Эйб передал Мэтту лист бумаги.

– Речь идет об этой листовке?

– Да.

– Пожалуйста, прочитайте подпись.

– Недостаточно избегать возникновения искр в помещении. Однажды пожар, начавшийся вне камеры под трубами для подведения кислорода, привел к взрыву и повлек человеческие жертвы.

– Пожар, начавшийся вне камеры под трубами с кислородом, – повторил Эйб. – Разве не это в точности произошло с «Субмариной Чудес» в тот день?

Мэтт взглянул на Элизабет, сжимая зубы.

– Это, – сказал он, – и я знаю, что она обратила внимание на надпись, потому что подошла потом к Паку и рассказала о листовке. Пак сказал, что у нас такого не произойдет, он не подпустит демонстрантов близко к ангару, но Элизабет все твердила, как они опасны, и заставила его пообещать, что он позвонит в полицию и расскажет об их угрозах, чтобы все было задокументировано.

– Как прошло погружение? Она что-нибудь об этом говорила?

– Нет, она молчала. Выглядела рассеянной. Казалось, что тщательно что-то обдумывает.

– Возможно, что-то замышляет? – спросил Эйб.

– Протестую, – заявила адвокат Элизабет.

– Принято. Присяжные не будут учитывать вопрос, – сказал судья ленивым тоном. Юридический вариант «да, да, да». Не то чтобы это имело какое-то значение. И так все о том и думали: листовка подала Элизабет идею поджечь камеру и свалить все на демонстрантов.

– Доктор Томпсон, пыталась ли Элизабет обвинить во всем демонстрантов, когда Субмарина Чудес взорвалась ровно так, как она предупреждала?

– Да, тем же вечером, – сказал Мэтт. – Я слышал, как она рассказывала следователям, что совершенно уверена, что это сделали демонстранты, что это они подожгли шланги с кислородом.

Тереза тоже это слышала. Сначала она, как и все остальные, была в этом уверена. Первую неделю демонстранты вообще считались главными подозреваемыми, и даже арест Элизабет не рассеял подозрений. Даже этим утром, когда напутствие присяжным от адвоката Элизабет состоялось после выступления стороны обвинения, Тереза расстроилась, уверенная, что защита будет выставлять демонстрантов настоящими убийцами.

– Доктор Томпсон, расскажите, что еще произошло тем утром после встречи с демонстрантами, – попросил Эйб.

– После сеанса Элизабет и Китт ушли, а я помог Терезе провезти инвалидное кресло Розы через лес. Когда мы подошли к поляне, Генри и ТиДжей уже сидели в машинах, а Элизабет и Китт стояли в стороне, на опушке. Они ссорились.

Тереза вспомнила: они действительно кричали, но шепотом, как ругаются на людях, не желая делать личный предмет спора достоянием общественности.

– Что они говорили?

– Сложно было разобрать, но я слышал, как Элизабет обозвала Китт «завистливой сучкой» и сказала что-то вроде «Хотела бы я валяться, посасывая конфеты, вместо того, чтобы заботиться о Генри».

Сама Тереза слышала слово «конфеты», но не всю фразу. Впрочем, Мэтт стоял ближе – когда они подошли к машинам, он заметил что-то у себя на ветровом стекле и побежал убрать.

– Извините, но правильно ли я все понял: подсудимая назвала Китт «завистливой сучкой» и высказала желание есть конфеты вместо того, чтобы заботиться о сыне, за несколько часов до того, как Китт и Генри погибли при взрыве?

– Да.

Эйб бросил взгляд на фотографии Китт и Генри и покачал головой. Он на мгновение прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями, потом спросил:

– Знаете ли вы о других ссорах между подсудимой и Китт?

– Да, – ответил Мэтт, уставившись прямо на Элизабет. – Однажды она накричала на Китт у всех на виду и толкнула ее.

– Толкнула? Физически? – Эйб картинно раскрыл рот. – Расскажите подробнее.

Тереза знала, о чем сейчас будет рассказывать Мэтт. Элизабет и Китт дружили, но между ними было напряжение, которое иногда прорывалось на поверхность. Мелкие перебранки, ничего серьезного, кроме одного раза. Сразу после сеанса. Все выходили, а Китт дала ТиДжею нечто, похожее на тюбик зубной пасты с Барни на картинке.

– Боже, это тот новый йогурт? – спросила Элизабет.

Китт вздохнула.

– Да, это ЙоФан. И да, я знаю, что он не БГБК, – вздохнула Китт. Повернувшись к Терезе и Мэтту, она пояснила: – Это значит безглютеновый, безказеиновый. Диета аутистов.

– Получается, ТиДжей уже не на диете, – спросила Элизабет.

– Нет, во всем остальном мы придерживается БГБК-диеты. Но он так любит этот йогурт и только с ним соглашается принимать добавки. Только один раз в день.

– Один раз в день? В нем же молоко! – сказала Элизабет, произнося «молоко» с таким выражением, словно это «какашки». – Это же чистый казеин. И как ты можешь говорить, что он на безказеиновой диете, если он ест его каждый день? Еще и все красители. Он даже не органический.

Казалось, Китт сейчас заплачет.

– А мне что делать? Без этого йогурта он выплевывает все таблетки. Он так ему радуется. К тому же, не уверена, что диета помогает. У ТиДжея я разницы не замечала.

Элизабет поджала губы.

– Может быть, диета не помогала потому, что вы ей не следовали? Без значит совсем без. Я даже даю Генри еду на отдельной посуде, мою его тарелки отдельной губкой.

Китт перешла в наступление.

– Я так не смогу. У меня еще четверо детей, им тоже надо готовить и за ними убирать. Я пытаюсь, это и так непросто. Все твердят, делай что можешь, и лучше убрать почти все, чем ничего не делать. Извини, я не могу быть такой же идеальной, как ты.

Элизабет нахмурила брови.

– Не передо мной ты должна извиняться, а перед ТиДжеем. Глютен и казеин нейротоксичны для наших детей. Даже самая капля влияет на функционирование мозга. Неудивительно, что ТиДжей все еще не говорит. Идем, Генри, – выпалила она, встала и пошла к выходу.

Китт преградила ей дорогу.

– Постой, ты не можешь просто…

Элизабет оттолкнула ее. Не сильно, не настолько, чтобы навредить Китт, но это ее ошеломило. Это всех ошеломило. Дойдя до дверей, Элизабет обернулась.

– И кстати, хватит всем рассказывать, что не видишь никаких изменений от диеты. Ты же ее не соблюдаешь, так что не надо без повода отговаривать остальных, – заключила она и вышла, хлопнув дверью.

Когда Мэтт замолчал, Эйб спросил:

– Доктор Томпсон, подсудимая еще когда-нибудь теряла контроль над собой?

– В день взрыва, во время ссоры с Китт, – кивнул Мэтт.

– Когда она назвала Китт «завистливой сучкой» и высказала пожелание есть конфеты вместо заботы о собственном сыне?

– Совершенно верно. В этот раз она физически не тронула Китт, но убежала и хлопнула дверцей машины, очень громко, а потом дала газу и задним ходом выехала на такой скорости, что чуть не задела мою машину. Китт кричала ей успокоиться и подождать, но… – Мэтт покачал головой. – Помню, я еще переживал за Генри, так быстро Элизабет умчалась, аж шины визжали.

– Что произошло дальше? – спросил Эйб.

– Я спросил Китт, что случилось, в порядке ли она.

– И?

– Она выглядела очень расстроенной, словно вот-вот расплачется, и сказала, что нет, не все в порядке, что Элизабет на нее очень разозлилась. А потом она сказала, что кое-что сделала и теперь ей надо понять, как это исправить, пока не узнала Элизабет, потому что если это случится, то… – Мэтт взглянул на подсудимую.

– Что?

– Она сказала: «Если Элизабет узнает, она меня убьет».

В полдень судья объявил перерыв в заседании. Ланч, которого Пак так страшился, зная, что их настойчиво захочет угостить доктор Чжо. Так называли отца Жанин, даже несмотря на то, что он не был врачом, а занимался акупунктурой. Насильная благотворительность. Не то чтобы Пака не прельщала идея обеда – с тех пор, как начали приходить больничные счета, они ели только рамен, рис и кимчи. Но доктор Чжо и так уже много для них сделал: выдавал ежемесячные займы на первоочередные нужды, перевел на себя их кредит за дом, на очень выгодных условиях купил машину Мэри, оплачивал их счета за электричество. У Пака не было выбора, ему пришлось соглашаться на все, даже на последнюю идею доктора Джо – сайт по сбору средств на английском и корейском языках. По сути, международное объявление, что Пак Ю – нищий инвалид и выпрашивает подаяние. Нет. Больше такое не повторится. Пак сказал доктору Чжо, что у них другие планы, и понадеялся, что тот не заметит, как они едят в машине.