое смешивается в отвратительный коктейль, который мне предстоит выпить одним глотком и не поморщиться. Но ради мальчишки я должен постараться. Его нельзя оставлять наедине с собравшимся здесь зверьём. Как бы хорошо на волках ни сидели овечьи шкуры.

— Юджи, это Ка… Каин. Он будет твоим наставником, — приобнимая парня за плечи, кивает на меня Годжо. — Представляешь, у него десять лет назад получилось поглотить проклятие, которое сделало его своим сосудом! Я уговорил дать тебе мастер-класс.

— Что?! Вы тоже съели что-то не то? — едва не подпрыгивая на месте, кричит мальчишка. — Что значит: получилось поглотить?

Это такая долгая история. Не знаю, с чего начать рассказ. И есть ли вообще в нём необходимость.

— Да, Каин умудрился слопать сердце одной злобной богини, — бодро вступает Ригард, активно жестикулируя. — И переварил его! У этого парня стальной желудок.

Юджи смеётся. Сатору замирает статуей. Он так рьяно пытается скрыть свои переживания, что я вижу их даже в молчании и скупых движениях. Напоминает то, как они с Гето отлипали друг от друга и драными котами разбегались по сторонам, стоило Масамичи-сану войти в класс. Сатору закладывал руки за голову, нарочито расслабленно качаясь на стуле. Насвистывал песенки. Сейчас я тоже могу расслышать тихую мелодию.

— И он расщепил сущность этой старой карги, смешав со своей духовной силой. Получил полный контроль над телом. И приятный бонус: магию древнего проклятия. Я слышал, тебе тоже не повезло. О Сукуне ходят легенды и на другом конце света, — продолжает Ригард.

— Это вообще возможно? Годжо-сенсей? — парень поднимает взгляд на Сатору.

— В этом мире возможно всё, — приободряюще улыбается Шестиглазый: кому, как не ему, это знать. — Проклятие, часть которого поглотил… Каин, — меня бесят запинки перед моим новым именем, — было слабее Сукуны, но тоже относилось к аномалиям. Эту даму не удалось уничтожить целиком в золотой век, поэтому её сердце просуществовало до нашего времени. Каин съел его, а потом победил демона внутри себя, присвоив силу. Это единственный случай в истории. Поэтому я позвал его сюда.

Да, только поэтому. Годжо произнёс эту фразу не для Юджи, а для меня. И, возможно — это предположение прошибает холодным потом — для себя. Мы оба не должны забывать о том, что прошлое осталось в прошлом. Нас ничего не связывает, кроме розововолосого ребёнка, которого необходимо спасти от Двуликого Призрака. И от тебя, Годжо. Я здесь по большей части для этого: не дать сгубить ещё одну невинную жизнь, так опрометчиво тебе доверившуюся.

— И вы знаете, как мне сделать то же самое?

— Он ничего не знает, — пасть раскрывается из прореза под глазом Юджи, издевательски высовывая язык. — Такому никогда не повториться. Придёт время, и вы все будете висеть на заборе этой школы обескровленными трупами.

— Ну здравствуй, Сукуна, — смеюсь я. — Неужто ты злишься? Наверно неприятно было вернуться сюда и узнать, что твою жёнушку убил школьник.

Пасть хохочет со мной в унисон.

— Напротив, твоя уверенность забавляет меня, сопляк. Хорошо, что ты здесь. Своими глазами смогу увидеть, как рушится всё то, в чём вы себя убедили.

Сукуна пропадает, оставляя нас четверых в смешанных чувствах. Думаю, Годжо с высоты своей непоколебимой гордыни услышал в этих словах страх. Он думает, что вопрос с демонической заразой внутри меня давно решён — раз я выжил, значит, победил, пустив её по своей крови вместе с красными тельцами эритроцитов и белыми клетками лейкоцитов. Победил во имя своей любви. От которой теперь остался пепел да шрам под правой лопаткой Сильнейшего. Это я укусил его исподтишка, когда он красовался перед зеркалом вместо того, чтобы готовить мне завтрак. Он уже тогда мог легко вылечить его обратной техникой, но решил оставить — чтобы не забыть: и у меня есть пара острых клыков. Не знаю, с чего я решил, что рубец до сих пор на месте. Глупые розовые грёзы. Но мне очень хочется, чтобы шрамы десятилетней давности оставались не только у меня.

— Сукуна отлично умеет разрядить обстановку, — как и ожидалось, веселится Годжо. — Не обращайте на него внимания. Пока его сил хватает только на болтовню. Но скоро мы и с этим справимся, да, Юджи?

Паренёк с восхищением смотрит на своего учителя — самого могущественного шамана, обещающего ему избавление от скверны. Так и хочется прямо сейчас раскрыть карты: пусть узнаёт, какая перед ним мразь. Но я сжимаю зубы до ноющего напряжения в черепе — это не моё дело. Пусть старые раны свербят фантомными болями в омертвевшем сердце, я не позволю им снова открыться.

Хватаю старину Ригарда, притягивая к себе. Он благодарно сжимает меня кольцом сильных рук. В его груди бухает горячий сгусток мышц. Успокаивает. Этот пёс со мной уже больше пяти лет. Вытащил с самого дна. То, что я не люблю его — пустяки. Любовь приносит одни неприятности. Глядя на беззаботного Сатору Годжо, я убеждаюсь в этом окончательно. Любить — неблагодарное и напрасное занятие. Любить — закладывать себе под рёбра свёрток динамита и верить, что он рванёт цветными крыльями бабочек.

— Покажи нам нашу комнату. С Юджи я встречусь завтра.

Сатору разворачивается на пятках ещё до того, как я заканчиваю фразу. Ботинки оставляют глубокий след на земле.

— Пойдёмте-пойдёмте. Директор Масамичи выделил своему любимому ученику целый домик.

— Юджи, до встречи! — машет рукой Ригард, едва поспевая за моими шагами. — Ты отличный парень!

От звука низкого голоса спина Годжо натягивается струной, он ускоряет шаг.

— Где Гето? — спрашиваю я, чтобы не идти молча.

— Умер.

— Какая ирония. Все близкие Шестиглазого мрут как мухи, — выплёвываю я так злобно, что вздрагиваю сам.

Годжо не останавливается. Бежит вперёд, придавливая тяжёлыми шагами травинки и первые робкие бутоны цветов.

— Кто такой Гето? — спрашивает Ригард, голубыми глазищами едва успевая цеплять постройки в традиционном японском стиле.

— Наш школьный друг. Мы учились вместе.

— А, ты что-то рассказывал о нём. И он умер? Каин, ты расстроен?

Мне нравится, как от каждого громкого слова Ригарда спина Годжо становится всё прямее и прямее. Руки в карманах брюк сжимаются в кулаки.

— Это было ожидаемо. Не стоило оставлять его здесь, — пожимаю плечами я. — Сильные мира сего не терпят тех, кто хоть чем-то на них не похож.

Ба-бах!

Терпение Годжо лопается. Он разворачивается и смотрит прямо на меня. Ощетиниваюсь, готовый к сражению или нелепым оправданиям. Смотря на что хватит совести Шестиглазого.

— Я убил Сугуру в прошлом году, — вдруг очень тихо произносит он. — Он сказал, что я могу проклинать его, если хочу.

Поднимаю голову к небу, чувствую, как колет уголки глаз. Конвульсией по телу расходится тупая боль, которую я больше не могу сдерживать. Вернуться сюда спустя десять лет оказалось гораздо невыносимее, чем я предполагал.

— Твоя любовь, Годжо, вот что настоящее проклятие.

========== Худший кошмар ==========

Десять лет назад

— Зуки, проснись и пой!

Сатору Годжо — все противоречия мира в одном напыщенном лице — ложится на кровать рядом с завёрнутым в одеяло парнем. Руки непоседливо дёргают за ткань, впуская в свёрток прохладный утренний воздух. Он делает вид, что хочет убрать тёплое укрытие, но ёрзает и сам пытается проникнуть в него. Сначала длинной ногой, задевая стопой в белом носке голень, потом червячком заползает весь. Одеяла не хватает на двоих, поэтому Сатору придвигается вплотную, прижимая к себе сонное тело. Зарывается носом в лохматые чёрные кудри, обжигает руки о живот и плечи. Закидывает колено на бедро, будто он ракушка, защищающая свою жемчужинку.