– Да, – сдался Александр. – Не подарок.

Каспар вытащил из духовки яблочный штрудель собственного приготовления. Сладкий аромат молниеносно разнесся по всему дому. Детские ноги затопали в направлении кухни, оформленной в стиле «лофт».

– Штрудель!

– Для начала – руки, Ульрике, – напомнил Каспар, не глядя на нее. – Катрин, Эмма, вас это тоже касается.

Старшая, Ульрике, надула пухлые румяные щеки, топнула и вышла в коридор. Катрин и Эмма выбежали следом. Их хихиканье было слышно даже с другого конца дома. Когда малышки вернулись, на столе их ждали горячая выпечка, молоко и взбитые сливки.

Они заняли свои места и принялись за завтрак.

Каспар смотрел на них со стороны, не переставая печально улыбаться.

– Я вас не тороплю, но через полчаса вы должны быть готовы к выходу.

– Помним мы, помним, – огрызнулась Ульрике.

– Вечно злая, – упрекнула ее Эмма.

– Злая?

Ульрике набрала в ложку побольше сливок и вымазала ими очки сестры, лежавшие рядом. Эмма взвизгнула и сжала кулачки. Катрин наблюдала за ними молча, выжидая, когда вмешается отец, но тот был слишком занят своими взрослыми мыслями, понять которые дочери не могли.

– Я тебе сейчас!.. – Эмма кинула в Ульрике салфетку. Очереди ожидала вилка, но Каспар перехватил ее руку:

– Боже, вы можете хоть раз поесть вместе без драки? У тети Шарлотты вы тоже себя так ведете?

– Тетя Шарлотта хорошая, – подала голос Катрин. – Все нам разрешает. И ее прост… прости… просто…

– Простушки? – Каспар нахмурился.

– Нет, что-то сложнее. Прости… Прости…

Догадываясь, что вот-вот услышит, Каспар поторопил дочерей:

– Завтракайте поскорее…

– Проститутки! Я вспомнила! – просияла Катрин.

Ульрике тут же оживилась:

– Точно! Они такие красивые. Они иногда обсуждают большие деньги. И одеваются красиво!

– Э-это плохое слово, милая. – От стыда Шульцу стало жарко.

– Почему? – поинтересовалась Эмма. Попытка оттереть сливки с очков закончилась удачей.

– Когда-нибудь объясню. Вы еще маленькие.

– Мне уже восемь, – обиженно протянула Эмма.

– Зато мне уже десять! – тут же хвастливо встряла Ульрике.

– Нам ты можешь сказать! Не говори Катрин. Ей только недавно исполнилось шесть. Вот она еще маленькая.

– Эй!

– Никому я ничего не объясню. Раз вы все доели, идите переодеваться.

Девочки зашумели отодвигаемыми стульями.

– Пап?

– Что, Ульрике?

– А можно я, когда вырасту, стану проституткой?

– Нет!

– Нет?!

– Они много зарабатывают, – поддержала сестру Эмма.

– Если зарабатывают много, это еще не значит, что деньги чистые.

– Что значит «чистые деньги»? – спросила Катрин наивно.

– Это когда ты зарабатываешь деньги хорошим, благородным путем.

– А ты зарабатываешь чистые деньги?

– Конечно, я же охраняю принца.

Ульрике заупрямилась:

– Ну, если мне нельзя стать проституткой и зарабатывать большие деньги, то когда вырасту, я выйду замуж за принца Александра и стану богатой.

– Боюсь, он не дождется тебя, милая.

– У него что, уже кто-то есть? – испугалась Эмма.

– Нет, но…

– Эмма, он тебе тоже нравится? – В голосе Ульрике послышалась угроза.

– Нет, но где еще найдешь нормальных мальчиков?

– Я первая за него выйду.

– Тогда я вторая!

– Нельзя двум девочкам выходить за одного мальчика, дура!

– Тогда разведись с ним, а потом я выйду за него!

– А мне он не нравится. – В дверях стояла Катрин. – Он какой-то… как Белоснежка, только совсем белый. Не люблю Белоснежку. Она вышла замуж в четырнадцать лет.

– И что здесь такого? – Ульрике уперла руки в бока, выпячивая пухлый животик.

– Но это очень рано. Так мама говорила.

– А я бы хоть сейчас вышла за Александра. Могла бы купить себе…

– Так, это все затянулось. – Каспар снял фартук. – Идите уже.

Совместное переодевание не обошлось без очередного спора и потасовки, поэтому Каспару пришлось лично одеть каждую из дочерей. Для Ульрике – темные джинсовые шорты и светлая рубашка с закатанными рукавами, ее каштановые волосы он заплел в две косички; для Эммы – зеленый пышный сарафан выше колен и гольфы, черные волосы в небрежный хвост она завязала сама и не позволила отцу прикоснуться к своей голове; Катрин выбрала себе бежевое платье без рукавов и балетки, ее редкие русые волосы достаточно было просто расчесать и водрузить на маленькую голову ободок с бутонами пионов.

Каспар предпочитал классический стиль, из-за чего часто походил на гангстера времен сухого закона в США. В это утро он выбрал серо-коричневые брюки, жилетку поверх серой рубашки, галстук и кожаные дерби.

Шарлотта жила в богатом районе на юге Лондона. Казалось, в совершенно отдельном от столицы городке. Каждый раз, проезжая по улице, девочки прилипали к окнам, чтобы разглядеть богатые дома.

– Вырасту и буду жить в таком! – объявила Ульрике.

– Наш дом не хуже, – заметил Каспар.

Здешние жители могли похвастаться разве что кричащей вычурностью своих домов: гипсовыми львами у входа, ажурными арками, садами, огороженными электрическим забором, величественными лестницами, бассейнами с подогревом и даже собственными статуями. Каспар же предпочитал минимализм и простоту, не забывая о стиле.

– Да, но я к нему привыкла, поэтому он мне уже не кажется таким… красивым.

– А еще здесь живут актеры и актрисы! Всякие знаменитости! – воскликнула Эмма.

– Ты в это веришь? Никогда их не видела, – пробубнила Катрин.

Как и соседские особняки, дом Шарлотты представлял собой маленький аристократический замок без башен. Черные решетчатые ворота с пиками по верху, зловещая, будто предостерегающая горгулья над массивной черной дверью и здоровый доберман на крыльце поначалу пугали девочек, и первые недели, когда им приходилось гостить у Шарлотты, они прятались за спиной отца, держась за его брюки.

– Райт, ко мне! – подозвала собаку Эмма. Пес бросился к ней, виляя хвостом, и девочка едва устояла на ногах. – Хороший, хороший мальчик! Я принесла тебе вкусняшку.

Пока девочки играли с псом, на крыльцо в одном только алом шелковом халате неслышно вышла Шарлотта. Крашеные волнистые волосы отливали на солнце золотом. Несмотря на финансовое благополучие, она предпочитала домашние маски дорогим процедурам в салонах, и каким-то образом ей удавалось в свои пятьдесят выглядеть лет на десять моложе.

– Привет, – пробормотала она безэмоционально. – Сразу уйдешь или посидишь?

– Нет, мне пора идти.

– Да, конечно. Ты спешишь к своему принцу, как и всегда.

– Работа такая, – развел Каспар руками.

– В удовольствие, я бы сказала.

– Ты когда-нибудь перестанешь меня кусать?

– Ты единственный человек, кому я в лицо могу сказать, что ненавижу тебя. – Она сдержанно улыбнулась ему и вскинула брови так высоко, что на лбу показались морщины. – Так что отрываюсь как могу.

Каспар устало помассировал глаза через закрытые веки.

– Я ничего не мог сделать.

– Ты мог. – Шарлотта скрестила руки на груди. Она с усилием сглотнула. – Мог ее спасти, если бы не связался с этими королевскими извергами.

– Они здесь ни при чем. Нельзя заниматься контрафактом и спокойно жить. У нее хватало врагов.

– И от самого главного ты ее не уберег. И даже не узнал, кто это сделал. Ты жалок.

Каспар не смог ей возразить. На несколько секунд он снова вспомнил день, когда ему позвонили соседи и сказали только одно: «Приезжайте скорее».

Не прошло и двадцати минут, как Каспар прибыл на место. На пороге дома с раскинутыми руками лежала его жена. Из крохотного отверстия на лбу тянулась красная дорожка. На ней было короткое черное шелковое платье на бретельках – одно из любимейших в ее обширном гардеробе. Короткие черные волосы были уложены и закреплены белой заколкой возле уха. Ей было тридцать четыре.

«Она кого-то ждала», – подумал тогда Каспар. У него не было сомнений в том, что Грета сама открыла дверь убийце, и это удивляло его. Она была не из доверчивых. При жизни Грета под каждым столом держала приклеенный скотчем пистолет. Она пошла по стопам матери: производила и продавала контрафактные сигареты и алкоголь. Нередко люди травились из-за них, порой умирали, но миллионы, заработанные на этом черном бизнесе, усыпляли ее совесть.