Я сижу на стуле, мои руки крепко сцеплены наручниками за спинкой, лодыжки также прикованы к ножкам. Любое движение отдается болью во всем теле. А каждый стон — ударом по лицу.
Вот и сейчас. Широкий замах и удар приходится мне по, и без того, вспухшей губе.
— Развлекайтесь тут. А я пошла, — весело прощебетала Мелани, — та самая Мелани, на которой собирался жениться Грей, — целуя Грина в висок, а затем скрываясь за большой металлической дверью.
Макс смотрел прямо в мои глаза. И я не сомневаюсь, что он видел во мне лишь что-то жалкое. В тот момент я была жалкой. Тогда я готова была быть хоть фарфоровой куклой в его руках. Лишь бы спасти малыша. Моего маленького малыша.
Он выдохнул, провел рукой по своей бронзовой шевелюре и уселся на край стола в нескольких метрах от меня. Я же с большим трудом различала его силуэт. Из-за удара, который пришелся почти точно в глаз. А еще из-за действия наркотического вещества, которое он заставил меня вдохнуть.
Голова гудела, в глазах рябило. Но я изо всех своих сил старалась сосредоточить взгляд на своем мучителе.
— За что…? — сипло прошептала я, нарушая тишину в этой жуткой комнате.
— Что?! — лицо Грина исказилось от отвращения.
— За что ты так со мной, Макс…? — повторила я, откашливаясь кровью на пол и морально готовясь к очередному удару.
— За что? — он сделал шаг в сторону, смотря на меня в упор. — За все, Кэт! За все!
Грин резко, в несколько шагов приблизился ко мне. Он присел на корточки напротив меня и до боли сжал мой подбородок, заставляя удерживать его в одном положении и точно смотреть на него.
— Я ведь всегда был рядом. Рядом с тобой. Когда тебя бросал очередной парень, я был с тобой! Я! Когда твой ненаглядный сбежал, кто был рядом? Кто утешал тебя ночами?! Явно не он. Но ты всегда предпочитала кого-то другого мне. А я как идиот продолжал любить тебя, бестолку надеясь, что однажды ты ответишь мне!
— Это не любовь… — тихо прошептала я, смотря в его глаза. — Ты никогда не любил меня. Это была всего лишь месть Грею. Потому что ни один любящий человек не посмеет сделать с другим то, что делаешь ты.
И снова удар. Теперь уже по ребрам. Удар такой силы, что я падаю на пол, все еще прикованная к стулу. Снова щекой на пол.
Черт, как же больно.
Потерпи малыш. Еще чуть-чуть. Потерпи. Твой папа скоро придет за нами.
В это время, когда я вновь стонала от боли, мысленно умоляя своего малыша не бросать меня вновь, Грин подлетел ко мне. Он надавил на мою щеку, еще сильнее прижимая меня щекой к холодному бетону. Камушки на полу царапали щеку.
— Сейчас это уже не имеет значения, — прорычал друг сквозь зубы. — Теперь ты моя. И навсегда останешься моей. И совсем скоро ты забудешь, кто такой Грей!
— Ни черта… — прохрипела я. — Ни черта у тебя не выйдет. Я буду любить его, пока не сдохну.
Макса разозлили мои слова. Он поднялся с корточек, со всей силы пнул меня по ребрам. Да так, что наручники на запястьях слетели сами собой, а веревки, приковывающие лодыжки к стулу, порвались.
Я отлетаю в сторону и качусь по полу, пока не врезаюсь в мощную стену. Теперь уже не выдерживаю. И кричу. Кричу от боли. Боли и страха. Страха за жизнь моего малыша. За жизнь моего мальчика или девочки.
Металлическая дверь позади меня громко хлопает. Да так, что штукатурка осыпается со стен. Некоторые ее обломки падают на меня. Но я не могу встать. Просто напросто встать. Перевернуться. Открыть глаза.
Горькие слезы капают на пол, оставляя после себя «пятна».
Я чувствую, как мои силы покидают меня. Я снова погружаюсь в темноту.
Тед. Прости меня, пожалуйста. Я люблю тебя. Очень и очень сильно.
И тебя малыш люблю. Простите меня…
========== Chapter 30 ==========
Теодор
Совсем недавно, стоя на балконе моей квартиры, отец сказал фразу, смысл которой был таков: «любить — значит становиться беспомощным».
И он был прав.
Действительно прав, потому что сейчас я сижу у больничной койки. Больничной койки, на которой лежит любимая мною девушка. Ей поставили капельницы, наложили компрессы. Но она не просыпается. Не приходит в себя, даже не шевелится. А я ничего не могу делать. Я беспомощен. Потому что люблю ее, но ничем не могу помочь.
События вчерашней давности каждую минуту проносились у меня перед глазами. Когда один из нанятых отцом специалистов нашел Мелани, прятавшуюся в доме родителей и допустившую жуткую оплошность, всего на секунду выйдя в сеть, я ломанулся к ней. В дом Браунов. Я плохо помню, как добрался до туда в сопровождении Колина и нескольких охранников. Как зашел в дом, расталкивая в стороны набежавшую «свиту».
Но очень четко помню перепуганные глаза этой сучки. А я лишь разозлился еще больше. Схватил ее за шкирку и заставил показать, где она прячет Кэт.
Она показала нам дорогу к заброшенному складу, где они и прятали девчонку. Я встретил Грина, пока обыскивал все здание. И понял, что он просто мстит. Он мстил мне через Кэт. А потом, увидев ее, я окончательно понял, что если кто-то решил или решит отомстить мне через нее, то это беспроигрышный вариант.
До полусмерти избитая, покалеченная девочка, сжавшаяся в комок и еле дышащая, лежала на холодном полу. Лежала и молчала.
Я шептал ей, что рядом. Что больше никогда ее не покину. Что у нас все будет хорошо. Но она не отзывалась.
Даже не шевелилась.
И сейчас, когда она лежит в больнице уже часов 6, а я все это время сижу с ней — она замерла. Даже ее грудь не вздымается. Поэтому только мерзкий писк оповещает о том, что она жива. Удерживает меня на грани жизни и смерти. Потому что если умрет она, то умру и я.
Честно сказать, никогда не думал, что кто-то может быть настолько жесток с ней. С моей маленькой девочкой. Но сейчас вижу, что, оказывается, нашлись такие.
У нее сломана правая рука, трещина в ребре, сильные ушибы и гематомы по всему телу. Особенно на лице.
И наверное самое главное, что сейчас вам хочется знать — как там малыш?
А он, кажется, единственный, кому вообще с высокой колокольни плевать на происходящее. Он не пострадал.
В отличии от его долбанутой мамашки.
— Черт, — это слово я повторяю уже сотый, тысячный раз, потирая переносицу.
Это моя. Полностью моя вина. Если бы я не ушел, а остался с ней, то все было бы нормально. Она бы сейчас была дома. Целая и невредимая. Но я, как последний эгоист, оставил ее там. Оставил в одиночестве с нашей новой «маленькой проблемкой».
Проблемкой. Забавно. Если бы все родители называли своих детей, то весь мир стал бы одной большой «проблемой».
А если серьезно… То никакая это не проблема. Благодаря этому ребенку мы станем одной большой семьей. Скоро она очнется. И уже больше никогда от меня не отделается.
***
Вторые сутки.
Вторые сутки я живу в своем личном, более никому недоступном аду. Вторые сутки сижу в это больнице, в этой палате, у это постели. Постели, на которой ровным, беспробудным сном спит самый дорогой мне человек. Поразительно. В детстве я мечтал, что когда вырасту, построю свою жизнь самостоятельно. Не завися ни от кого. А сейчас… А сейчас моя жалкая, совершенно никчемная жизнь висит на волоске, зависит от одной на вид хрупкой, но такой упертой девицы.
— Ты не можешь меня бросить, слышишь? Не имеешь права, — осторожно глажу ее руку, рассматривая черные узоры на мертвенно-бледной коже. — Хочешь мстить? Мсти. Но не так, черт возьми! Бей, кричи, игнорируй меня. Делай что хочешь! Но не уходи, ясно? Просто не смей.
Наверное, вы решите, что я сошел с ума. Все может быть. Потому что только сумасшедший может быть настолько сильно привязан к девушке, которая даже женой-то моей и не является. Однако мой мир вращается вокруг нее, и изменить что-либо я — не в силах.
Не знаю почему, но я кладу руку на ее маленький, еще только чуточку округлившийся живот, спрятанный под тонкой больничной рубашкой. Подумать только. Там прячется живое существо, маленький малыш. Мой сын, а может и целая дочь.
