— И ты не смей, — тихо говорю я, поглаживая живот своей большой ладонью. — Ни при каких условиях. Я твой отец, кроха. Ты должен меня слушаться.

— Послушается. Можешь даже не сомневаться, — грубый, хриплый голос отца разрезает тишину.

Ну вот. Теперь еще кое-кто знает наш маленький секрет. Мне однозначно конец…

— И давно ты знаешь?

— Знаю о чем? — спрашиваю я, стараясь не оборачиваться к отцу.

— Хватит придуриваться, Теодор, — он проходит дальше в палату и усаживаться на стул с другой стороны койки, точно напротив меня. Я все еще не хочу смотреть в его глаза. — Ты прекрасно знаешь, о чем я.

Конечно знаю. И придуриваться, отговариваться, врать, что он ошибся — больше не имеет смысла. Все равно не сработает. Это не мама.

— Пару дней. Мы поссорились из-за этого. А потом они ее забрали, — я продолжаю сжимать холодную, словно тряпичную руку любимой девушки.

— Поссорились из-за того, что любимая тобою девушка беременна от тебя?

Блять, конечно это идиотский повод для ссоры. Нормальный парень уже бы до потолка скакал. Но нет! Я был бы не я, если бы не посрался с ней. И Кэт была бы не Кэт, если бы не уперлась в такую же стену, стала спорить со мной и продумывать, как жить дальше самостоятельно. Что, блять, за женщина?

Но не отцу меня судить. Ведь когда-то он поступил так же. Так же психанул, хотя и очень любил маму.

— Ты тоже не хотел моего появления.

Теперь я уже смотрю на него в упор, а его серые глаза, которые только немного светлее, чем у Кэт, наполняются раздражением. Он не любит затрагивать эту тему. Но и злиться на меня не имеет права.

— То, что я так отреагировал на новость о том, что твоя мать беременна 26 лет назад совершенно не означает, что я не желал твоего появления. Я испугался. И полностью имел на это право.

Я вижу, как стискиваются его кулаки, он злится. И потому я решаю не дразнить папу лишний раз.

— Да, испугался. Я тоже испугался. Как трус ушел, облажался. И я признаю это. Но ты хотя бы мог представить себе, что будет дальше. А я нет. Потому что по сути, мы еще друг другу никто.

— Еще?

— Еще.

— Послушай. Если ты решил жениться на этой невыносимой девице только из-за того, что она беременна от тебя — не стоит. Много счастья это не принесет никому.

— Это не из-за него, — прерываю его я, теребя подаренное кольцо на пальце девушки. — Знаешь. Три года назад я четко решил для себя, что если и женюсь когда-либо вообще, то только на ней.

— Ты никогда никому не говорил о своих отношениях с этой девушкой.

— А смысл? — пожимаю плечами. — Раньше в этом не было необходимости. А потом и вовсе стало ненужным, потому что вернуть то, что потерял я уже не мог.

Он молчит. Просто сидит и молчит, наблюдая за моими манипуляциями с рукой девушки. Я же разминаю каждый ее палец, растираю ладошку, чтобы создать хоть какую-то иллюзию тепла. За эти несколько дней пиканье аппарата стало каким-то родным. Совсем незаметным. Поэтому может показаться, что в палате стоит абсолютная тишина, несмотря на раздражающий ранее звук.

Неожиданно, с губ отца слетает смешок. Я поднимаю взгляд на него. А он усмехается, скрестив руки на груди и внимательно смотря на вторую, нетронутую мной руку Кэт.

— Что с тобой? — непонимающе спрашиваю я.

— Вспомнил эту обезьяну в детстве.

— Да? И… какой же она была… в детстве…?

— Ооо, совершенно невыносимой. Эта юла вечно крутилась, вертелась. Никому покоя не давала. Но, на удивление, никто никогда на это не злился. Все всегда только умилялись этому. В особенности, ты.

— Это пока она крохой была, — с улыбкой отвечаю я.

— Точно. А потом она стала приставать ко всем еще больше. Они с Эвой и Фиби.

— Да. А все свои шалости скидывали на меня.

Вот правда. Как-то в детстве она случайно заляпали грязными руками красивое платье мамы. А я их выгораживал. Но, к счастью, она догадалась, что тут нет моей вины. Ведь я даже не люблю сладкое. И тогда не любил. Но девчонки тогда сильно от меня получили. В особенности, Кэт. Я взял эту легкую, почти невесомую мартышку на руки, положил на свою кровать и стал нещадно щекотать.

Невольно улыбаюсь этой картине. Помню, как звонко она смеялась, пытаясь отбиться от меня.

И если наш малыш будет таким же — я стану самым счастливым отцом на свете.

Комментарий к Chapter 30

Доброй ночи всем!

2 минуты до полуночи. И новая глава. Не очищенная, потому что меня уже вырубает на ходу. Но я ее все-таки дописала и невероятно горда собой!))

Приятного прочтения!

P.S Если у кого-то время отличается от мск, то сорян. Сама живу по другому)

========== Chapter 31 ==========

Кэт

Что такое прошлое?

Многие люди расценивают свое прошлое как что-то жуткое. То, что они всеми силами стремятся забыть. Но даже несмотря на все те ужасы, которые происходили, на тех ужасных и, порой, жестоких людей, которые остались где-то позади — очень важно помнить все произошедшее с вами. Помнить и не повторять допущенных ошибок.

К тому же, именно прошлое делает нас такими, какие мы есть в настоящем. Можете себе хотя бы издали представить, что такое не помнить ничего о себе?

Наверняка нет. И потому Вы — везунчик.

Я мало что помню о своем детстве. О своих родителях. О себе. Но еще больше боюсь вспомнить все это.

Вспоминая некоторые моменты из детства, видя все это во снах, я словно… проживаю эту жизнь заново. И это пугает. Очень пугает, какими радужными бы ни были эти воспоминания.

Пугает потому, что ты понимаешь, что однажды все равно придется открыть глаза и встретиться с реальностью. Более жестокой, грубой, нежели твои детские сны…

Я иду сквозь густую лесную чащу. По узкой, в некоторых местах, размытой тропинке, усыпанной листьями. Ветер поднимает их вверх, а потом стихает и листочки падают обратно на сырую землю, шурша. Я не знаю куда ведет эта тропинка. И какого черта меня дернуло идти именно в эту сторону. Я просто иду. Иду, желая выбраться из густого леса. Потому что блуждать здесь мне в ночи очень не хочется.

Сейчас вечер. Солнце заходит за горизонт. Я поняла это по небу, озаренному красными и оранжевыми красками, изредка проглядывающему сквозь ветки деревьев.

Проходя мимо каждого дерева, я вижу знаки. Сердечки, крестики, звездочки. Все они прорисованы на темной коре деревьев красным маркером. Это напоминает игру, в которую мы с братом играли в детстве. Мы прятали сокровища, рисовали карту и делили на несколько кусочков, а потом закапывали их в земле, оставляя подсказки в виде таких символов. Я всегда рисовала звездочки. Колин — крестики. А Марта — соседская девчонка, которая была на 2 года младше и жутко нравилась моему братцу — сердечки. Она часто приходила к нам. А потом переехала. И мы стали играть вдвоем…

Стоп!

— Дороги сплетаются, образуя любовь и вознося сердце к звездам.

Так всегда говорила Марта.

Черт, ну конечно! Это Мичиган! Мой родной дом, родной лес, который в свои 8 я прошла вдоль и поперек. Сорвавшись с места, я побежала к выходу. По знакам на стволах. Мне никогда не разрешали заходить далеко. А потому звездочки символизировали выход, который был совсем рядом.

И я оказалась права. Через несколько минут безостановочного бега я действительно вышла на большую поляну. Огромную поляну, покрытую ярко-зеленой травой. А на другой стороне этой полянки…

На другой стороне стоит дом. Мой родной дом. В которым я была счастлива. В котором прошло мое счастливое, беззаботное детство.

Я оказалась на заднем дворе. С правой стороны от меня — большое озеро. С левой — все тот же густой лес. На заднем дворе у нас была небольшая беседка. Нам нравилось там собираться в теплую погоду. А на летних каникулах мы с Мартой устраивали там выставку своих работ. Моих корявых. И ее. Еще более корявых. Колин всегда крутил у виска, видя все это, а потом получал пинок от Марты.

А потом я увидела силуэт. Высокий сильный мужчина вышел на открытую веранду и сел за небольшой столик, поставив на него чашку. Потом к нему вышла женщина. Хрупкая, но всего на полголовы ниже мужчины. Она подошла к нему со спины, положила подбородок на макушку и обняла за шею.